Как изначально называлась сказка муха цокотуха к чуковского

Муха-цокотуха — детская сказка в стихах Корнея Чуковского и главная героиня этой сказки.

История

Сказка была написана в 1923 году, но поначалу была запрещена цензурой: во фразе «А жуки рогатые, — Мужики богатые» комиссия Государственного Учёного Совета увидела «сочувствие кулацким элементам деревни».

Впервые под названием «Мухина свадьба» сказка была опубликована издательством «Радуга» в 1924 году с иллюстрациями В.Конашевича. Шестое издание сказки в 1927 году впервые вышло под современным названием.

В культуре

Снято не менее четырёх мультфильмов по сказке: Муха-цокотуха (1960, художник М. К. Восканьянц), Доктор Айболит (Киевнаучфильм, 1985) — полный текст сказки, за исключением финальной сцены празднования свадьбы, звучит в фильме как спектакль, который показывет коварный Бармалей зверятам в Африке.

Спектакли и мюзиклы по сказке входят в репертуар театров для детей. Это один из постоянных сюжетов утренников в детских садах, в постановках детских театральных и танцевальных кружков.

Название сказки носят рестораны и кафе.

Рок-певец Александр Градский написал по мотивам этой сказки рок-оперу, которая до нас дошла в любительских записях.

Грузинский ВИА «Иверия» в 1980-е годы исполнил мини-мюзикл «Муха-цокотуха» на русском языке, где персонажи сказки обрели современный грузинский национальный колорит, в мюзикле прозвучали перепевки песен Ф. Лэя, Ш. Гуно, Ф. Мендельсона, Э. Ханка, (из репертуара А. Пугачёвой), групп «The Beatles», «Boney M», «Dschinghis Khan», грузинских и цыганских песен, а также мелодий из зарубежных рок-опер. В 1942 году композитором М. И. Красевым была написана детская опера «Муха-цокотуха»

Сюжет

Муха-цокотуха шла по-полю и нашла денежку. На неё она купила самовар и пригласила разных насекомых, потому что это были её именины. Но вдруг появился паук и связал муху-цокотуху. Все насекомые разбежались, но вдруг появился комар и убил паука. Он стал женихом мухи-цокотухи и все насекомые это отпраздновали.

Цитаты

Увы, приливы ребяческой радости бывают в человеческой жизни нечасто, и длятся они очень недолго. Да и возможно ли полагаться на взлёт вдохновения? В сущности «Муха-цокотуха» — единственная моя сказка, которую от первой строки до последней я написал сгоряча, в один день, без оглядки, по внушению нахлынувших на меня неожиданно радостных чувств.

Корней Чуковский «Как была написана Муха-цокотуха» [1]

Идея и содержание «Мухи-цокотухи» не соответствует нашему воспитанию малышей в духе дружбы, единства, помощи коллектива. Посмотрите, букашки веселятся, и ни Муха-цокотуха, ни автор отнюдь не осуждают всех этих «друзей», покинувших товарища в трудную минуту…

З. Любина. «О советской сказке». — журнал «Дошкольное воспитание», 1954 год [2]

См. также

• Дева в беде

Ссылки

• Аудиосказка «Муха-цокотуха» (Проверено 9 января 2012)
• Текст сказки (Проверено 9 января 2012)
• Е. Эткинд «Отец и дочь» (Проверено 9 января 2012)
• Лозовская Н. В. Многоязыковой проект: Варианты сказочного сюжетного типа АТ 2023 («Муха-цокотуха»)
• Диафильм (1963 год), Аудио — читает автор  (Проверено 9 января 2012)
• ВИА «Иверия»: мини-мюзикл «Муха-цокотуха». (Проверено 12 июня 2012)

Произведения Корнея Чуковского
Чуковский, Корней Иванович
Сказки	Айболит • Бармалей • Краденое солнце • Крокодил • Мойдодыр • Муха-Цокотуха • Одолеем Бармалея! • Приключения Бибигона • Путаница • Собачье царство • Тараканище • Телефон • Топтыгин и Лиса • Топтыгин и Луна • Федорино горе • Чудо-дерево
Персонажи	Крокодил • Ваня Васильчиков • Айболит • Бармалей • Тяни-толкай • Мойдодыр • Бибигон
Повести	Солнечная • Серебряный герб
Критика и публицистика	От Чехова до наших дней • Принципы художественного перевода • Искусство перевода • Высокое искусство • Живой как жизнь • Ахматова и Маяковский • Ранний Бунин • Александр Блок как человек и поэт • Толстой как художественный гений • Литературный дебют Достоевского • Кнутом иссечённая муза • Жена поэта • Гумилёв • От двух до пяти • Чукоккала
Экранизации	Мойдодыр (1927) • Тараканище (1927) • Доктор Айболит (1938) • Лимпопо (1939) • Мойдодыр (1939) • Бармалей (1941) • Муха-цокотуха (1941) • Краденое солнце (1943) • Телефон (1944) • Павлиний хвост (1946) • Мойдодыр (1954) • Муха-цокотуха (1960) • Тараканище (1963) • Айболит-66 (1966) • Айболит и Бармалей (1973) • Федорино горе (1974) • Муха-цокотуха (1976) • Бибигон (1981) • Путаница (1982) • От двух до пяти (1983) • Ваня и крокодил (1984) • Доктор Айболит (1984—1985)

