- Главная
- Библиотека
- ⭐️Марина Москвина
- Отзывы на книги автора
Думаю, начать следует с того, что Японию я не люблю. Не как страну, не как людей, а как нечто непонятное и столь далекое от меня, что я со своей дикой жаждой путешествий отказалась бы от поездки туда, даже если бы мне не пришлось платить за это турне ни копейки. Мне не близка японская литература, я не понимаю хокку и боюсь фугу. Еще больше я не понимаю японскую культуру с ее многовековыми традициями и суперсовременными нововведениями, поклонами и харакири. В общем, читала и смотрела об этой стране я много, но каждый новый источник информации лишь убеждал меня в том, что мне там делать нечего.
Тем интереснее было взять в руки книгу о путешествии русских в эту удивительную и загадочную страну, разгадать и понять которую далеко не каждому не дано, а некоторым еще и не хочется )))
Книга написана отлично! В отличие от сухих путеводителей или отчетов профессиональных путешественников здесь читатель с самых первых строк понимает, что вот они, настоящие «дикие русские» в цивилизованной Японии! На самом деле, конечно, это были далеко не дикие туристы и путешествовали они под чутким руководством своих друзей и знакомых, постоянно проживающих там. И сравнивать им было с чем. И все же даже неискушенному читателю видно, насколько в этой стране все иначе.
Книгу нужно читать, о ней не расскажешь. Она написана в виде путевых заметок с разного рода лирическими отступлениями, описанием эмоций, впечатлений и умозаключений с привязкой к тому или иному событию или месту. Язык живой и очень настоящий, что ли… Кажется, что тебе рассказывает о своей поездке какой-то твой знакомый, который не боится показаться смешным или неуклюжим.
К чести автора, она весьма неплохо подготовилась к поездке, а потому имела конкретные цели и планы, знала хотя бы в общих чертах историю и вполне неплохо представляла, что это будет за путешествие. Тем не менее, сюрпризов оказалось много )
Для себя же я в очередной раз сделала вывод, что могу совершенно спокойно продолжать не хотеть своими глазами увидеть все то, чем восхищаются миллионы туристов в мире. А вот книгу рекомендую — это простой способ заглянуть хоть одним глазком в оду из самых загадочных и продвинутых стран мира. Правда, во время этого путешествия советую не забывать, что авторы покоряли страну восходящего солнца почти 20 лет назад, а потому много сакур отцвело с тех пор…
Знакомство с путевыми заметками Москвиной обязательно продолжу.
Трогательная история дружбы человека с животными.
Вся книга — это переписка Марины Москвиной и ученицы её литературной студии Юлии Говоровой. Юля уезжает из Москвы в деревню в Пушкинских Горах, и устраивается работать в зоопарк, где заботятся о животных, попавших в беду, брошенных, ненужных. Она пишет письма Марине, о своей жизни в деревне, о животных, о своих обычных буднях. Мерина же дает Юле советы, поддерживает и направляет молодого писателя.
В каждой строчке чувствуется неимоверная любовь к животным, к природе. Это книга — уединение, наслаждение одиночеством, лесом, окружающим миром.
Юля такая чуткая, заботливая, смелая. Очень мало людей захотели, и главное смогли бы, посвятить свою жизнь животным. Очень детальные, поэтичные описания природы. Ощущение, будто ты сам поселился в лесу и наблюдаешь за природой. Эта книга дарит вдохновение и какое-то душевное спокойствие, умиротворение.
Понравилось, что роман в письмах, от этого повествование очень «живое», и в книге отменный юмор! Я не раз смеялась от забавных описаний животных, енот Моня, гусь Хиддинк, лось Лосось и красавица-волчица Ирма, пока читала, сама очень полюбила этих и других обитателей зоопарка) Как любитель животных, получала действительно удовольствие от описания их проказ, восхищалась тем, как Юля их понимает. История смелой и отважной, доброй и внимательной Юлии, посвятившей себя заботе о брошенных животных, она вырастила аиста, гуся, осоеда, лисенка, и, конечно же, большую часть жизни посвятила волчице Ирме. Потрясающая история дружбы человека и волка легла в основу этой книги. Ну, а я, признаться, просто влюбилась в Хиддинка, и подумала, что, может, мне тоже стоит завести гуся?
Так что всем любителям животных и так же эпистолярного жанра очень советую эту книгу!
И еще мне захотелось почитать другие книги Марины Москвиной, особенно «Гуд бай, Арктика!», про которую не раз упоминали в этой книге, обязательно как-нибудь её приобрету))
«Кого новорожденная птица увидит первым, того запомнит навеки и будет считать родной матерью. Гусыня ты или нет — но если тебя гусенок встретил первого, то именно ты, ТЫ и станешь для него ближайшим родственником.
