Костя сельский петрович рассказы

    Всё в доме было хорошо, он был небольшим с кирпичными стенами и с отличной печкой- лежанкой. Которая вмиг, протапливала, единственную комнату на даче, институтской подруги мамы. Где нам с матерью похоже предстояло провести зиму. Но в домике отсутствовал свет а это обстоятельство меня удручало. Так как я всю жизнь, прожил городе, где электроэнергия была постоянно. Без электричества сидеть с матерью в темноте мне не хотелось. Ведь когда мы подъезжали к дому, то я заметил что в деревне, есть электролиния. Электрические столбы, шли по деревенской улице и уходили в даль вдоль просёлочной дороги к основной трассе. Что меня обрадовало, обычно в таких вот заброшенных деревнях, часто срезают провода на столбах, охотники за «цветным металлом».

   — Вот тебе вода, а я займусь светом в доме. Не в темноте же нам с тобой тут сидеть?

  — сказал я матери ставя одно ведро с водой на горячую плиту печки.

  — А это возможно сынок? Ольга мне сказала что электричество тут давно электрики «отрезали» за неуплату.

  — мать, уже помыла полы и сидела на стуле, курила сигарету положив ногу за ногу. Её крашеные глаза, больше не смеялись, наоборот в них застыло любопытство.

  — Я же у тебя на все руки, мастер!

  — ответил я матери и вышел на улицу. Вечерело и солнце уже светило не так ярко как днем. Осень все таки и мне нужно было спешить. «Когтей» электрика у меня не было, чтобы с ними залезть на столб и примотать, оторванные провода. По этому, я поступил проще, зачистил изоляцию на жилах проводки и сделал проволоку крючком. А потом длинной палкой, которую я нашел возле дома, накинул провода, на основную электролинию, идущею от столба к дому. Ветра на улице не было и ночь они провисят а завтра нужно походить по деревне и поспрашивать у оставшихся местных «когти». Или лестницу собью и залезу на столб, чтобы основательно закрепить провода пассатижами. У матери в машине должны быть инструменты.

   — Да будет свет сказал электрик!

  — зайдя в комнату, я щелкнул выключателем и в домике ярко загорелась единственная лампочка в засиженной мухами люстре, на потолке.

  — Ну молодец сынок, умница!

  — мать подошла ко мне и прижавшись, поцеловала по матерински в щеку. От её волос пахло шампунем, пока я возился на улице с проводкой она успела помыть голову и застелить диван чистым постельным бельем. А еще мать смыла моя голову свой броский макияж и её глаза и губы, были лишь слегка подкрашены помадой и тенями.

   — Сынок а на ужин у нас, только бэпэшки и баночка кильки. Даже хлеба нет, денег совсем не осталось. Хватило только чтобы машину заправить сюда доехать и бэпэшки купить. Как дальше нам жить не знаю?

  — мать с грустными глазами, достала из сумки два пакета с лапшой быстрого приготовления и банку кильки в томате.

  — Не переживай мам Надь. У меня есть и деньги и продукты сегодня на ужин.

 — я расстегнул боковой карман своей армейской куртки, достал военный билет в котором лежали вложенные туда мной еще в части, две пятитысячные бумажки. Все мои накопления за два года, деньги которые мне удавалось заработать на ремонте машин офицерского состава. Я не тратил а откладывал, не хотелось после дембеля выпрашивать у матери на карманные расходы, пока я не найду работу. Кто же знал , что они будут как раз к стати. Мать глянула на деньги у меня в руках удивленным взглядом, она то мне ни копейки ни присылала.

   — А у вас что в армии зарплату платили?

  — спросила мама Надя, рассматривая две красных бумажки у меня в руке, словно впервые видела пятитысячные банкноты.

   — Да там мам, копейки платили. Так раз в месяц сходить в увольнительную в военный городок, в кафе — мороженное посидеть. А это я заработал, чиня машины офицеров. Не хотел после армии сидеть у тебя на шее.

  — я положил деньги обратно в военный билет и засунул его назад, в карман куртки. В глазах у матери я заметил чувство вины? Видно не совсем она потеряла совесть и винила себя за то что не посылала сыну, денежные переводы в армию?

  — Сейчас мам я чемодан из машины принесу?

   — я вышел на улицу и взял в «ниве» стоящей под окнами дома, свой дембельский чемодан. Я про него забыл когда мы приехали в деревню. Потому что моя голова была забита, мыслями о том, как жить в этой сельской глуши?

  — Вот мам солдатские сухпайки. Тут и завтрак и обед и ужин.

   — я достал из чемодана и положил на застеленный чистой домашней скатертью стол. Два зелёных пластиковых контейнера, ИРП ( Индивидуальный Рацион Питания). Эти сухпайки я взял перед отъездом у старшины, с которым я был в дружеских отношениях. У него была машина и я несколько раз чинил её бесплатно. Всё же, старшина, нужный в армии человек и хорошие отношения с ним никогда не помешают.

— Мам у тебя тарелки с вилками есть? Давай доставай а я пока тушенку разогрею.

  — распечатав один ИРП, я достал банку говяжьей тушенки, банку гречневой каши с мясом, овощное рагу тоже с мясом, упакованное в жестяную баночку. Все это было поставлено мною на край плиты. Говяжью тушенку, нужно было обязательно подогревать а иначе из за застывшего жира, её было невозможно есть.

   — Ничего себе, как вас там в армии кормили?

  — сказала мне мать, увидев что я еще достал из пластикового зеленого контейнера ИРП, консервированное сало, печоночный паштет, колбасу в баночке, плавленый сыр, шоколад, фруктовое пюре, чай, кофе, сахар и галеты из муки первого сорта.

   — Да это сухпаек мам. Он на сутки выдаётся, всю эту еду нужно не сразу съесть, а в течении суток. Когда набегаешься целый день с автоматом на марш- броске. Этого пайка еще мало будет, давай мамуль накладывай есть охота.

  — я снял с плиты подогретую тушенку, кашу и овощное рагу, поставил их на стол.

  — Сейчас сынок? Я сама кушать хочу, с утра только чай пила без сахара и все.

  — мать разложила еду по тарелкам и с аппетитом накинулась на гречневую кашу с мясом и тушенкой. По ней было видно, что она голодная и вправду сидела на одних бэпэшках без хлеба.

  — Подожди мам не ешь?

  — сказал я матери и та с удивлением застыла с ложкой гречневой кашей у рта.

   — Вот отметим, сначала нашу встречу и новоселье заодно.

  — я достал из чемодана зелёную солдатскую фляжку со спиртом. Её мне вместе с пайками, дал старшина перед отъездом из части. Я сначала не хотел брать, так как особо не бухал до армии и на службе. Но старшина настоял, бери мол пригодиться в дороге. И он оказался прав, его спирт был сейчас очень к стати за ужином с матерью.

  — Разведи его мам Надь, тут чистый, медицинский спирт.

   — я протянул фляжку матери, в ней действительно был чистый спирт. Жена старшины работала в госпитале и таскала домой с работы спирт, который периодически, любил употребить её муж.

    — Ну ты прям волшебник сынок, и чемодан твой волшебный! Випивка, нам сейчас не помешает. Я в последние время вся на нервах была. Тебя ждала с армии и мне так стыдно было, не знала как сыну в глаза буду смотреть?

   — мать виновато посмотрела на меня и развела водой 50/50 часть спирта из фляжки в пустой бутылке из под » кока-колы» которую она достала из сумки на полу.

    — За встречу сынок и прости меня если сможешь за то что я натворила?

  — мамаша налила разведенный спирт по пластиковым стаканам и выпила содержимое одним махом. Смешно занюхивая спирт кусочком печенья. Я последовал вслед за ней и выпил свой стакан до дна, алкоголь приятно зажег желудок, и разнося по телу тепло и блаженство. Я не любил раньше бухать и не понимал алкашей которые ежедневно пили водку или вино чтобы забалдеть. Но сейчас я воздал благодарность Бахусу, выпитый спирт, сгладил все мои тревоги, по поводу будущего, без жилья и нормальной жизни.

   Глаза у мамы заблестели и она стала более нахальней и пьяненькой. Мать не хуже меня пила мало и обычно за столом на гулянках, праздниках или днях рождений, ей хватало пару стопок водки, чтобы основательно закосеть.

     — Ешь мама , ешь! Мало будет еще один пакет откроем. А завтра мы с тобой в город поедем, еды купим и свечи для твоей машины. У тебя зажигание троит, нужно свечи поменять.

   — Ой спасибо сынок, а у меня еще в ней и тормоза барахлят. Педаль давишь а они не сразу срабатывают. Починишь?

  — просительно спросила меня мать держа в руке стакан.

    — Ну конечно мам Надь, починю, тормоза в машине самое главное. Они должны хорошо работать, а в замен ты научишь меня водить. Хочу научиться ездить на машине как ты мамуль?

   — ремонтировал машины я хорошо а вот водил их не очень, когда у нас дома была машина, я был еще маленький и отец не сажал меня за руль. В армии, ездил на «зилах» и «уралах» а вот в плане вождения легковых автомобилей я был слаб.

   — Конечно научу сынок, завтра заправим бензину побольше в бак на заправке. И покатаемся по окрестностям, заодно, местность изучим?

   — сказала мне мать, озорно стрельнув на меня пьяненьким взором, подняла и выпила второй стакан спирта. Который занюхала как алкашка кусочком печенья. Закурила сигарету, сидя передо мной на стуле положив, ногу на ногу. Она уже была изрядно поддата и ей хватило чтобы закосеть пару рюмок разведенного спирта. А развела его мать не умело, спирт получился крепким градусов 50° и драл горло но и хорошо бил по мозгам.