Чуковский был убежден в беспрецедентности своих сказок: «В писательской работе, — говорил он, — меня больше всего увлекает радость изобретения, открытия. Эту радость я впервые почувствовал, когда сочинял свои сказки, форма которых, уже не говоря о сюжетах, была в нашей литературе нова» (т. 1, с. 16) ¹. Очевидной для автора была общая ориентация этих сказок на традиции русской классической поэзии и народного поэтического творчества (в том числе детского), но никак не на те или иные конкретные произведения письменной и устной словесности. А между тем, такая связь существует. Обратимся к некоторым материалам истории «борьбы за сказку», или, точнее говоря, «борьбы со сказкой».

«Муха-Цокотуха» впервые увидела свет в издательстве «Радуга» в 1924 г. В ближайшие три года «Радуга» пять раз переиздает сказку (в первых пяти изданиях под названием «Мухина свадьба»), а в 1929 г. ее печатает Госиздат. Однако к этому времени кампания по борьбе с «чуковщиной» набирает силу. Статьи, выразительно озаглавленные «Попутчики в детской литературе» ², «Слабый участок идеологического фронта» ³ и «О «чуковщине»» ⁴, делают свое дело, и 7 марта 1929 г. папы и мамы ребятишек, посещающих Кремлевский детский сад, принимают резолюцию, в которой «Муха-Цокотуха» объявляется книгой, «восхваляющей мещанство и кулацкое настроение» ⁵. Железную бдительность проявила и «Литературная газета», усмотревшая в описании свадьбы мухи и комара «тенденцию к протаскиванию в литературу идеализации мещанства» ⁶. «Протаскивание идеализации» насторожило и других критиков. «О чем говорят эти стихи? — восклицала А. Грудская. — О силе денежки, о значении именин. О заманчивости золотых застежек, о прелести варенья, угощения и пр. и пр. Все это идеи мещан, их круг интересов и удовольствий. Зачем эту дребедень Чуковский прививает нашей детворе? Нужно ли это будущим поколениям строителей коммунизма?» ⁷. Автор «Мухи-Цокотухи», указывает М. Шишкевич, «пропагандирует буржуазный уклад», «тянет нас назад к прошлому» ⁸. А также, замечает Л. Кон, «воспитывает примиренческое отношение к подлости» ⁹. Не удивительно, что после 1936 г. центральные издательства отступаются от «Мухи-Цокотухи», подобно гостям именинницы при появлении паука. Сказка еще выходит по недосмотру в 1937 г. в г. Калинине и в 1938 г. в Пятигорске, а затем в течение почти двух десятилетий не переиздается ни разу.

Но если к концу 1950-х гг. подозрения в «протаскивании идеализации мещанства» как будто рассеялись, то другое типовое обвинение в адрес детской сказки — «слабость естественнонаучной базы» — еще дает о себе знать. В 1960 г. некто А. Колпаков из Сталинабада потребовал сжечь «Муху-Цокотуху» как книгу, которая вводит ребенка в заблуждение: «Это противоестественно, чтобы комар мог жениться на мухе» ¹⁰. Ссылаясь на прецеденты подобных мезальянсов в фольклоре (Иван-царевич и лягушка, змей и царевна, и т. п.), Чуковский выразил недоумение, почему бдительный Колпаков до сих пор не сжег «бессмертной украинской баллады о мухе-чепурухе, на которой женился <…> тот же комар» (т. 1, с. 573).

Писатель имел в виду шуточную народную песенку о комаре, который упал с дуба, разбился и был похоронен. В русских и украинских источниках эта песенка представлена многочисленными записями, часть которых относится еще к XVIII в. ¹¹. Внимание Чуковского привлек побочный (и во многих вариантах вообще отсутствующий) мотив свадьбы комара и мухи, которым начинается песенка:

Сбирался комарик
Жениться,
Что на той ли на мушке,
На горюшке ¹²;

Ой що ж то за шум сочинився?
То комарь на мусi оженився ¹³;

Комар с мухой сговорится
И будет он на ней жениться ¹⁴.

Использует Чуковский и прием перечисления антропоморфизированных зверей и насекомых, характерный для таких песенок. В варианте из Самарской губернии, например, поется:

Утки в дудки,
Сверчки в дьячки,
Тараканы в барабаны,
Коза в синем сарафане,
Козел в сапогах.
Комар пищит,
В баню дров тащит ¹⁵.

В варианте из Галиции описывается приход гостей к комару, пострадавшему при падении с дуба:

Свiрки почали спiвати,
Би бiль могли розiрвати
………………….
Пчоли з поля прилiтали,
Плястри з меду прикладали ¹⁶.

Ср.: «Приходила к Мухе / Бабушка-пчела, / Мухе-Цокотухе / Меду принесла».

Наконец, само имя героини Чуковского — Муха-Цокотуха (от украинского «цокотати» — цокотать, стрекотать, тараторить ¹⁷) — строится по модели, используемой в таких песенках и присказках: «мушки щебетушки», «мухи старухи, славнi громотухи» ¹⁸, «мушка-чепорушка» ¹⁹.