Я даже подумать не могла, что у меня когда-нибудь будет гусь. Что я выращу своего гуся — с ладони. Все его детство и юность пройдут на моих глазах.
Поймите меня правильно, Марина: ты был один и вдруг не один, — уже с гусем! Вы связаны путеводной нитью, и надолго. И ведешь, и распутываешь эту ниточку наступившей гусиной жизни — ты.
Первый выход гуся на луг и первый шаг. Мы не просто шагали в ногу, он сидел на моей ноге, целиком умещаясь на сандалии, как помпон на домашней тапочке.
Хиде прощаю все: и съеденные маргаритки, и потоптанные петунии. Что делать, если расцвет гуся совпал с всеобщим цветением? Лепестки осыпаются на землю. И по лужайке среди цветущих пионов гуляет Хиддинк.
Мой мальчик, мой кондор, буревестник…»
После прочтения сборника «Москва: место встречи» (на самом деле это антология, но мне удобнее его так называть, пожалуйста, не сердитесь, что я дальше кривовато употребляю термины) у меня осталось какое-то горькое впечатление, что Москва — нелюбимое дитя, особенно на фоне расфуфырившего перья винишкового Петербурга. Сборник должен был стать гимном любви к этому городу, а на деле получилось почти полностью сплошное нытьё о том, что раньше трава была зеленее, деревья выше, люди добрее, а теперь в городе только тлен и бездуховность. Между тем, как раз сама-то Москва хоть и не такая как прежде, но отстаивает свой исторический облик, а вот москвичи изменились сильно. Вот я Москву люблю (москвичей — куда меньше), поэтому даже как-то стало немного обидно, хоть мой опыт проживания в столице совсем ничегошный, что-то около года, а потом, как водится, я записалась в книжный клуб, пошла по кривой дорожке и очутилась в Болотограде, но это совсем другая история.
Мне даже показалось, что целый год сборник лежал никому не нужный, а все стали его докупать в пару после удачно выстрелившего «В Питере — жить». Изданы, кстати, обе книги просто отлично, одно удовольствие держать их на полке. Правда, Петербургу досталось ляссе, а Москву приходится закладывать трамвайным билетиком. Зато иллюстрации восхитительны, обложка тоже — и вот из-за них в первую очередь понимаешь, почему бумажные книги для многих всё ещё намного круче электронок.
И вот читаешь про бедную нелюбимую всеми Москву и огорчаешься. Не тому, что там всё ох и ах, а раньше было огого. А тому, как странно сложилась такая тенденция. Некоторые рассказы были написаны не для антологии (например, у уже почивших авторов), но подавляющее большинство писались специально, и, наверное, это и стало причиной появления некоего «шаблона». Как если бы всем задали писать сочинение на одну тему. Тема достаточно узкая: родной город. Поэтому все выбирают беспроигрышный для любой советской училки вариант — ностальгия, детство, слёзы, туманный взор в прошлое и вздохи, а потом для контраста немножко современной реальности (впрочем, этот пункт некоторые пропускают). Авторы молодцы, авторы получают пятёрки. У кого-то вышло действительно хорошо, у кого-то скучно и не так талантливо, но не подкопаешься. Москва — 1 шт., ностальжи — 1 шт., детские воспоминания про колготки и плюшечки — 1000 шт. Все условия выполнены, хвалите.
Дальше…
Получается, надо было называть сборник антологию не «Место встречи», а «Время встречи» — и это время в далёком прошлом. Кстати, все авторы достаточно взрослые товарищи, так что вспоминают, по большей части, действительно совсем уже далёкий совок. Кто там хотя бы про девяностые что-то написал? С ходу только Шаргунова вспоминаю, который из авторского ряда самый молодой — 37 лет. Даже Глуховский, которого часто представляют эдаким пацаном, старше его на год. Он, кстати, прилежно пишет по лекалу: вот раньше ВДНХ было ух, а теперь мы выросли, собака умерла и солнце светит как-то не по-таковски.
Ещё временами раздражал неймдропинг (когда кто-то хвастается своим знакомством или иной близостью к любого рода известным людям). Во многих рассказах это было органично, тем более, что в центре Москвы есть с кем интересным пососедствовать и о нём рассказать. Но вот Москвина (иронично, что это самая подходящая к антологии фамилия), к примеру, действительно зашкалила с этими именами, как будто просто читаешь опись известных людей, которых видела она, её мама, бабушка, собака, сосед, сосед собаки, сосед бабушки маминой собаки. И никак это не играет в рассказе о знаменитом доме, кто захочет, тот и так может посмотреть список известных жильцов, незачем упоминать каждого без интересной истории, зато с припиской «А вот я его ви-и-идела!»