   — Мам Надь, давай еще по одной и все.

  — я налил себе и матери еще по сто грамм спирта в стаканы, хотя меня уже зацепило здорово да и мамашу по ее виду тоже, она курила и пьяно хихикала слушая мой армейский анекдот про прапорщика.

   — Костя, ну зачем ты мне еще налил? Ведь завтра у меня будет болеть голова и я не смогу вести машину?

   — с укором сказала мне мамаша глядя на то как я наливаю в её стакан, разведенный спирт.

   — Ну мам, мы два года с тобой не виделись? Давай еще по одной за встречу выпьем и все.

   — я поднял свой стакан и чокнулся с матерью, она послушалась моих уговоров и выпила налитый мной спирт. Не закусывая а лишь занюхивая его кусочком галеты, затягиваясь следом сигаретой. После выпитого, спирта, меня и мать, стало клонить в сон. Сказались бессонные ночи, проведённые мной на вокзале в Орле а у матери в машине, где толком не поспишь.

   — Сынок, ложись на диване, а я за печкой на кровать лягу.

   — сказала, зевая мне Надя, поднимаясь со стула и шатаясь идя в закуток за » лежанкой» где стояла односпальная, железная кровать с шишечками в изголовье.

   — Хорошо мамуль, до завтра. Спокойной ночи!

   — пожелал я родительнице, доброго сна и вышел на улицу по малой нужде. Покурил глядя на темное осеннее небо без звезд и лес темнеющий буквально в двадцати метрах. Затушил сигарету об землю, носком ботинка и пошёл в дом. От вида зловеще темнеющего, через дорогу леса, мне стало не по себе и поспешил в дом к матери. Там хоть горел свет и было безопасней, чем на улице. Закрыл на терраске входную дверь на внутренний засов, лег прямо в одежде на диван стоящий у окна. И заснул, здоровым молодым сном, без сновидений, до утра.

    Утром я встал потихоньку чтобы не разбудить мать, спящую за «лежанкой». Вышел на улицу и стоя на крыльце, закурил сигарету. После вчерашнего, немного побаливала голова, но в целом самочувствие было нормальным. Березовый лес, который вчера вечером, выглядел мрачным и даже зловещим. Сейчас был вполне дружелюбным, где то в глубине леса, трещали сороки и отчётливо стучал дятел по стволу дерева. Лес жил своей обычной жизнью и он больше не внушал мне тревоги.

    Я сходил в туалет, умылся в рукомойнике, прибитым на стволе старой березы росшей во дворе. По армейской привычке, сделал зарядку, и вернулся в дом. Мать уже встала пока я был на улице, оделась и сидела возле стола, куря сигарету.

   — Мам, туалет в саду, пойдешь прямо от дома по тропинке. А умывальник на березе прибит, там ещё вода осталась. Хватит тебе, чтобы умыться, а то у тебя лицо сонное?

   — сказал я матери, смотря на то как она курит, сидя за столом, положив ногу за ногу. Мне как-то, непривычно было видеть её курящую, с короткими волосами, покрашенных под блондинку в белый цвет. Ведь раньше у мамы, были каштановые волосы и коса. Да и юбки она носила длинные, ниже колен, как подобает учительнице, а не короткие как сейчас на ней, была одета. Мать оделась в ту же одежду, в которой она была, когда я её встретил на вокзале в Малоархангельске. Джинсовая юбка с бахромой по краю, белая водолазка и джинсовая курточка поверх неё. Что вообще то ей шло, под её новый имидж, бомжихи, женщины без определённого, места жительства.

    — Хорошо сынок, но только у меня голова болит а кофе чтобы взбодриться, не начем заварить?

     — мама показала мне глазами на потухшую печь, на плите которой мы вчера, разогревали солдатские сухпайки. Но за ночь лежанка прогорела а растапливать печку только для того чтобы согреть воду для кофе, было обременительно и не разумно.

   — Придётся потерпеть, мам Надь. Съездим в город, купим там электроплитку и кипятильник, чтобы печь не использовать для подогрева.

   — я с сожалением посмотрел на мать у которой болела голова от вчерашнего спирта. Но делать было нечего, нужно было ехать в райцентр, за продуктами и электроплиткой для готовки. Конечно можно было сделать кипятильник, как мы делали в армии. Между двух обычных бритвенных лезвий, ложилась деревяшка. Лезвия скреплялись между собой нитками, а к концам лезвий, приматавались провода, которые вставлялись в розетку. Лезвия нагревались и кипятили воду. Но мне не хотелось заморачивать этим голову, когда в райцентре можно было купить заводской кипятильник.

   — Садись за руль, сам поведешь машину до трассы.

   — сказала мне Надя, когда мы наконец с ней собрались, для поездки в город и вышли на улицу.

   — Полегче, не жми ты на газ сынок? Это тебе не грузовик?

    — мать сидела рядом и учила меня как вести машину. По началу я по привычке как на «зилу» с силой надавил на педаль газа и «нива» понеслась по рытвинам и канавам , проселочной дороги ведущей от деревни к асфальтированной трассе.

    — Кость! Ты мне такой ездой, машину угробишь? Не дави на газ кому сказала?

   — мать больно ударила, рукой, меня по ноге и заставила остановить свою «ниву».

   — Вылазь я сама поведу, ты я смотрю не умеешь ездить?

   — Надя со злостью, выгнала меня из за руля и сама села на мое место.

   — Вот так надо плавно вести? А на газ нужно давить на ровной дороге.

   — мама, умело вела «ниву» объезжая канавы и колдобины. И машина почувствовав на руле, руки своей хозяйки, послушно урча ползла вперед по размытой после ночного дождя, дороге.

    — Могла бы и научить сына, но не бить его?

    — сказал я матери, потирая ушибленную ногу по которой мама долбанула кулаком. Что что а рука у матери тяжёлая. Но злости на Надю у меня не было, от этой крашеной красивой стервы, я готов был терпеть любые издевательства.

   — Мам, ты меня ругаешь за вождение. А сама что творишь? Так и хочешь чтобы мы в аварию попали?

    — сказал я Наде с ужасом смотря на встречную полосу на которую мать то и дело выезжала, совершая опасные обгоны. Как она по Москве ездила? За такое обгонялово, она бы на одни штрафы работала или вообще «корочек» лишилась на год. А может у мамаши и прав то нету? Но так не ездят? Прячется за обгоняемой машиной а затем резко выныривает из за неё и совершает обгон, когда по встречной полосе едет другая машина. Несколько раз, нас разделяли метры от автомобиля ехавшего навстречу и мать едва уворачивалась от столкновения с ней. Один водила на «камазе» покрутил пальцем у виска, показывая Наде, что она чокнутая.

    — Ты боишься, еще в армии служил? А может сынок у меня трусишка?

 — засмеялась мамаша и закурила сигарету на ходу, бросив на мнговение руль.

   — Я не трус, а хочу жить и женщин любить. А если тебе жить не охота, то это твое дело?

   — ответил я матери и было хотел рукой взять руль, который она бросила но мамаша прикурив сигарету, сама взяла его в руки.

    — Не боись сынок, я фартовая. У меня прадед по матери молдавский цыган. Отъявленный вор и
конокрад был. Лошадей уводил прямо из под носа у полиции, и я такая хулиганистая.

   — мать посмотрела на меня с сумасшедшей , искоркой в глазах. Словно молча говоря сыну, ну что ты боишься солдат, ведь я женщина не боюсь а ты?

   — Запомни сынок, мои правила на дороге. Гони или умри!

   — с этими словами, мать вдавила педаль газа до полика и старенькая «нива» понеслась по шоссе к городу. Я с ужасом схватился за ручку на панели и мысленно покрыл трёхэтажным матом, мамашу и её молдавско — цыганскую семью. Хорошо что старая «нива» не могла разогнатся достаточно сильно и стрелка спидометра не поднималась до 100 км/ч.

Байки от Петровича

Конец ознакомительного фрагмента.

Костя — сельский детектив

Вечером ко мне постучался Шурик.

— Вы и дальше хотите копать? — спросил он.

— А что?

— Да у меня мысль появилась. Хочу вам дело подсказать одно.

— Какое?

— Есть тут один парень. Костя. Он любых воров может найти.

— А кто он? Следователь? Милиционер?

— Нет. Он просто Костя Рубцов.

— А чем занимается?

— Он самбист. В школе тренером работал, а теперь скрывается.

— Как скрывается?

— А как против него кто-то пену погнал, он и скрывается. Работает по договору в геологической партии, а сейчас дома. Ушлый малый, любое преступление раскроет.

— А чего он в милиции не служит?

— Работал. Но теперь вынужден скрываться. Понимаете, он любитель. И я вон дружинником был, только вот из-за этого дела, — Шурик щелкнул пальцами по горлу, — досрочно выбыл из актива.

— А Данилов знает Костю?

— А как же? Костю все знают.

Мы отправились в поселок. Костя жил неподалеку от дома Змеевого.

На крыльцо вышел молодой человек лет двадцати пяти в свободном свитере, старых холщовых брюках и сандалиях на босу ногу. Он назвался Костей и пригласил в комнату. Я рассказал о деле, путая слова «разбой», «грабеж», «кража».

Костя слушал внимательно.