Другие шуточные песенки о насекомых — мызгире (пауке) и мухе ²⁰ — оказываются фольклорным аналогом сцены пленения Мухи-Цокотухи Пауком; ср.:

Мызгирь пришел, в мережке муху застал,
Ей руки и ноги связал,
И стал ее бити-губити и за горло давити;
А муха вопити ²¹

«Братцы господа, не покиньте!» ²²

Завопила громким гласом
Та муха пред смертным часом ²³.

Ср.: «А злодей-то не шутит, / Руки-ноги он Мухе веревками крутит, / Зубы острые в самое сердце вонзает / И кровь у нее выпивает. / Муха криком кричит, / Надрывается! <…> «Дорогие гости, помогите!» <…> Не покиньте меня / В мой последний час!» Таковы некоторые из фольклорных источников сказки Чуковского. Среди источников литературных внимания в первую очередь заслуживает шуточная поэма Я. Полонского «Кузнечик-музыкант» ²⁴, повествующая о любви «артиста»-кузнечика к бабочке Сильфиде. В четвертой песне поэмы описан пышный бал гостей-насекомых:

Копошатся гости. В месячном сиянье
Бабочки порхают в бальном одеянье.
Стрекоза, сцепившись с стрекозой, несется.
Пестрый вихорь вальса шелестит и вьется.
Жужелицы ходят около буфета;
Ползают козявки… И большого света
Жесткие особы — божии коровки
Собрались друг другу показать обновки.
Молча, подбираясь к двум зеленым мухам,
Два жучка каких-то выступают брюхом
На коротких ножках. Муравей с шнуровкой
Под жилетом модным, с желтенькой коровкой
Важно и небрежно, присядая, пляшет.
Резвая Сильфида крылышками машет…

У Чуковского праздник насекомых имеет иной «социальный колорит» ²⁵. Как и в поэме Полонского, в «Мухе-Цокотухе» выведен образ пляшущего муравья ²⁶, однако это уже не светский щеголь, а, по определению самого автора, «удалой деревенский батрак» ²⁷, поэтому «пестрый вихорь вальса» заменен ритмами и мотивами плясовых частушек.

У Полонского «бал под темным небом длился до рассвета» (ср.: «Будет, будет мошкара / Веселиться до утра»), но «не обошелся без скандала» — был прерван появлением и нападением на Сильфиду паука:

Сам артист заметил, как его Сильфиду
Паучок какой-то ²⁸, пренаивный с виду,
За крыло задевши чем-то вроде петли,
Притянуть старался…

Но, к счастью для героини,

… артист ревнивый понял ухищренье.
Подскочил и порвал роковые нити.

Отметим еще одно обстоятельство, которое типологически сближает эти произведения. Поэма Полонского восходит не столько к традициям басни и животного эпоса, сколько к распространенной в 1840-50-е гг. «животной карикатуре», сопровождавшейся литературным текстом ²⁹. Как произведение, рассчитанное на детское восприятие, «Муха-Цокотуха» оказалась своего рода возвращением в этот синтетический жанр: издания сказки представляют собою взаимодополняющее единство стихов и рисунков ³⁰. Напомним также о постоянном и настойчивом требовании Чуковского к поэтам, пишущим для детей, — «мыслить рисунками» (т. 1, с. 704-706 и др.).

Возвращаясь к собственно литературным источникам сказки, можно указать также на некоторую зависимость ее характерологии от басенных образов Крылова. Скажем, в басне «Муха и Пчела» Муха так расписывает свое «райское житье»:

За мною только лишь и дела:
Лететь по балам, по гостям
……………………………
Когда б ты видела, как я пирую там!
Где только свадьба, именины, —
Из первых я уж верно тут.

В «Мухе-Цокотухе» дается своего рода апофеоз идеи праздника: свадьба и именины объединяются. Родословная другого героя сказки Чуковского — «лихого, удалого, молодого Комара» — по-видимому, восходит к образам могучих и отважных насекомых, фигурирующих у Крылова: Муравья, который «даже хаживал один на Паука» (басня «Муравей»), и Комара, который самого Льва вызвал «на смертоносну брань» и, разумеется, одолел (басня «Лев и Комар»). В последнем произведении сцене победы предшествует картина всеобщей паники:

От рыка грозного окружный лес дрожит —
Страх обнял всех зверей; все кроется, бежит:
Отколь у всех взялися ноги…

(Ср. мотив трусливого бегства животных в «Мухе-Цокотухе» и других сказках Чуковского.)

Указанные произведения (фольклорные песенки о насекомых, поэма Полонского, басни Крылова), сходные по своей образности и «модальности» (мир насекомых уподоблен миру людей), можно назвать сюжетообразующими источниками «Мухи-Цокотухи»: описываемые в них события — свадьба комара и мухи, появление гостей-насекомых, нападение паука, освобождение от паука, танец насекомых, битва комара с врагом — это, собственно, готовые мотивные блоки, которые выстраиваются автором сказки в последовательности, соответствующей его замыслу.