Может показаться, что антология мне не понравилась, потому я тут сама разнылась, что вот раньше-то антологии были хорошие, а сейчас фуфуфу, но нет. Это особенности восприятия и пересказа: о том, что не понравилось, всегда можно сказать конкретнее и понятнее, чем о том, что хорошо. О хорошем будут неизбежно общие слова, потому что антологию не проанализируешь в целом, это достаточно разные тексты, разного уровня, и нет никакого желания разбирать каждый рассказ по косточкам, тем более, что и читать такой разбор вряд ли кто захочет. В целом получился любопытный эксперимент, и я уверена, что второй питерский блинчик из этой серии будет уже лучше (скоро буду в этом убеждаться или разубеждаться). Для любителей и знатоков Москвы — хорошее чтение, для тех, кто в ней родился, тем более, потому что узнавание старого времени прекрасно. К тому же не такое уж оно и старое. Отъедь сейчас куда-нибудь на пару тысяч километров вглубь страны, и будут там всё те же и ванные посреди кухни (кстати, видела такие и в питерских коммуналках до сих пор), и деревянные рассыпающиеся форточки, и пользующиеся спросом общественные бани. Не нужно никакой машины времени, достаточно высунуть голову из МКАДа, вдохнуть то, о чём так вдохновенно плачется во всех этих рассказах, а потом стремглав вернуться в эту фуфуфу бездуховную столицу, чтобы снова сыто предаваться воспоминаниям о детских лакомствах и потрясениях.
Отдельно хочу отметить хорошую редакторскую работу по построению текстов. Они достаточно плавно вытекают друг из друга географически и логически, так что даже будучи написанными разными авторами, всё равно формируют практически маршрут для прогулки или литературной экскурсии. Если когда-нибудь поймаете одновременно много хорошей погоды и много свободного времени, то «пройдитесь» по отдельным страничкам. Я бы прошлась, если бы была такая возможность.
«Я читал Достоевского и думал – эти русские хоть когда-нибудь улыбаются?»
(с) вольная цитата из западного фильма
Стереотип, но стереотип вполне справедливый. Русская литература испокон веков – надрыв, мрак и уныние, разыскивать в которых крупицы счастья нужно с лупой, и полученный перечень выйдет довольно скудный. «Редакция Елены Шубиной» затеяла славное дело – собрать под одной обложкой «счастливые» поэзию и прозу и тем самым разбить убеждения и читателей, и писателей, и просто сочувствующих, уверенных в том, что в русской литературе счастья нет. Получилось ли? А вот знаете, спорный вопрос.
Счастье у всех получилось очень разное, но с тем, что все оно русское – не поспоришь. Мрак и уныние никуда не делись, просто к ним пришпилили не-всегда-хэппи-и-не-всегда-энды. Мало солнечного света и свежего ветра, звонкого смеха, песен, распирающих грудь (такое оно, видимо, мое представление о счастье), много проблем и тоски, а суть счастья часто сводится к обыденным вещам или психологическим проблескам. Оно и правильно, и такое счастье бывает. Но, глядя на него, как-то не тянет говорить «Счастье-то какое!» Найти силы жить дальше после депрессии и попытки суицида? Осознать, что жизнь не закончена, а только начинается? Понять, что счастья нет и не будет, и успокоиться душой? Решить, что оно зависит от тебя, и найти тепло ты можешь и в родной берлоге, среди людей, которых знаешь уже давно, было бы правильное восприятие? Это скорее «счастье, что все обошлось». Мрачноватое какое-то счастье. Тускловатое. Счастье типа «норм счастье», а не «СЧАСТЬЕ!» (а так хотелось именно такого!).
В сборник вошли стихи и рассказы известных русских авторов – Наринэ Абгарян, Дмитрия Быкова, Яны Вагнер, Евгения Водолазкина, Александра Гениса, Марины Степановой и других, а также то, что названо лучшей прозой выпускников Школы литературного мастерства.
Лично мне больше всего понравились рассказы Анны Матвеевой «Ида и вуэльта» и «Кредит» Ярославы Пулинович. Стихи не пошли, но тут, полагаю, на любителя. Что касается прозы – хоть и часто мрачноватая, она все же хорошая, крепкая.
Рассекающим в поисках счастья, мрачным и унылым, обросшим бытовыми проблемами рекомендуется. Кто знает, может, именно эти страницы помогут вам понять, что и вы-то на самом деле счастливы.
Вообще эту книгу я уже читал в ноябре 2010 года. Однако, при очередном посещении библиотеки, увидев знакомый рисунок на обложке, не удержался и с явственной охотой взял книгу в руки — уж больно захотелось поделиться удовольствием от её чтения с вами, уважаемые сообщники и единоверцы по библиофилии.