— Во-первых, что такое грабеж? — сказал он, не то спрашивая меня, не то отвечая сам себе. — Грабеж — это когда открыто похищают вещь. — Костя вдруг встал и выхватил из моих рук сумку. — Вот так. А разбой — это когда оружие к горлу: «Отдай!» А кража, когда производят хищение втайне. Взяли и все. И нету преступника.

Шурик поглядывал на меня, радуясь Костиной эрудиции.

— Значит, здесь налицо и грабеж, и кража, и разбой одновременно — сделал заключение Костя. — Такое бывает редко. Преступление распознают по почерку. Я сначала анализирую характер технического исполнения преступления. Здесь подозрение падает на определенных лиц, проживавших с Анной Дмитриевной, кто по соседству с ней, а кто и подальше, но они должны знать о ценностях, которые можно похитить. Кстати, с кем жила хозяйка?

— Я жил у нее. Один теперь живу, — ответил я робко. — У нее есть еще дочь Раиса с мужем, правда, они здесь не живут. Наезжают только.

— Так, — сказал Костя. — Значит, подозрение в первую очередь падает на вас, затем на Раису с Федором, а потом уже на остальных.

Очевидно, Костя обладал таким качеством, как самоуверенность. Он, нисколечко не стесняясь, сформулировал подозрение. При этом ощущал себя профессионалом, Мегрэ, Шерлоком Холмсом, который этак с ходу, небрежно может распутать любой узел. Он принадлежал к категории тех самоуверенных молодых людей, которые обладают линейным мышлением, не затрудняя себя самоанализом, рефлексиями. Он обладал способностью слепо верить в выдвигаемую идею и как бы растворяться в ней.

— Я догадываюсь, кто способствовал хищению, — уверенно сказал Костя.

Он, должно быть, ощущал себя ясновидящим. Я подумал, возможно, ему кое-что известно из моих бед.

— Вы знаете Лукаса? — спросил я.

— Вот Лукаса я не знаю, — ответил Костя.

— А этих, кто ночью нападал?

— Догадываюсь. Нам надо срочно проверить одну вещь. Нельзя терять ни минуты. Шурик, ты пойдешь с нами?

Шурик кивнул.

— Куда идти? Объясните мне хоть что-нибудь, — попросил я.

— Потом. По пути, — отвечал Костя, зашнуровывая кроссовки.

— Сыровато сейчас, — сказал я ему.

— Зато надежно. Сейчас главное — не шуметь, — ответил он. — Идем.

На улице было темно. Стояла прекрасная погода. В сиреневую тишину совсем легко и даже несколько картинно вписались силуэты домов, деревьев, машин.

— Куда мы идем?

Костя взял меня под руку и зашептал так, что я улавливал лишь обрывки фраз:

— Вчера в парке на одного парня напали шесть человек и вырвали из рук магнитофон. Залетные. Они могли остановиться на спортбазе. Там есть гостиница. Когда спортсменов нет, ее сдают кому попало.

В гостиничном домике свет горел только в одной комнате.

— Я на этой базе работал, — пояснил Костя. — Сейчас мы зайдем слева. Там есть ход.

Мы вошли в дом. В одной из комнат на полу были сложены матрацы, на них мы и расположились.

Потом мы подкрались к комнате, где горел свет, и услышали голоса.

— Они здесь, — сообщил Костя. — Поддатые. О чем они говорят? Надо вырубить свет.

Шурик вскочил, и через пять минут свет в доме погас.

Из комнаты, где горел свет, кто-то вышел и направился в туалет. У меня затекла нога, и я решил пошевелиться. Костя сжал мое плечо и приставил палец к губам. Я прислушался. Там, где был туалет, что-то гремело. Через некоторое время человек вышел из туалета и скрылся в своей комнате. Нам хорошо было видно, куда вошел человек. Мы молчали. У меня было такое состояние, будто я ждал приговора. Сердце колотилось, и я думал, что Костя вот-вот скажет мне: «Заглушите сердце!» — и приложит снова палец к губам. А потом мне стало совсем смешно: «Опять ввязался в историю».

Между тем темнота на улице будто осела, рассеялась, лунный свет полился вдруг сверху, с небес, отчего очертания деревьев стали еще загадочнее.

В лунном свете голова Шурика казалась похожей на монашеские портреты Сурбарана: огромный нос, крохотный подбородок, большие глаза — все это смотрелось необычайно живописно рядом с гигантом Костей, лицо которого в темноте смахивало на портреты Веласкеса — ни дать ни взять граф де Оливарес: мощная грудь, широкий подбородок, чуть выдаюшийся вперед, впрочем, и губы у него, грибоедовской формы, торчали сплющенными оладьями, однако мужественно сомкнутые, глаза, глубоко посаженные, отчего всем своим обликом напоминал карателя. Я уже прикидывал, как перенести эти две фигуры на полотно, поскольку давно задумал одну картину с трагическим сюжетом, как вдруг в один миг Костя разрушил мои видения.

— Пора, — сказал он. — Не спускайте глаз с туалета!

Он вскочил и совсем неслышно направился к комнате, где полчаса назад затихли голоса. Нам был хорошо виден силуэт Кости. Его руки священнодействовали на уровне дверного замка.

— Сумасшедший, — прошептал я Шурику. — Он лезет к ним в комнату.

Шурик сжал мою руку, дескать, молчи.

Костя нырнул в комнату. В пределах полутора часов мы его ждали. Я уж решил, что меня мистифицируют. Просто он отправился спать к своим знакомым, а нас сейчас с Шуриком застанут на месте преступления и поступят, как поступили в свое время с Лукасом: расквасят физиономию, а потом пожелают бросить в колодец.

— К черту, — нервно сказал я Шурику. — Надоело. Я пошел.

Шурик вцепился в мою руку и прошипел:

— Нельзя!

— А где он?

— Он там. Он всегда делает совершенно невероятные вещи. Все следователи района балдеют от его трюков.

— Может, его там прикончили?

— Ни за что. Однажды на Костю напали восемь человек. Двоим он вывернул руки, троим перебил ключицы, а остальные бежали от него так, что пятки сверкали. Его все боятся. Костя — это голова!

— А может, он уснул? Он же там в полной темноте.

— Тише! — вдруг зашептал Шурик и с силой воткнул мою голову в пыльный матрац.

Действительно, в комнате, куда проник Костя, заговорили.

Я соображал, как же мне надо поступить, если начнется драка. Будь что будет, решил я, но мне, наверное, придется вступить в борьбу с неизвестными: не могу же я покинуть Костю, согласившегося бескорыстно помочь.

Вдруг дверь открылась, и мы замерли. Из комнаты вышел человек. Под мышкой у него что-то было зажато. С этим предметом он направился в туалет, а спустя несколько минут снова вернулся в комнату, где голоса вскоре затихли.

Когда стало светать и я едва не заснул на матраце, из комнаты вновь появилась фигура человека. Это был Костя. Кошачьей походкой он направился к нам. Мы встали. Костя снова приложил палец к губам и поманил нас за собой в сторону туалета. В туалете, ни говоря ни слова, он первым делом кинулся к урне и унитазам. Ничего не обнаружив, Костя стал снимать крышки бачков. Мне стала надоедать вся эта ночная возня, и я сказал: «Сто тысяч франков ушло в канализацию, а ожерелье маркизы дОбиньи разбойник кинул в бачок».

Моя шутка была неуместной, поскольку Костя, обмотав руку носовым платком, вытащил из бачка магнитофон, повертел им перед нашим носом и опять положил на прежнее место.

— А теперь, Шурик, бегом за Даниловым. А вы звоните Петрову.

В седьмом часу утра к месту нашей засады подошли почти одновременно Петров и Данилов.

Костя объяснил, в чем дело. Данилов зло посмотрел на Костю и что-то пробормотал. Петров не сводил глаз с дверей.

— Спят, как убитые, — сказал Костя. — Перепились. В комнате не продохнуть.

И действительно, когда дверь открыли, на нас пахнуло прескверным духом. Их было шестеро. Они сразу поняли, в чем дело. Молча оделись и прошли в машину.

— Кто главный? — спросил Петров. — Где краденое?

Один из них, пожав плечами, сказал:

— Ничего не крали. Мы здесь проездом.

— Все у них в порядке с документами, — пояснили сторож и администратор, которых Петров велел пригласить в качестве понятых. — Только вот двоих лишних товарищей к себе подселили. Это непорядок. Да разве за всеми углядишь!

Петров еще раз предложил отдать краденое и награбленное. Он точно разделил вещи на два разряда. И Костя мне подмигнул. Дескать, все правильно.

Преступники молчали. Тогда Петров привел всех в туалет и произвел изъятие магнитофона. Ребята нисколько не удивились.

Впрочем, один из них сказал во время предварительного допроса:

— Мы ничего не знаем. Все знает Калган.

— Кто такой Калган?

— Это Толька Шамрай. Он нас сблатовал на благбазе.

— Что такое благбаз?

— Это Благовещенский базар в Харькове.

— Вы из Харькова?

— Нет, мы из Ростова.

— А где Шамрай?

— Не знаем.

— Где вы встречаетесь с ним?

— На автовокзале.

— Во сколько?

— В семь тридцать.

— Сейчас уже семь. Какой он из себя?

— Калган, он Калган и есть. У него будка как две ваших.

— Очень большая голова? Какой формы?

— Квадратная. Как ящик. В кожаной черной куртке и в клетчатой синей рубахе.

— Прическа?

— Да он стриженый.

— Совсем лысый?

— Сантиметра полтора волос. Рыжий, и на лбу веснушки.

— Оружие имеет?

Парень замялся.