Помимо источников такого рода имеется ряд сочинений, фрагменты которых коррелируют с «Мухой-Цокотухой» не столько в содержательном плане (образно-смысловое сходство может быть весьма незначительным), сколько своей ритмикой, интонацией, синтаксисом и т. п., т. е. набором преимущественно формально признаков. Так, «ламентации» Мухи-Цокотухи, попавшей «в когти» Паука:

И кормила я вас,
И поила я вас,
Не покиньте меня
В мой последний час!

— содержательно сходные, как мы видели, с плачем мухи из шуточных песенок, оказываются вместе с тем довольно точным повторением ритмико-синтаксической структуры и рифмующихся слов первой строфы знаменитого романса Е. Гребенки «Черные очи»:

Как люблю я вас! Как боюсь я вас!
Знать, увидел вас я в недобрый час!

Ритмико-синтаксическое подобие этих отрывков высвечивает и расширяет область их семантического совпадения, вызывая тем самым комический эффект, аналогичный впечатлению, производимому бурлескной поэзией. Рассмотрим сходный пример:

Будет, будет мошкара
Веселиться до утра:
Нынче Муха-Цокотуха
Именинница!

Ср.: «Запрокинулась лицом / Зубки блещут жемчугом. / Ах ты, Катя, моя Катя, / Толстоморденькая…»

Весьма значительное формальное сходство этих фрагментов (чередование одних и тех же ритмических форм 4-стопного хорея: IV- IV- IV у Чуковского и VI- IV- IV у Блока; порядок клаузул: муж.-муж.-жен.-дакт. и муж.-муж.-жен.-гипердакт.; схема рифмовки: смежная — внутренняя — холостой стих) при некотором тематическом совпадении (в обоих случаях речь идет о «возлюбленной») резко усиливает смысловую ассоциацию. (Чуковский отмечал, что слова с дактилическим и гипердактилическим ударением принадлежат к числу главных особенностей русской народной поэзии ³¹, и писал по поводу цитированной строфы из «Двенадцати», а также аналогичных ей строф из четвертой главы поэмы Блока: «Отнимите у этих строк их национальную окраску [т. е. слова с гипердактилическим ударением. — М. Б.], и от них ничего не останется. Потому что это не окраска, а суть» ³². Этот тезис следует, вероятно, рассматривать в контексте представлений Чуковского о ритме как первичном факторе поэзии, а образах как явлении производном ³³.)

Итак, мы имеем дело уже не с семантическими, а ритмико-семантическими реминисценциями с преобладающим значением ритмического фактора. Это не ослабляет обоснованности их привлечения к анализу родословной «Мухи-Цокотухи», но требует более пристального внимания к кругу литературных и научных интересов, пристрастий и увлечений ее автора. В этой связи укажем на исключительную значимость для Чуковского текстов Некрасова, творчеству которого исследователь посвятил около ста работ, а также пушкинских сказок и ершовского «Конька-горбунка» — эти сочинения в представлении Чуковского были чем-то вроде синонимов самого понятия «детская сказка» ³⁴.

Влияние «виртуоза-плакальщика» ³⁵ представлено в «Мухе-Цокотухе» реминисценциями «Кому на Руси…» Ср., например, отражение в сказке известных некрасовских строк об истязании жены мужем ³⁶:

Муха криком кричит,
Надрывается
А злодей молчит,
Ухмыляется.

и:

Мой постылый муж
Подымается:
За шелкову плеть
Принимается.

(«Поразительное его пристрастие к дактилическим окончаниям и рифмам, — писал Чуковский о Некрасове, — объясняется <…> именно тем, что эти окончания в русской речи дают впечатление изматывающего душу нытья» ³⁷. Ср. ретроспективное замечание Чуковского по поводу цитированной сцены из «Мухи-Цокотухи»: в соответствии с изменением характера изображаемых событий «плясовой и беспечный хорей» уступает место «скорбному анапесту» ³⁸.)

Изображение бегства насекомых при появлении Паука напоминает некрасовскую сцену смятения и испуга крестьян во время налета на деревню «начальничков» ³⁹:

Но жуки-червяки
Испугалися,
По углам, по щелям
Разбежалися

и:

Ребята испугалися,
По избам разбежалися.

Близость «Мухи-Цокотухи» к одной из пушкинских сказок, как и в случае с «украинской народной балладой», была обнаружена самим Чуковским в полемике с «борцами» против «чуковщины».

«Вместо привития кипучей ненависти к поганому насекомому, несущему угрозу народному здравоохранению, — писал уже знакомый нам Колпаков, — Корней Чуковский проповедует любовь к мухе-цокотухе» ⁴⁰. Ему вторил медработник В. Васьковский: «Сказка вызывает у ребят определенное сочувствие к бедной, невинно пострадавшей мухе, к «храброму» комару и другим паразитам» (т. 1, с. 562). Чуковскому ничего не оставалось, как сослаться на «Сказку о царе Салтане…», «вызвавшую симпатии детей к комару» (т. 1, с. 566).

Зависимость от Пушкина осмыслялась Чуковским довольно своеобразно. А. Б. Раскин вспоминает: «Моей дочке было пять лет, когда Корней Иванович пришел знакомиться с ней. Представляя его, я сказал: — Это Корней Иванович Чуковский! Он написал все книжки Чуковского, которые ты знаешь. — Да, да, — подхватил Корней Иванович, — и все книжки Маршака, и все книжки Барто. И сказки Пушкина — это тоже я. — «Сказки» Пушкина написал Пушкин, — тихо, но твердо сказала дочка. — Молодец! — сказал Чуковский. — Такая маленькая, а знает классиков» ⁴¹. Представляется, что смысл этого эпизода выходит за рамки шуточной игры в Хлестакова. За нею стоит вполне серьезное ощущение близости собственных сказок пушкинским. Эта преемственность делается объектом писательской самоиронии: глубокое «усвоение» уроков Пушкина осмысляется как «присвоение» себе авторства его сочинений.

Размер и рифмовка нескольких пушкинских сказок и «Конька-горбунка» (а также «Сказки о царевне Ясносвете» Некрасова и многих частушек) — 4-стопный хорей со сменой женских и мужских рифм — использованы уже в самом начале «Мухи-Цокотухи»:

Муха, Муха-Цокотуха,
Позолоченное брюхо!
Муха по полю пошла,
Муха денежку нашла.

Далее ударение смещается:

Пошла Муха на базар

— и в памяти возникает раешный стих «Сказки о попе…»:

Пошел поп по базару.

Перечень подарков имениннице включает едва ли не намеренную реминисценцию «Сказки о царе Салтане…»:

А сапожки не простые,
В них застежки золотые.

Ср.: «А орешки не простые, / Все скорлупки золотые».

«Сватовство» Комара содержит уже ряд параллелей с пушкинскими «Сказкой о мертвой царевне…» и «Сказкой о Салтане…», а также преемственной им сказкой Ершова. Цитация становится многослойной:

«Сказки» Пушкина:

В руки он ее берет
И на свет из тьмы несет.

Ты не коршуна убил,
Чародея подстрелил.

Здравствуй, красная девица, —
Говорит он, — будь царица.

«Конек-горбунок»:

За белы руки берет,
Во дворец ее ведет.

Бесподобная девица,
Согласися быть царица!
…………………
Видишь, я хочу жениться!

«Муха-Цокотуха»:

Муху за руку берет
И к окошечку ведет:

«Я злодея зарубил,
Я тебя освободил,
И теперь душа-девица,
На тебе хочу жениться!»

Следующая за этой сценой финальная часть сказки — картина безудержного веселья насекомых — вся пронизана ритмами и мотивами плясовых частушек, которые не только сопровождают, но и описывают движение пляшущих:

Гулей, Матвей,
Не жалей лаптей ⁴².

Ой, топни нога,
Не жалей сапога ⁴³.

Разодвинься, народ,
Моя сударыня идет ⁴⁴.

Ср.:

Муравей, Муравей
Не жалеет лаптей.

Сапоги скрипят,
Каблуки стучат.

Веселится народ —
Муха замуж идет.

По воспоминаниям Чуковского, «Муха-Цокотуха» была написана им «с маху, по вдохновению, экспромтом, без черновиков» ⁴⁵, «сгоряча, в один день» ⁴⁶: неожиданно он ощутил «прилив счастья, совершенно ни на чем не основанный» ⁴⁷ и принялся спешно записывать переполнявшие его строчки, причем, дойдя до изображения танцующих насекомых, сам пустился в пляс и так и писал, приплясывая ⁴⁸. Как видим, особенности процесса создания сказки отразились на ее структуре. Налицо, кроме того, выполнение одного из важнейших условий устно-поэтического творчества — composition in performance.

Попытаемся теперь обобщить сделанные наблюдения и наметить контуры их содержательной интерпретации. Источники «Мухи-Цокотухи» это, во-первых, произведения фольклора, во-вторых, возникшие на его основе литературные тексты, в-третьих, литературные произведения, далекие от фольклора и подвергшиеся фольклоризации. Некоторые из источников второго типа на протяжении своего бытования проявили тенденцию к возвращению в устную сферу словесного творчества: так, «Сказка о рыбаке и рыбке» и «Конек-горбунок» вошли в репертуар сказителей, «Черные очи» — в романсный фонд русской культуры. Ту же тенденцию обнаруживает и «Муха-Цокотуха» — произведение, построенное по общей для всех сказок писателя схеме ⁴⁹, наполненное автореминисценциями ⁵⁰ и автоцитатами ⁵¹, созданное в момент исполнения и, наконец, рассчитанное на устное воспроизведение (детьми, еще не умеющими читать). Справедливо наблюдение, сделанное М. С. Петровским: «Сейчас уже бывает трудно сказать, то ли это Чуковский цитирует детский фольклор, то ли дети цитируют Чуковского <…> Выходящие из фольклора, сказки Чуковского в повседневном быту уходя обратно в фольклор» ⁵².

«Муха-Цокотуха» — сочинение не только гетерогенное, но и гетероморфное. По образам персонажей это сказка о животных, а в отношении композиционно-фабульном она сродни, с одной стороны, кумулятивной сказке (в той ее части, где описывается последовательное появление гостей; ср. известную сказку о теремке мухи — тип 283 В*=АА.*282, Аф. 82-84), с другой — волшебной сказке (в ней воплощена традиционная схема «беда — поединок — спасение — брак»). Таким образом, «Муха-Цокотуха» это как бы сказка сказок.