— Имеет, — с запинкой подтвердил он, потупив взгляд, будто сам был виноват в том, что у Шамрая есть оружие.

Через 30 минут мы были на автовокзале. У стойки буфета Шамрай пил кефир. Его трудно было спутать с кем-либо другим, так как голова у него действительно поражала своими огромными размерами. Он не казался рахитичным, поскольку обладал не только большой головой, но и широкими плечами, сильным торсом и, судя по всему, крепкими ногами.

Я наблюдал за тем, как Костя, Петров и еще двое в штатском приблизились к Шамраю и что-то у него спросили.

Меня между тем лихорадило, и я даже вспотел от напряжения. Какие-то нехорошие предчувствия зародились во мне. Но то, что произошло в считанные доли секунды, было столь ошеломляющим, что я потом долго не мог понять, что же произошло все-таки.

В то время когда Петров обратился к Шамраю, к буфетной стойке подошла цыганка с ребенком и предложила погадать. Напротив у окна сидели две старухи, возле них толкались детишки дошкольного возраста.

В одно мгновение вся эта публика закричала, запричитала что есть мочи, точно из них вынимали душу. Цыганка с ребенком внезапно оказалась в объятиях Петрова. Шамрай через сидящих старух подлетел к окну, вышиб стекло и исчез.

Я видел, как Данилов поднимался с пола: ему Шамрай успел садануть ногой в лицо. Физиономия участкового была вся в крови, и я направился к нему. Но Данилов ринулся к выходу. Я за ним. На улице мы увидели, как чья-то машина рванулась с места и, делая виражи, бешено помчалась по трассе. На этой машине и бежал, по-видимому, Шамрай.

Я вошел в дежурку. Петров отверткой вскрывал дипломат. Шамрай оставил чемоданчик у стойки. В чемодане находились кое-какие вещи — джинсы, черная трикотажная рубашка, спортивная майка салатного цвета, электробритва, несколько конвертов, флакон с дагестанским коньяком, две конфеты в красной обертке с надписью «Ромашка». Среди вещей блеснуло что-то очень знакомое. Крохотные серебряные рюмочки с эмалевым изображением вакханок. Эти рюмки принадлежали Анне Дмитриевне Шариповой. Об этом я сообщил Петрову.

— А вам конверты ни о чем не говорят? — спросил Петров.

Я всмотрелся. На этих конвертах было то же изображение, что и на том, в котором было отправлено мне таинственное письмо. А именно — Высшее техническое училище имени Баумана.

Петрович.
 

Михаил Петрович жил один. Соседи даже не знали, есть ли у него родственники. Частный дом на окраине города, с небольшим садиком из яблоневых деревьев, уже с двух сторон был окружен новыми высотками, и будто всё не хотел сдаваться им. Ветхий, чуть покосившийся дом Петровича, казался каким-то недоразумением на фоне современного мира. Таким же казался и сам Петрович. Он был среднего роста, худощавый, с седыми, как белая сажа волосами, зачесанными на старый манер назад. Очень пожилой мужчина – старик. Он практически круглый год ходил в одном и том же зеленом свитере крупной вязки и серых брюках моды середины прошлого века, стрелки на которых были едва видны. С весны до поздней осени на нем были черные ботинки из толстой кожи, с истрепанными, связанными в нескольких местах, шнурками. Зимой Петрович носил теплый ватник и ушанку, сапоги с высоким голенищем. Он хромал на правую ногу, поэтому в его правой руке всегда был бадик из дерева с большой ручкой, обмотанной синей изолентой, на который он всегда опирался при ходьбе.
 

Михаил Петрович всегда ходил не спеша. Он часто останавливался, и некоторое время смотрел куда-то вдаль, будто кому-то улыбался, и, казалось, о чем-то думал.
 

Местные школьники из окрестных высоток дразнили Петровича «бомжом» и «алкашом», иногда даже кидались в него яблоками, которые они рвали с веток яблонь из его сада. Забор вокруг участка имел множество дыр, и ребята без труда залезали летом в сад за яблоками. Когда Петрович показывался на пороге своего дома, часто немного выпившим, и кричал: «Вот я сейчас за ружьем пойду! », то ребята лишь смеялись и выкрикивали в его адрес ругательства. Они давно знали, что никакого ружья у него нет, а собака «Палкан» уже несколько лет как сдохла. «Эй, бомж! Догони! », – кричали ребята Петровичу из сада. Некоторые «вожаки», желая показать свою смелость и заработать авторитет у других членов своей «банды», кидали в Петровича яблоками, и с криками «эй, бомж! », «алкаш! », убегали прочь. Петрович казался им очень злым и сумасшедшим стариком.
 

Петрович действительно выпивал. Последние полгода он стал выпивать намного больше чем раньше. Видимо из-за алкоголя, он стал совсем редко выходить из дома. Только по необходимости. Примерно раз в неделю Петрович совершал выходы до ближайшего магазина за продуктами и дешевым портвейном. Раз в месяц он надевал вместо своего зеленого свитера рубашку кремового цвета, пиджак, который, видимо, когда-то был с брюками единым костюмом, брал с собой очки и уходил из дома почти на целый день. На следующий день он повторял тоже самое. В такие дни, он, на удивление местных ребят-хулиганов, был всегда трезв. Они радовались, что «алкаш Петрович» ушел за пенсией и они «полноправные» хозяева его двора и сада.
 

Петрович, с таких своих «выходов» возвращался к вечеру. Он, как и всегда, шел очень медленно и выглядел очень уставшим.
 

Ребята говорили между собой, что у старика поехала крыша. Что он только и рад тому, что купил свой дешевый портвейн, и скоро сможет напиться.
 

Как-то в один из таких дней, когда старик в своём «парадном» пиджаке ушел за пенсией, ребята, как это часто бывало, хозяйничали на его участке. Они мастерили для Петровича разные «ловушки-сюрпризы».
 

Двенадцатилетний Коля считал себя очень смелым, и, закончив делать на двери дома старика надпись «Осторожно, злой Петрович! Любит портвейн» белой краской, которую он взял у отца в гараже, сказал, стоящим недалеко от него шестерым ребятам: «Сегодня Петрович будет без стакана»!
 

– Колян, эт Ты с чего так решил? – спросил одиннадцатилетний Вадим. – Ты хочешь выпить весь его портвейн что ли? – добавил он и засмеялся. Его смех подхватили остальные. – Петрович этого не переживет! Он точно ружье найдет тогда…, которого у него нет. Он же, по случаю пенсии и покупки портвейна даже пиджак надевает, вместо своего облезлого свитера.
 

– Ничего! – возразил Коля. Когда он войдет во двор, вы его отвлеките, а я зайду сзади и вытащу из его авоськи портвейн… Он сумку всегда на скамейку ставит у двери в дом. Он же к вам поковыляет и будет пугать ружьем, которого у него нет. Он совсем уже сбрендил! Стоит и смотрит в никуда, лыбится еще при этом… Точно чокнутый давно! Немного накажем «психа» сегодня!
 

Подкараулив вечером Петровича, ребята все сделали по своему плану. Коля ловко и незаметно вытащил из авоськи, которую Петрович поставил на скамейку и входной двери в дом, бутылку дешевого портвейна и связку сарделек…
 

В тот вечер ребята выпили добытый в схватке портвейн и съели сардельки, живо обсуждая свою победу над стариком.
 

На следующее утро Коля проснулся поздно. Был субботний день. После портвейна чуть болела голова, потому что из семерых участников «банды» выпить трофейную «добычу» согласились только четверо. Остальные были против того, чтобы присвоить себе «ношу» Петровича и оказались просто наблюдателями, как ее «добывания», так и последующего употребления.
 

Родители Коли еще вчера уехали на дачу с ночевкой, в связи с чем его «поздний подъём» и состояние остались незамеченными с их стороны.
 

После сытного обеда, заботливо оставленного Мамой в холодильнике, Коля чувствовал себя уже отлично и вышел гулять во двор, чтобы снова встретить своих дворовых друзей. В этот день они до вечера играли в футбол на спортивной площадке возле школы. В перерывах «гонцы» бегали за водой в колонку у дома Петровича, и заодно приносили вкусных яблок из сада. «Гонцы» сказали, что «алкаша» не видно, и что он, видимо, ушел за пенсией или за портвейном.
 

В понедельник Коля заболел. Болеть летом, тем более в каникулы – было совсем не кстати. Видимо, Коля напился холодной воды после игры в мяч. Ирина Владимировна – Мама Коли, отпросилась с работы и в понедельник повела сына на прием к врачу в районную поликлинику.
 

Выйдя вместе из подъезда своего дома, Коля и Ирина Владимировна направились к автобусной остановке. Их маршрут проходил мимо дома Петровича. Подходя к его дому, они увидели, что калитка во двор его дома открыта и возле нее стоят несколько человек, среди которых были две женщины в черных платках. Рядом стоял автобус «ПАЗ».
 

Ирина Владимировна заметила среди стоящих у калитки людей свою знакомую – сотрудницу почтового отделения Светлану, которая живет в другом районе города.
 

– Света привет! – обратилась она к знакомой, когда они с Колей подошли ближе. Что случилось? Кто умер? – спросила Ирина Владимировна.
 

– Привет Ирина! – ответила Светлана. – Да вот, умер один хороший человек…
 

Коля стоял рядом и от удивления даже немного приоткрыл рот. Он понимал, что это говорят о Петровиче…
 

– Он Тебе родственник? – уточнила у Светы Ирина Владимировна.
 

– Нет. – ответила та, – не родственник. Он просто всегда к нам на почту приходил… за пенсией… Каждый месяц.
 