Фольклорные и, так сказать, фольклорно-литературные традиции — не просто образец и источник сказок Чуковского. Понятая как средоточие непреходящих ценностей традиция оказывается той единственной реальностью, которую сказка отражает. Традиция выступает здесь не только средством изображения действительности, но и самою этой действительностью, объектом изображения. И в этом смысле «Муха-Цокотуха» представляется сказкой о традиции, сказкой о сказках.

Этот «метапоэтизм», проявляющийся в исключительной насыщенности текста разного рода отголосками (вплоть до контаминации цитат по принципу центона), определяется несколькими факторами разной природы:

— резко обостренным ощущениеми «чужого слова», присущим Чуковскому-филологу (как ученого его более всего привлекало исследование влияний и заимствований, принципов трансформации художественного материала ⁵³), и установкой Чуковского-литератора на усвоение и освоение «чужого слова» (перевод, пересказ и переложение были основными приемами и направлениями работы писателя);

— особенностями игрового жизнеощущения автора «Мухи-Цокотухи» и современной ему писательской среды, а также спецификой эстетических воззрений Чуковского (интересно в этом отношении было бы проследить связь сказок с природой и поэтикой всеядной «Чукоккалы»);

— влиянием поэтики реминисценций, разработанной в художественной практике символистов и постсимволистов, с сочинениями которых сказки Чуковского связаны и генетически ⁵⁴.

Если привлекательность текста «Мухи-Цокотухи» для детей обеспечивается особенностями его звуковой — ритмической и фонической — организации, а позднее — еще и содержтельными аспектами (авантюрный сюжет с благополучным финалом, приятные реалии детского быта: подарки, угощение и т. п.), то популярность сказки среди взрослых читателей ⁵⁵ основывается, надо думать, не только на радости «возвращения в детство», но и на эффекте своеобразного полуузнавания, смутного, безотчетного припоминания знакомых, издавна и прочно вошедших в культурный фонд текстов и структур — пушкинских сказок, цыганского романса, частушек и пр. Причем вне специального анализа текста если не опознаются, то ощущаются не семантические, а ритмико-семантические реминисценции ⁵⁶ — еще один пример непростого соотношения «содержания» и «формы» в структуре восприятия художественного произведения.

Михаил Безродный

Примечания:

1 Здесь и далее в скобках приводятся ссылки на номер тома и страницы цитирования по изд.: Чуковский К. Собр. соч.: В 6 т. М., 1965-1969.

2 Правда. 1925. 6 мая.

3 На посту. 1925. № 1.

4 Крас. печать. 1928. № 9/10.

5 Дошк. воспитание. 1929. № 4. С. 74.

6 Лит. газ. 1929. 19 авг.

7 На лит. посту. 1930. № 5/6. С. 71.

8 Земля сов. 1931. № 8. С. 113, 114.

9 Дет. и юнош. лит. 1934. № 5. С. 20.

10 Лит. газ. 1960. 20 авг. Резонанс см.: Там же; Лит. газ. 1960. 15 окт.; 1961. 3 июня; Коммунистическое воспитание и современная литература для детей и юношества. М., 1961. С. 105; Сарнов Б. Страна нашего детства. М., 1965. С. 6-11; Комс. правда (Вильнюс). 1971. 27 июня.

11 Пользуемся случаем выразить признательность А. Л. Топоркову за указание на ряд фольклорных источников.

12 Русские народные песни / Собр. П. В. Шейном. М., 1870. Ч. 1. С. 181. № 37.

13 Тр. этногр.-стат. экспедиции в Зап.-Рус. край… / Собр. П. П. Чубинским. СПб., 1874. Т. 5. С. 1169. № 205.

14 Великорусские народные песни / Изд. А. И. Соболевским. СПб., 1902. Т. 7. С. 386. № 442. См. также № 440, 441, 444, 446 — без мотива женитьбы. Цитируя в книге «От двух до пяти» вариант № 446, Чуковский отмечал, что эта песенка имеет, очевидно, украинско-польское происхождение, но «издавна просочилась в русский фольклор и живет в детском обиходе» (т. 1, с. 596).

15 Сборник песен Самарского края / Сост. В. Г. Варенцовым. СПб., 1862. С. 21. № 16.

16 Франко I. Студii над украiнськими народнимi піснями. XXXI. Пiснi про комаря // Зап. наук. товариства iм. Шевченка. 1910. Т. 95, кн. 3. С. 38.

17 Ср. также употребление слова «цокотуха» для обозначения «смешливейшей» девушки: Познаньский Б. Весна в украиньском сел? // Зоря: Письмо лит-наук. для рус. родин (Львов). 1886. № 8. С. 127.

18 Франко I. Студii… С. 50.

19 Чулков М. Л. Соч. СПб., 1913. С. 234. № 198. См. также: Великорусские народные… Т. 7. С. 384-387.

20 Этот сюжет, кстати говоря, неоднократно использовался авторами детских книжек, причем одну из них — «Мизгирь» (М.; Пг.: Госизд-во, 1923), с текстом Л. Зилова и рисунками К. Ротова, — можно считать своего рода прообразом книги Чуковского и Конашевича «Мухина свадьба».

21 Великорусские народные… Т. 7. С. 390. № 447.

22 Там же. С. 392. № 448.

23 Там же. С. 387. № 443.

24 Полонский принадлежал к числу любимейших поэтов Чуковского (см.: Жизнь и творчество Корнея Чуковского. М., 1978. С. 167).

Примечание 2008 г. С «Кузнечиком-музыкантом» сказку Чуковского сравнил В. Шкловский; в ответ Чуковский писал: «Вы сравниваете «Муху-Цокотуху» с «Кузнечиком-музыкантом», — слишком много чести для «Мухи». Но: «Кузнечик-музыкант» — лирика. В ней Полонский проецировал свой неудачный роман с одной светской дамой. И эта лирика доступна лишь взрослым. Попробовал бы Полонский написать своего «Кузнечика-музыканта» для 2-х-летних детей. Посмотрел бы я, что у него получилось. А «Муха-Цокотуха» входит в самую кровь малышей именно с двухлетнего возраста. Трехлетним она заменяет и «Кузнечика-музыканта», и все поэмы, созданные в течение веков» (Сродни совести: Из писем К. И. Чуковского // Лит. обозрение. 1982. № 4. С. 107; цит. по: Чуковский К. Стихотворения. СПб., 2002. С. 442).

25 Ср. введение ритмики Камаринского в соответствующую сцену в «Крокодиле»: «Даже бабочки уперлися в бока, / С комарами заплясали трепака <…> Пляшут в поле червячки и паучки, / Пляшут божии коровки и жучки».

26 Здесь, быть может, следует видеть пародийное осмысление идеи крыловской басни «Стрекоза и Муравей», которое, кстати сказать, уже до Чуковского было санкционировано литературной юмористической традицией. Ср., напр., басню Маршака «Муравей и Стрекоза» (впервые: Солнце России. 1912. № 11. С. 11), в которой крыловская ситуация шутливо травестируется: «работяга-муравей» жалуется счастливой стрекозе: «Я не знал увеселений. / Ни в одно из воскресений / Не ходил я на балет», — и просит ее: «Научи меня резвиться!»; стрекоза же отвечает: «Ты трудился? Это дело. / Так поди же отдохни!..»

27 Жизнь и творчество… С. 177.

28 Ср.: «Вдруг какой-то старичок / Паучок…» и т. д.

29 См. примеч. Б. М. Эйхенбаума в изд.: Полонский Я. Стихотворения. Л., 1954. С. 535.

30 Об иллюстрациях к сказкам Чуковского как средстве компенсации отсутствующих эпитетов см.: Петровский М. С. Книга о Корнее Чуковском. М., 1966. С. 241. О связи текста «Мухи-Цокотухи» с иллюстрациями к ней в восприятии читателя-ребенка см.: Невлер Л. Дети смотрят картинки // Детская литература ‘1958. М., 1958. С. 227.

31 Чуковский К. Некрасов как художник. Пг., 1922. С. 24 и др.; Чуковский К. Книга об Александре Блоке. Берлин, 1922. С. 120.

32 Чуковский К. Книга об Александре Блоке… С. 120.

33 Чуковский К. Некрасов как художник… С. 26, 32 и др. Недавно М. С. Петровский любезно указал нам на еще одну параллель такого рода — явную реминисценцию в «Мухе-Цокотухе» строфы известного памфлета Дениса Давыдова «Современная песня»:

Старых барын духовник,
Маленький аббатик,
Что в гостиных бить привык
В маленький набатик.

Ср. «Вот откуда-то летит / Маленький комарик, / И в руке его горит / Маленький фонарик». Появлению же «маленького аббатика» предпослан перечень насекомых, которым уподоблены адресаты давыдовского памфлета: «заговорщица-блоха», «муха-якобинка», «козявка-егоза», «рябая стрекоза», «комар, студент хромой» и др.

34 См., напр.: т. 1, с. 537, 552, 554, 559, 674, 696-700.

35 Так Чуковский называет Некрасова в кн. «Некрасов как художник» (с. 13).

36 Чуковский рассматривал их как обработку народной песни «Голова болит да худо можется» (т. 4, с. 504-505).

37 Чуковский К. Некрасов как художник… С. 18.

38 Жизнь и творчество… С. 176.

39 Чуковский устанавливает их связь с «Плачем о старосте» Федосовой (т. 4, с. 471-472).

40 Лит. газ. 1960. 20 авг. Впрочем, еще в 1940 г. заслуженный деятель науки академик Е. Н. Павловский высказал в своей книге «Паразитологические мотивы в художественной литературе и в народной мудрости» мнение, что и в устном, и в письменном словесном творчестве запечатлено исключительно гадливое отношение к мухе и другим паразитам.

41 Воспоминания о Корнее Чуковском. М., 1983. С. 295.

42 Сборник деревенских частушек / Сост. В. И. Симаковым. Ярославль, 1913. № 3132.

43 Там же. № 3187.

44 Там же. № 3195.

45 Жизнь и творчество… С. 164.

46 Там же. С. 158.

47 Там же. С. 152.

48 Там же.

49 «Неожиданная опасность — короткая борьба — победа маленького героя — всеобщий праздник и прощение виновных» (Петровский М. С. Книга о Корнее Чуковском… С. 236).