– Понятно, ответила Ирина Владимировна. – Говорят, он много выпивал…
 

– Выпивал? – отозвался стоящий рядом мужчина, который слышал весь разговор, не смотря на то, что Ирина Владимировна старалась говорить очень тихо. Да Вы знаете, что у него уже год как рак четвертой степени… Как теперь выяснилось, он совсем не покупал и не использовал обезболивающие препараты, которые ему выписывались, потому что они дорогие. Алкоголь мог хоть как-то облегчать ему боль… Я врач … из онкоцентра… Попросили быть на похоронах… У него ведь никого нет… Ему ведь еще полгода назад, при очередном обследовании, дали месяц-два от силы… Не больше. А он полгода прожил…
 

Работник почтового отделения Светлана после этих слов побледнела. Да Вы что! – сказала она, запнулась, и как будто что-то прояснив для себя, сквозь нахлынувшие внезапной волной слезы сказала: «Михаил Петрович каждый месяц половину пенсии своей перечислял на счет детского дома номер четыре в Н-ске. – Потом он… – она сильнее заплакала и снова запнулась. Затем достала быстрым движением из сумочки носовой платок, вытерла им слезы и продолжила: – Потом он забирал оставшуюся часть денег и уходил, и возвращался снова…на следующий день. Всегда писал телеграмму для кого-то из детей короткую…То с игрушкой какой придет, то со сладостями… И бандеролью в этот детский дом отправлял всегда эти гостинцы. А в телеграмме писал всегда кому и что он направил бандеролью… Ждите, мол, скоро получите… И так с каждой пенсии! Всегда в пиджаке, улыбается… Вежливый такой, бодрый… Мы с девчонками его «олигархом» звали. При такой хорошей пенсии, и почти все в детский дом отправлял. Мы думали, его родня обеспечивает хорошо. Ему из детского дома письма приходили. Часто очень. Он им так радовался… Как ребенок малый. Светлана заплакала. Успокоившись немного, она сказала: «Нам ведь на почту ребенок позвонил… Из этого самого детского дома в Н-ске… Мальчик… Меня, говорит, Ваней зовут… Скажите, тетя, а дедушка Коля мой не приходил? Что с ним? Телеграмму ждал от него… У него ведь и телефона оказывается даже не было. Света отвернулась и громко заплакала.
 

Коля тоже плакал. Ему было стыдно за все, что они сделали с ребятами, как обижали Петровича. Коля не знал, что Петрович вырос в детском доме номер четыре в Н-ске, добровольцем пошел на фронт, прошел пол войны, был ранен в ногу, долго лечился. Также Коля не знал, что Петрович много лет помогал своему родному детскому дому номер четыре в Н-ске, экономив на себе во всем и всегда. Не знал Коля и того, что в местный храм Петрович внес за несколько лет значительные пожертвования, которые пошли на реставрацию часовни у братской могилы участников Великой Отечественной войны. Еще Коля не знал, что, не смотря на то, что у Петровича никогда не было ружья, которое он всегда грозил хулиганам принести, у него был наградной пистолет.
 

В тот вечер, когда ребята пили портвейн с сардельками, Петровичу стало плохо. Сильные боли, которые он вместо дорогих обезболивающих препаратов, купировал дешевым портвейном, дали знать о себе, и Петрович умер.
 

По щекам Коли ручьем текли слезы. Он сделал несколько шагов вперед и заглянул в открытую калитку. Прямо посреди двора стоял на табуретах деревянный гроб. Сквозь пелену непрекращающихся слез Коля увидел, что в нем, в военном кителе, сверкающем медалями, отражающими яркие лучи августовского солнца, лежал Петрович. Он лежал с закрытыми глазами, но Коле показалось, будто он смотрит куда-то вдаль и улыбается своей странной улыбкой.
 

Он – одинокий Петрович. Воспитанник детского дома номер четыре города Н-ска, тайный исполнитель желаний его детей-сирот. Он – ветеран Великой Отечественной войны, красноармеец и просто хороший человек. Он – Михаил Петрович Герасимов.
 

Павел Карабанов 19. 12. 2016 г., г. Санкт-Петербург
 

/другие произведения на стихи. ру и проза. ру/
 

Посвящается Груздеву Петру Карповичу

Похождение Петра Петровича

В полу заброшенных глухих селах развлечением у мужского населения были, да и до сей поры есть, вино и карты. Первое преобладает больше. А если праздник на селе, то праздновать начинали за сутки до него и пару опохмелялись позже. Самым благоприятным временем для этой жизни оказался так называемый «застойный период». В одной из подобных деревень проживал Петр Петрович, мужик рослый, шустрый, типичный сельский обитатель, в смысле неутомимый охотник до спиртного. И пьет тот пока в кармане есть еще хоть один целковый. В те застойные дни происходили с ним странные события, которые можно оценить одной фразой; допился до чертиков.

Когда зимними долгими вечерами собирался народ скоротать время за картами, Петр Петрович ударял себя в грудь кулаком и говорил, что все с ним происходящее – это явь, а никакая не выдумка. Не зная, как тут быть, решил я вынести подобные гомеровские рассказы прямо из уст повествователя на ваш справедливый суд.

Сказ первый: Черт.

Ночь была темная, хоть глаз выколи. Тропку под ногами едва видел.

Так вполне по литературному, приступал к своему сказу Петр Петрович. Но если перевести его слова на то, что было на самом деле, то получится совсем иное:

— Допился я вчера до потемнения в глазах. Земля родная не держит, дорога узкая стала, но тропу еще распознаю. Начал подниматься на бугор, — продолжал Петр Петрович, — вдруг на что-то наткнулся.

Здесь я перебью рассказчика еще раз. Бугром в селе называют небольшой холм. Когда поднимаешься на него, прямо впереди открывается панорама деревни. На первом плане стоит небольшая церквушка с огражденным кладбищем, а за ней сразу начиналось село. На самом бугре поговаривали тоже было кладбище. Но из нынешнего населения никто не застал. А колхоз на этом месте садит поля.

— Я постоял, присмотрелся, ничего не обнаружил и пошел вперед. А это что-то как даст мне в лоб!.. Как будто я до сей поры вообще на ногах не стоял! Ну, лежу, соображаю, кто это мог быть, всех своих врагов перебрал, но никто вроде не подходит. Начал приподниматься и вижу здоровенный мохнатый кулак. А когда на ноги встал, то увидел перед собой черта. Вот с такими глазами!

Петр Петрович показал два своих кулака. И, заметно волнуясь, стал продолжать свой рассказ.

— Он с поросячьей мордой и с небольшими рожками. Увидев его, я изрядно оторопел: Мне то казалось, что меня хотели побить мужики из соседней деревни, а тут – черт! Как за матерюсь на него: «Ах ты, тварь, не сидится тебе в своем аду, на землю пожаловал честных людей обижать? Ну, сейчас ты промеж рог от меня получишь. Размахнулся, как звизданул! И.., — Петр Петрович сделал паузу, после тяжелого вздоха добавил, — мимо.

А в оправдание сказал:

— Видимо, он ушел от удара, и мне ответный. Ну, я опять с ног…, — Петр Петрович с досады хлопнул увесистой ладонью себе по ноге, — Лежу и ручаюсь на него, мол сильный ты, с пьяным мужиком справился. А самого обида разбирает, аж плакать хочется. Глянул, совсем рядом копыто; вот бы добраться до него! Еще горячее матерю этого рогатого, чтобы внимание отвлечь, а сам подбираюсь к копыту. Подкрался крестом себя осенил – хвать его за копыто! Черт! — на спину я на него. И как обещал, стал бить промеж рог, пока в землю не вбил. А он подо мной только визжит словно поросенок.

В подтверждение вышесказанного Петр Петрович выставил вперед кулаки.

— Вот, смотрите!

Холки на руках были выбиты. Закончив рассказ, он сидел, как и подобает победителю, с высоко поднятой головой. Но видя, что ему не каждый верит, обиженно добавил:

— Я в переплетах еще похлеще бывал. Раз пришлось с двумя всадниками сражаться. Да вы все равно не поверите. И с долей обиды умолк. Но кто-то из присутствующих его подбодрил:

— Рассказывай, все веселее будет.

Сказ второй: Всадники.

— Дело было так, справлялся я домой как обычно. Подумал раз не везет мне ходить по ночам коротким путем, то решил в этот раз в обход, от греха подальше.

Обходной путь пролегал, минуя бугра. Тропа уходила к реке и, огибая холм, поворачивала в деревню.

К речке стал приближаться, а там туманище; такой густой, что своей руки у носа не вижу, все заволокло. Что делать и не хотелось, а пришлось на свой проклятый бугор подыматься. А туман вперед меня и не могу я его обогнать. Иду с вытянутой рукой, чтобы не напороться на что-нибудь. А сам размышляю, по времени то я давно должен быть в деревне, куда она делась. И вдруг рукой что-то задел, ощупал, оказалось дерево. Вот отмахнул, так отмахнул не только деревню прошел, но и железнодорожное полотно умудрился проскочить, не заметив.