50 Ср. напр.:

«Муха-Цокотуха»:

Муха, Муха-Цокотуха
Позолоченное брюхо.

Вы букашечки,
Вы милашечки,
Тара-тара-тара-тара-
таракашечки

и:

«Тараканище»:

А он между ними похаживает,
Золоченое брюхо поглаживает.

Таракан, таракан, таракашечка,
Жидконогая козявочка-букашечка.

51 Отрывок «А кузнечик ~ и молчок» перешел в «Муху-Цокотуху» из «Тараканища».

52 Петровский М. С. Книга о Корнее Чуковском… С. 262.

53 Так, почти две третьих содержания книги «Мастерство Некрасова» приходится на главы, посвященные проблемам влияния Пушкина и Гоголя на некрасовское творчество и работе Некрасова с фольклорными источниками.

54 См., напр.: Петровский М. С. Книги нашего детства. М., 1986. С. 7-56.

55 Одним из свидетельств такой популярности можно считать использование текста «Мухи-Цокотухи» в целях лингвистического эксперимента (см.: Сахарный Л. В. Актуальное членение и компрессия текста: (К использованию методов информатики в психолингвистике) // Теоретические аспекты деривации. Пермь, 1982. С. 29-38).

56 Сказки Чуковского в обширной литературе о нем рассматриваются обычно как близкие не в конкретно-генетическом, а в обще-типологическом плане «Сказкам» Пушкина и «Коньку-Горбунку» (см., напр.: Ивич А. Воспитание поколений. М., 1969. С. 128, 133; Сивоконь С. И. Чуковский и дети. М., 1983. С. 30).

Сказке о мухе, которая пошла на базар и купила самовар, почти 100 лет. Но есть факты, известные не всем почитателям чудом спасённой именинницы. На чем Чуковский записал эту сказку, когда закончилась бумага, и почему безобидную историю для детей запретила советская цензура.

Для коллажа использован кадр из диафильма «Муха-Цокотуха», художник: Степанцев Б.

«Я носился из комнаты в коридор и на кухню, и вдруг у меня иссякла бумага»

Корней Иванович рассказывал, что «Муха-Цокотуха» — единственная сказка, которую он от начала и до конца написал единым порывом, под влиянием внезапно нахлынувшего вдохновения.

Более того, когда в сказке дело дошло до танцев, он сам пустился в пляс. Да и как тут устоишь, если у тебя на бумаге пляшут бабочки, жуки, муравьи и другие букашечки?

Но писать и танцевать одновременно оказалось неудобно. А тут, как назло, закончились и все найденные в квартире клочки бумаги. Тогда поэт увидел, что в одном месте на стене отстают обои, и оторвал лоскут, чтобы дописать сказку!

Как к этому потом отнеслась вернувшаяся домой жена Чуковского, история умалчивает. А жаль

Корней Иванович Чуковский во время встречи со своими юными читателями в детской библиотеке в Переделкино.

Любопытно, что с 1992 года Муха Цокотуха стала реальным персонажем. Энтомолог Андрей Озеров назвал в честь нашей героини новый род и вид мух из отряда Diptera — Mucha tzokotucha.

Что углядела цензура в сказке про Цокотуху

Корней Иванович написал сказку в 1923 году, но впервые увидела свет она только год спустя. Тогда она вышла под названием «Мухина свадьба». Привычное название появилось при публикации в 1927 году.

Однако к 1929 году борьба советских идеологов с «чуковщиной» достигает своего пика, и сказку объявляют «восхваляющей мещанство и кулацкое настроение».

Например, во фразе «А жуки рогатые, — Мужики богатые» комиссия Государственного учёного Совета увидела «сочувствие кулацким элементам деревни» (так презрительно называли зажиточных крестьян).

Даже в счастливой свадьбе Комара и Мухи Литературная газета углядела идеализацию мещанства. Вот какой абсурд писала критик А. Грудская:

«О чем говорят эти стихи? О силе денежки, о значении именин. О заманчивости золотых застежек, о прелести варенья, угощения и прочего. Все это идеи мещан, их круг интересов и удовольствий. Зачем эту дребедень Чуковский прививает нашей детворе? Нужно ли это будущим поколениям строителей коммунизма?»

Опасаясь за «будущее коммунизма», издательства с 1937 года отказываются публиковать «Муху…». И почти 20 лет дети растут в счастливом неведении. А в 60-е годы сказку настигает новый приговор, на этот раз не идеологический…

Кому помешало мухино счастье?

А. Колпаков потребовал сжечь детскую книжку в связи с тем, что… вы готовы? В связи с тем, что сюжет противоречит матушке-природе: комар не может жениться на мухе! Это противоестественно! (Источник: Михаил Безродный, «К генеалогии «Мухи-Цокотухи»).

Хорошо, что эти гениальные «открытия» остались в прошлом и мы можем спокойно наслаждаться любимой детской сказкой. Но сколько же нервов они потрепали Корнею Ивановичу…

См.также:

Сталин и репрессированные мексиканские тараканы

Реплика кота Матроскина про неправильный бутерброд взята из Гиляровского

Ростропович и особисты

Неуязвимая Фаина Раневская

«Пусть всегда будет солнце…» – припев легендарной песни написал ребёнок!