За деревней проходила железная дорога, а за ней начиналась лесополоса

— Стал потихоньку назад сдавать и опять на что-то наткнулся. Ощупал, нет, это не дерево. И тут мужики как бы пелена с глаз слетела. Стою я на кладбище. Я не робкого десятка, сами знайте, но холодок по спине прошелся. А когда выбираться стал, еще страшнее. Не нахожу ни калитки, ни ворот. Раза три вокруг изгороди прошел, нету и все! Тут я разозлился не на шутку. Выломил две доски в злополучном заборе и полез в спасательную дыру, но замешкался и упал. А когда поднялся на ноги держа в руках сломанные доски, то обомлел. Стою опять на бугре, откуда и начал свой путь. Туман полностью рассеялся, да так светло стало, что я отчетливо видел не только церковь и деревню, но и дыру в заборе. Настроение приподнялось, сейчас домой приду, там, как всегда, заначка у меня. Потихоньку к деревне приближаюсь, взглянул так искоса на свое деяние и опешил. Дыра кою проделал, была в три раза больше меня. Что за чудеса? Мне внутренний голос кричит беги, а любопытство говорит смотри. Не удержался я и стал всматриваться. А оттуда четыре глаза не человеческие, большие, красные как головешки в печи. Пригляделся получше, а это две лошадиные головы. Мне бы дураку в деревню бежать, а я опрометью назад махнул. Слышу цокот копыт сзади, обернулся: там два всадника в черных плащах и шашки на голо. Стараюсь бег прибавить, а ноги не слушаются будто ватные сделались. Вслух на бегу перебираю всех святых на помощь зову. Да молитвы кои знаю, вслух читаю. Да видно плохо молился, а может это и помогло. Так как оглянувшись, увидел шашку в замахе. Ну, я наземь и кубарем скатился в ручей под бугром. Лежу вида не подаю, будто мертвый. Долго лежал не знаю, но замерзать стал. Приподнял голову — нет никого, огляделся — никого. Поуспокоился, ну, думаю, надо домой шагать, этим мое женку не проймешь. Будет потом целую неделю кости мне промывать. Вышел я из укрытия, отряхиваюсь и замечаю какое-то шевеление на бугре. Пригляделся, и впрямь они, ну, думаю, так не пойдет. Оторвал от нашей переправы жёрдочку и на них. Я к ним, и они ко мне навстречу. Я прибавляю шаг, и они в галоп. Когда расстояние сократилось, назад побежал. Услышал, что сближаемся, ушел в право и по хребтине жердью. На раз с коня сбил, а второй чуть сзади был. Так я ему в лоб угодил. Поменялись местами, они теперь в ручье лежали, а кони сами по себе разбрелись. По пути на злополучном бугре подобрал я сломанные доски, приставил к забору. Попросил у предков прощения и домой пошагал. Да вы помните перед днем деревни забор чинил.

— Помним.

— Конечно, помним, — добродушно поддакивали мужики.

Сказ третий: Ведьмино болото.

— Справлялся однажды по верхней дороге. Так был короче путь до дома.

Верхняя дорога пролегала выше деревни. Минуя, которую уходила на железнодорожный переезд. По обе стороны грунтовой дороги простилались колхозные поля. И только небольшой островок с вековыми деревьями высился посреди этих полей. Там было небольшое болотце с родниковыми ключами. Отсюда и брал начало ручей, разделяющий две деревни. Через ручей был построен небольшой мост для переезда колхозной техники.

— Дошел я до мостика и что-то пить захотелось. Был уже поздний вечер, а жажда мучила как в полуденный сенокос. Спустился вниз, стал удалять жажду. Вода прохладная, ключевая и так хорошо стало. Как будто стакан опрокинул с ужасного похмелья. А на небе не тучки, звезды стали загораться, луна светила во всю свою силу. Загляделся на отражения луны, как ребенок. Стал разглядывать и заметил какой-то силуэт. Посмотрел на мостик никого, по сторонам огляделся ну нет никого. А в воде что-то виднеется. Наклонился поближе, чтобы рассмотреть, а там оттуда на меня Евдокия смотрит. Которая умерла три года назад. Я от страха шарахнулся от нее к мостику, обернулся нет ее. Ну, думаю, померещилось. Голову вскинул, а на мостике она стоит как живая. Да и выглядит намного моложе. Ну, я и махнул от нее подальше. Опомнился, когда вязнуть по пояс в болоте стал. Что тут делать?, не назад же возвращаться. Стал потихоньку к деревьям пробираться, там почва тверже. А в голову всякая чушь лезет; вспомнил, что дров обещал наколоть, взяв задаток поллитру. Денег занял и вернуть не успел. И тут ноги твердь нащупали. Взобрался на пригорок к дереву прижался. Стал размышлять; назад тем же путем не пройду. А утром потянется народ на работу, и позору и насмешек потом не оберешься. Хотя болото это заколдовано, вон дашь колхоз не смог с ним справиться. Не зря народ «ведьминым» прозвал. От этих мыслей меня отвлек шум шагов. Кто-то по полю шел в мою сторону, у края болота остановился. Расстояние небольшое, шагов десять будет. Но из-за ивняка мне невидно. Вот и подумал; если будет удаляться, позову на помощь. Но вдруг тишину нарушил Евдокимин голос:

— Ты не бойся меня, Петя, иди ко мне! Тут совсем мелко.

— Вот, думаю, ведьма загнала меня в болото, а сама по полю ходишь. Боишься ноги намочить. Но что-то мужики меня прорвало и как взмолюсь. Ты прости меня Христа ради. Все верну, дочери отдам и за домом буду приглядывать, и даже дров ей наколю. Не поверите, простила, даже жердочку мне бросила. И так ласково и в тоже время с издевкой проговорила: «Прощаю…».

В душе у меня облегчение, но сразу выходить не стал. Дождался, когда шаги удалятся. И только потом стал выбираться из своего заточения. А когда по деревне шел, то увидел в Евдокимином доме свет горит. Вот думаю совпадение какое, дочь приехала. На следующий день я ей долг вернул, от греха подальше. Да и вообще, я как-то в ладах с покойниками. Помните я с того света Алексея вытащил.

— Ну, да! Такое разве забудешь, — развеселившись вторили мужики.

Сказ четвертый: Как Петр Петрович из загробного мира друга вытащил.

Петухи еще кукарекали во дворе, когда Валька к нам вбежала и с порога:

— Катьк, твой-то дома, живой?

— Да, что с ним станется, валяется в кровати.

— Чего-то мой-то вчера нажрался, скотина, дополз до чулана да там и уснул. Пошла будить, а он не дышит. Что делать? Что делать не знаю?

Я пока штаны надевал их и след простыл. Побежал я за ними. Заглянул в чулан, а они его как грушу трясут. Оттащил я их от него, стал пульс прощупывать, нету. Давай делать искусственное дыхание – бесполезно. Пока я им занимался, народ у дома собрался. Кто-то до «казармы» сбегал, скорую вызвал.

«Казарму» — в деревне называли барачный дом на переезде. Он был построен от железной дороги. В нем проживали обслуживающие переезд. Единственный телефон находился там.

— Приехавший врач тоже пощупал пульс, послушал своей трубочкой и развел руками. Валентина собрала документы те, что посоветовал врач, и мы с ней поехали сопровождением. В рай больнице его даже осматривать не стали, везите в морг. Я стал возмущаться, на что мне ответили, мол, больше часа прошло. В морге я сам его с каталки перекладывал. Нам сказали приходите за телом на следующий день. Валентина осталась в городе, там у нее родня. А я поехал домой. Пока автобус ждал пивка попил, знакомых встретил. Рассказал, что да как я здесь, Леху помянули. Ну, я домой уже поздновато справлялся. А когда через соседнюю деревню шел, встретилась Манька, у которой самогонку постоянно беру.

— Петро, ты откуда справляешься, а правда, что Леха помер? Пошли ко мне расскажешь.

После третьего стакана я ей все подробности рассказал. От нее, когда вышел, совсем темно было. Иду по дороге все про Леху думаю. Вот ведь как бывает в жизни. Был человек, и нет человека. А на мостике через овраг, чтобы не оступиться, стал внимательнее под ноги смотреть. И замечаю что-то лежит, стал разглядывать, а это рука человеческая. Пощупал, вроде теплая, стал тянуть, тяжело. Значит думаю, и тело у руки есть. Приноровился, стал вытягивать, голова появилась, а темно не вижу, кого тяну. Стал окрикивать, чтобы он тоже помогал. А вместо помощи он простонал и выскользнул из моих рук. Тут я собрался с силушкой изловчился за рубаху ухватил, а потом за ремень так вот и выволок на берег. Ну, думаю, раз человек живой, надо его до деревни справить. Тяжелый оказался, а куда деваться. Сам в таких передрягах бывал. Ну, с перекурами да потихоньку до дома донес. Оставил в коридоре, чтобы Катька не видела, а сам домой. Захожу – нет никого, прошел в «упечь», а там на столе записка: «Уехала в город, помогать Вальке, сколоти гроб.». Манька мне с собой пузырь дала в дорогу. Остограммился я после своих похождений. Сел поужинать, радио включил да и забыл про своего путника. Пошел в коридор покурить, а там Леха сидит. Я так на задницу и сел. Вымолвить ничего не могу. А он мне:

— Не бойся, я не мертвый, дай папироску, а то мои промокли.

Протянул я ему пачку папирос и спички. Он закурил, дым пускает, ну, точно живой, мертвые же не курят. Спрашиваю:

— А как ты у меня оказался?

— Ты же сам меня притащил!

Посмеялись мы над делами чудными и пошли в избу. Опрокинули по стаканчику, он мне и поведал как все было.

— Очнулся от холода, огляделся вроде не в чулане. Вчера то я в чулане у себя уснул. Тихо кругом да темно, значит не в медвытрезвителе. Смотрю окошечко и в нем свет виднеется. Подошел, огляделся, а это дверь с окошечком. Пошарил возле двери, нащупал выключатель, свет то зажег, а там сплошь одни покойники лежат. Вот подумал допился, край, если в морг угодил. Побарабанился я в дверь более часа – бесполезно, никого. Я еще про себя посмеялся; запирают, чтобы покойники не сбежали. Там холодище жуть, чтобы как-то согреться, стал я покойников по стульям рассаживать вокруг стола. И получилось будто они за столом сидят и общаются. А у меня в кармане колода карт была. Вот я им раздал, а сам под дверь прыгаю и ору от делать нечего. Ванька  ходи, Петька бейся, и всякую всячину из карточных игр. Долго времени прошло не знаю. Только увидел шевеленье за дверью я замолчал и в сторонку. А врачи осторожно дверь открыли, зашли рты разинули, ну, и я и прошмыгнул. Они меня даже не заметили. Мой поступок богохульный, но без этого я бы замер или сошел с ума. Пришел на бугор в пивнушку. А самого трясет от холода и с похмелья. Денег ни копейки, стою зубами лязгаю. Мужики, говорю, так, мол, и так, из морга я. А они уже слыхали, что у них в морге мертвецы в карты играют. Посмеялись надо мной, напоили. А один шофер по пути до соседней деревни довез. Да вот оступился на ручье и попал в западню как у тебя бывает. Держусь из последних сил, вижу, ты идешь, ну, я успокоился и потерял сознание.

После сказанного Петр Петрович замолчал, наверное, не хотел дальше рассказывать. Но кто-то из бывалых, знавший эту историю не только со слов рассказчика проговорил:

— Это все понятно, но зачем ты его заставил гроб нести?

— Никто никого не заставлял.

Обидчиво ответил Петр Петрович и продолжил свой рассказ.

— Когда мы доделали бутылку, уже всходило солнце. Я засыпать стал, а он увидел записку и говорит:

— Слушай, тут твоя наказала гроб сколотить.

Я в полудреме и не понял, о чем речь. Нет сил, говорю, вздремнуть бы пару часиков. У меня все готово, в работни. Только собрать надо.

— Ну, ты спи, я сам соберу.

А когда он меня разбудил, да еще пришел из работни с заначкой, я и вовсе забыл, что вчера было.

— Гроб то я сколотил, куда нести?

Ну, я ему с дуру и сказал. Ты неси крышку, там люди подскажут. Я сейчас приберусь и основу принесу. Пока тут вошкался, выхожу с гробом на улицу. А там крики, слезы, в общем, хаос. А когда меня увидели закричали, а вон и виновник выходит. Он крышку гроба на голову положил и пошел. А как увидел ноги, спросил, куда крышку ставить. Те тоже не видят, кто несет. Только одежда, а я его в свою переодел, его вся мокрая.

— Вот, в угол ставь.

Он поставил да как заорет:

— Вы что, это же мой дом.

Это нам повезло, что жены в городе задерживались, и ничего не видели.

Петр Петрович интереснейшим был человеком. Он каждый день проживал как последний. Никогда не останавливался на достигнутом. Всегда находил выход, казалось уже совсем безвыходном положении. И неважно, что сбежавшего поросенка он принял за черта. И уж тем паче, побил цыган, которые воровали лошадей в колхозе. Он же сражался с нечистой силой это я точно знаю. Так как он никому и никогда не рассказывал, храня до самой своей смерти ту историю, которую рассказал перед смертью своему младшему брату и передал две тетради с записями, которые в свою очередь его брат передал мне.

История, которую все слышали, но никто не знал.

Цветник папоротника.

Эта история уходит вглубь шестидесятых годов прошлого века. В деревне пропал трехлетний ребенок. Время было давно за полночь, но поиски его не прекращались. Два друга Андрей и Петр пошли искать на болото; у разлучены реки, разделились. Петр пошел выше по ручью, а Андрей углубился в болото. Петр, идя по ручью, звал парнишку, но когда стал уставать понял он до сюда не мог дойти. И уже на обратном пути стал выкрикивать своего товарища, но и он тоже не откликался. Тогда он пошел по следам своего друга все время выкрикивая пацана и товарища. Подходя к болоту, он увидел силуэт человека. При приближении он увидел еще один силуэт — это был малыш. Они держались за руки. Подойдя ближе, он еще раз их окликнул.

— Андрей, ты чего не откликаешься, а ты Федор как здесь оказался?

Но ответа не последовало. На небе забрезжил рассвет. Подойдя вплотную, он одернул за руку Андрея и переспросил:

— Ты чего как вкопанный стоишь?

Андрей вытянул руку и проговорил:

— Ты видишь?

— Ничего я не вижу!, — ворчливо ответил Петр.

— Ты их спугнул!

— Кого я мог тут спугнуть, тут даже ужей нет, — все также рассержено парировал Петр.

— Тут были живые огоньки, они играли и разговаривали с нами, пока ты не появился.

— Ты вроде трезвый, а несешь какую-то околесицу про играющие огоньки. Единственный огонек тут, что держится за твою руку. А потому пошли скорее в деревню, пока у него мать с ума не сошла.

И тут Андрея будто что-то отпустило. И он как ни в чем не бывало посадил Федора на плечи, и они направились в сторону деревни. Идя по дороге, Петр наказывал Андрею, чтобы тот никому не рассказывал об увиденном.

— И ты Федор никому, и родителям не слова. А то они тебя за горячих зайчиков ремнем отстегают. Ты все понял!, — сурово пригрозил Петр.

— Угу!, — сонливо ответил Федор.

Им навстречу бежала мать мальчика. Она плакала, ругалась и радовалась одновременно. Благодаря мужиков за отпрыска. На окраине села собрались все жители. Они наперебой расспрашивали: где нашли, да как?

Через неделю все стали забывать это происшествие. Федор всем рассказывал о маленьких горящих человечках. Но ему никто не верил, и вскоре он перестал о них вспоминать. А спустя месяц, Петр стал замечать, что его друг стал чужатся людей, включая самого Петра. Андрей жил с матерью вдвоем. В один из воскресных дней, когда его мать уехала на рынок в город, Петр решил навестить своего друга, прихватив с собой бутылочку горячительного. Когда вошел в дом то услышал голос своего приятеля:

— Пошли все вон, убирайтесь от меня!

Петр прошел вперед поставил бутылку на стол и заявил:

— Никуда я не пойду, можешь не выгонять.

Из-под кровати появилась голова Андрея:

— А это ты, чего надо?

— Дожили, в гости нельзя зайти и вообще, что ты делаешь под кроватью?

Грубо оборвал его Петр. Андрей замешкался и как бы извиняясь и оправдываясь, стал что-то на ходу придумывать:

— Да, вот пуговица оторвалась видимо, сюда закатилась.

Андрей был рослый и широк в плечах. Он выполз из-под кровати, как медведь из берлоги после зимней спячки. Когда ему это удалось, он прошел на кухню. Какое-то время провел там, что-то ворча про себя. Когда вернулся к гостю у него в руках были два стакана и закуска.

— Ну, вот, что нашлось!

Он выложил на стол свежие красные помидоры, огурцы с грядки и луковые перья.

— Вот теперь узнаю старого друга с такой закуской можно свадьбу справить.

Шутливо проговорил Петр. И друзья стали трапезничать, вспоминая свои юношеские похождения. Когда содержимого в бутылке осталась меньшая доля, Петр решил расспросить своего друга.

— Андрей, я тебя знаю с рождения и вижу, что ты изменился до неузнаваемости за последний месяц.

— Ты помнишь, как мы нашли Федора? А я вот практически ничего не помню. Смотрю, парнишка стоит, а вокруг его огни живые бегают. Когда подошел к нему, взял за руку, то понял эти существа живые и разумные. И я попал в их «поле». Нет, Петр, не то поле, которое мы пашем по весне. А незримое поле моего сознания. Они знали про меня все, что было, что будет. Мне все это они показали, как в кино. При этом посмеивались надо мной, как над дитём малым. Представь, ты копаешь грядку в огороде. Тебе под лопату попался червяк, ты его разрубаешь, не задумываясь о его дальнейшей судьбе. Вот таким червем я ощутил себя рядом с ними. Страшно очень, страшно!

Андрей молча выпил содержимое в стакане и закурил. Петр смотрел на своего друга с сочувствием. Он обдумывал сказанное своим другом. Но сомневаться в подлинности сказанного не стал. И чтобы подбодрить своего собеседника проговорил:

— Ну, ладно, ты столкнулся с силами до селе не видевший мир. Нам надо придумать как с этим справиться.

— Никак, они сильнее в развитии нас в разы. Они залезли мне в голову и управляют как марионеткой. А ты представляешь, что для них Федор. Он еще маленький, а будет подрастать и думать, что это он. А на самом деле… ты попробуй оградить его от них.

Петр разлил остатки содержимого бутылки, сказав:

— Ну, ты раньше времени себя не хорони. А Федьку в обиду не дадим.

Они еще долго бы беседовали, но вернулась Лукерья, мать Андрея.

— Ну, вот, нельзя отлучиться, Петька тут как тут, уже самогон разливает. А ну, иди домой.

С напутственной речью, выпроводила гостя. Через три дня после этого разговора Андрей пришел к Петру совсем мрачный.

— Все, брат, больше не могу! Сил никаких нет, мучают они меня, хоть в петлю лезь. Пытаюсь сопротивляться, но все безуспешно.

— На ка вот!

Петр протянул ему стакан самогона. Андрей беспрекословно выпил. После чего сел на стул, вытаращив глаза на Петра. Хватая ртом воздух с трудом проговорил:

— Ты чего?

Петр спохватившись протянул ковш с квасом и огурец, приговаривая:

— Первачок, сейчас сам все поймешь. Я тут выяснил, что если твой мозг будет неадекватен, то никакая сущность там не заведется. Пока это временная оборона, а там еще что-то люди подскажут. Я завтра поеду в город, там есть знакомый врач, переговорю с ним, а пока на возьми.

Петр протянул бутылку с оговоркой:

— Только не увлекайся.

В городе, идя в больницу, у ларька Андрей остановился. И долго что-то рассматривал.

— Ты чего, газету хочешь купить?, — одернул его Петр.

— Нет, лотерейный билет.

— Какой билет?, — саркастично переспросил Петр.

— Вот тот, подайте, пожалуйста, — попросил Андрей у продавца, потом бережно передал Петру.

— На, держи. Не теряй там хороший выигрыш.

Петр хотел возразить, но потом махнул рукой. Засунул билет в карман, и они отправились в путь.

Знакомый врач, выслушав рассказ от начала до конца, заключил:

— Ну, что тут сказать, случай неординарный. Андрей ты останешься, я с тобой позанимаюсь. А ты, Петр, отправляйся домой. Это займет пару дней.

На следующий день после работы он забежал в больницу навестить друга. Войдя в кабинет, стал расспрашивать, еще не затворив за собой дверь.

— Ну, как он? Что-нибудь выяснилось?

— Ты извини, Петр, со всем к тебе уважением, но мне его пришлось отправить в лечебницу. Там его обследуют, да еще много всяких процедур. Тебе это не объяснишь сразу.

Петр сел на корточки к стене у открытой двери. Обнял руками голову и стал выговариваться:

— Я тебе друга привел, а ты его в психушку отправил. Что я матери скажу, как односельчанам в глаза смотреть буду, удружил так удружил.

Доктор налил в стакан спирта, подошел к Петру.

— На вот, выпей и успокойся, я наказал, чтобы его отдельно от остальных содержали. И сам я туда буду чаще приезжать. А как что прояснится, переведу сюда.

То ли от спиртного, то ли от сказанных слов врача, Петру стало спокойнее, и он молча направился к выходу.

В деревне кто интересовался Андреем, всем говорил одно и тоже: «В больнице карантин, навещать можно через три дня». В субботу после бани Петр засиделся в своей работни допоздна. Он начал изготавливать новое изделие, но работа не шла, получалось неказисто. Да из головы не выходила мысль. Завтра выходной, мать точно не усидит дома, и тогда все раскроется. От этих мыслей отвлек звук открывающейся двери. Петр оглянулся и обомлел. На пороге стоял Андрей. Петр сначала опешил, а потом подошел к гостю. Обнял его и захлопотал:

— Ну, что, все образумилось и тебя отпустили.

— Да нет, дружище!, — с натянутой нотой в голосе заговорил гость, — Я, конечно, тебя понимаю. Ты как обычно хотел как лучше, но получилось, как всегда. А меня не вылечили, а вот залечить могли. Поэтому, я и сбежал. Надо кое-что успеть доделать.

В этот момент лицо Андрей изменилось. Он насупился и по-волчьи оскалил скулы. Петр решил разрядить напряженность:

— Слушай, у меня первачок есть, давай выпьем, да перекусим с дороги.

После второй чарки Андрей стал прежним простым, застенчивым мужиком, и уже спокойно заговорил:

— Я тут у тебя тетрадь оставлю, на досуге прочти обязательно. Там много для тебя непонятного будет, но ты разберешься. А мне пора, прощай.

Он встал, обнял друга и ушел, не проронив ни слова. После его ухода, Петр долго сидел в раздумье. Потом вышел на улицу, из-за горизонта стал появляться солнечный свет. Петр завороженно наблюдал, как зарождается новый день. Было тихо и спокойно, даже птицы в полголоса, не нарушая тишины, торопили рассвет. Оружейный глухой хлопок нарушил это безмятежье. Петр вспомнил о друге и опрометью помчался к его дому. Рванул дверь крыльца и оторопел. На ступеньках лежало тело Андрея, внизу валялось разряженное ружье, и над ним лежало тело матери. Она не плакала, не рыдала, а просто трясущимися руками гладила сына. В голове которого зияла дыра, оттуда текла кровь. Петру показалось, что из дыры в голове выпрыгивают горящие и смеющиеся маленькие человечки. Он стал внимательно всматриваться. И в этот момент его одернули за плечо. Он машинально вздрогнул от испуга и обернулся. Там собрались односельчане, слышавшие оружейный выстрел.

— Чего тут случилось?

Петр ничего не ответил, просто отошел в сторону.

Прошло сорок дней после кончины Андрея. Петр, возвращаясь с работы, зашел на кладбище проведать друга. Обошел его последние пристанище три раза. Перекрестился, подумав про себя: «Много ли человеку надо, вот этот холмик небольшой. Как всем лежащим тут». Он окинул свои взором все кладбище. Потом махнул рукой и побрел домой. Жена у печи хлопотала по хозяйству. Услышав звук открывающейся двери, несмотря, кто там вошел, заговорила:

— Пришел, ты чего так долго?

— На кладбище заходил, — садясь за стол, проговорил Петр. Она быстро наладила ужин, при этом не умолкая говорила:

— Да, время быстро бежит, мы с бабами ходили отобедать. Лукерья совсем сдавать стала. А знаешь, бабы баяли, в нашем районе кто-то выиграл большие деньги, а за выигрышем не идет.

Петр отложил ложку, вспоминая эпизод у ларька, где Андрей, протягивая билет, наказывает, чтобы он его не терял.

— Ты чего не ешь, ужин не понравился?

— Потом поем, пойду в работню.

Петр прошел в большую избу, достал костюм, билет был на месте. Прошел к полке со старыми газетами, нашел нужную и удалился к себе. Тут неспеша проверил билет. Выигрыш составил тысячу рублей. У Петра в голове стали переплетаться мысли. Как он закупит токарные станки и как его дела пойду в гору, но, вспомнив Андрея, сложил аккуратно газету, положив туда лотерейный билет и про себя подумав: «Кого я обманываю? Это не мое», стал заниматься своим делом. Но через час мучений понял, что сегодня ничего не получится. Мысли о друге не давали ему сосредоточиться. Достав из заначки бутылку, решил помянуть друга. Когда бутылка опустела, подняв глаза от столика, перед собой увидел Андрея.

— Вот, допился, покойники стали в гости ходить.

Потом, чуть помедлив, самопроизвольно добавил:

— Ты как там?

— Да все нормально, представь, что ты куриное яйцо, а я уже цыпленок. Вот и вся разница.

Петр почесал затылок и протяжно промолвил:

— Да, разница большая, а ко мне как пришел?

— А меня тут нет. Это ты меня своим подсознанием воссоздал.

— Ну, я тебя же вижу и даже могу потрогать.

Петр протянул руку и одним пальцем ткнул собеседника, и от гордости своей правоты проговорил:

— Ну, что на это скажешь?

— А ты вспомни, как я умер?

Петр опустил голову и вспомнил злополучную ночь, а подняв взгляд на собеседника оробел. Андрей сидел с зияющим отверстием в голове, из которого обильно лилась кровь. Он машинально махнул рукой, потом опустив голову стал ею трясти. После этих манипуляций еще раз взглянул и успокоился. Перед ним, как и прежде сидел его друг без каких-либо видимых повреждений. И с усмешкой сказал:

— Ну, что убедился? Ты каким захочешь меня видеть, таким и видишь.

— Но почему?, — уже возмущенно проговорил Петр.

— Ты тоже видел, как цветет папоротник, но только не осознанно, боковым зрением. Поэтому, ты видишь то, что другие не видят. И эти видения возникают только тогда, когда ты пьян. И твой мозг не может адекватно воспринимать действительность. Хотя кто его знает, где грань реальности. – все также с усмешкой проговорил Андрей, но Петр не остался в долгу и саркастично продолжил разговор:

— Ну, ладно, спасибо мне, что я сам себе все разъяснил. Но вот в моем мире пока еще есть деньги, а у меня твой выигрыш. Как мне ими распорядиться?

— Они твои, я ведь все знал заранее. Поэтому, и отдал билет тебе. Федьке только поможешь, когда он уедет учиться. И постарайся, чтобы он сюда больше не возвращался. Все равно его сюда не пустят. Не забудь прочесть тетрадь это тебе поможет в жизни. А если сорвешь цветок папоротника, то получишь большой потенциал.

Петра что-то трясло, и он подневольно открыл глаза. Это была его супруга, трясла за плечо.

— Ну, оклемался, пошли спать домой. А кровищи то, поранился что ли.

Она оглядела мужа, но никаких ран не нашла.

Петр еще лет пять в одну и ту же ночь ходил на болото, но безуспешно. Он так и не нашел цветущий папоротник. Федор, когда вырос, поступил в Нахимовское училище. И Петр Петрович каждый месяц отсылал денег. По окончанию учебы, он поехал на побывку домой. Но автобус, на котором он ехал, попал в аварию. Его сбил поезд на переезде в пяти километров от дома. Много людей покалечило, а вот погиб только Федор. До этого и после на этом переезде никаких происшествий не случалось. А Петр Петрович дожил до старости и умер в преклонном возрасте, в здравом уме в своей работни. Но каждая его пьянка сопровождалась большими приключениями, из которых он всегда находил достойный выход.

Не возражаю против объективной критики:
Да