В книге всего-навсего самым простым и самым доступным языком повествуется о небольшом путешествии, совершённом автором книги Мариной Москвиной и художником Леонидом Тишковым в 2004 году. Путешествие это было совершено ни много ни мало как в самое богатое горное государство Земли — Непал (богатое самыми высочайшими восьмитысячными вершинами Мира, которых в Непале 8 из 14). Эта небольшая, но весьма красочно оформленная повесть-странствие насквозь пронизана Светом. Не знаю, насколько в реале Марина является буддисткой и последовательницей дзен, но в книге это её увлечение явственно прослеживается начиная с самых первых страниц и заканчивая последней строкой. Однако бояться вовсе не нужно — это самое «дзен» вкраплено в текст совсем ненавязчиво и просто является неотъемлемой его частью — частью повествования и частью самого путешествия; да ведь и согласитесь, что побывать в самом сердце Гималаев, прожить сутки в базовом лагере десятой вершины Мира — Аннапурны — и не стать при этом хоть чуточку буддистом было бы наверное совсем невозможно или как минимум странно
Книга пронизана насквозь светом юмора — мягкого, ненавязчивого, ароматного и иногда чуточку перчёного, но всегда умеренно выдержанного и уместного. Даже самые острые моменты путешествия поданы автором с такой долей самоиронии и с такой открытой и непосредственной улыбкой, что невольно лыбишься в ответ во все свои 32 (вру, конечно, уже гораздо меньше) зуба.
Ещё эта книга насквозь пропитана светом доброты и любви — любви ко всем людям вообще, любви к своему спутнику, любви ко всем встреченным в пути людям, ко всем жителям этой довольно глухой провинциальной страны, к природе со всеми её растительными и животными персоналиями, к красоте нашей маленькой по космическим меркам планетки — просто Любви… В том числе и к вам, взявшим эту книгу в свои любопытные руки (или равнодушно отложившим её в сторону).
Книга читается очень легко и впечатление-ощущение оставляет ровно такое же — лёгкое, летящее, нежное и светлое. Не поленитесь, потратьте на эту небольшую повесть три-четыре часа, уверен — не пожалеете! Удачи!
Казалось бы, тема беспроигрышная – рассказы московских писателей о Москве, о Москве своего детства, все пропитано ностальгическим духом, немного умильно, сладковато, трогательно… Но не получилось. Очень много абсолютно похожих и одинаковых историй о том, как мы жили в Гнездниковском, на Патриках, в доме Нирнзее, в Спасоглинищевском или Кривоколенном, а мимо шел знаменитый композитор Богословский или писатель Серафимович или актер Жаров или певец Собинов, он же троюродный кузен второй жены моего деда. Я рада, что авторы так удачно жили, но Москва отнюдь не заканчивалась в пределах Бульварного кольца и в ней были и окраины, и рабочие кварталы. И эти истории для меня были гораздо привлекательнее, чем написанные словно под копирку истории о домах исторического центра. Или рассказ о горячих бубликах Дениса Драгунского, тех самых, о которых писал его отец – «они, небось, чай с бубликами попили и легли спать» Или «Сретенские стихи» Вероники Долиной (тут я, возможно, необъективна).
И злил неумолчный стон, разлитый по страницам книги – «Москва, которую мы потеряли»
Да не Москву мы потеряли! Детство наше мы потеряли, ушло, неумолимо и навсегда. И не в снесенном доме было это детство, а в тех воспоминаниях, что отзываются в сердце. И говорите что хотите, но Арбат для меня не был моим Арбатом, я не жила там, у меня не было друзей в Арбатских переулках, и перестроенный Арбат для меня так же отстранен, как и старый Арбат. А трепетать потому что «Здесь когда-то Пушкин жил, Пушкин с Вяземским дружил» я не умею. А вот двор моего детства скоро рухнет под ковшом экскаватора в рамках проводимой реновации и то сказать, странно, что до сих пор уцелела эта крупнопанельная малогабаритная шлакоблочная хрущевка–двушка с четырехметровой кухней, в которой мы вчетвером прекрасно размещались…. Но кто будет страдать по облезлой пятиэтажке в Узком переулке? Даже жильцы покинут его с удовольствием. Впрочем, это я очень здорово отвлеклась
Хотя не исключаю, что восторженным почитателям жанра городского романса все это очень понравится. Да еще и иллюстрации замечательные. С мелкими деталями, тщательно проработанные, с подробностями, такой эффект узнавания, как в детских книгах. Спасибо Алене Дергилевой за еще одну отсылку к детству
Книга о предпринятом путешествии в Гималаи московской детской писательницей Мариной Москвиной и ее мужем, художником Леонидом Тишковым, написана с юмором и любовью, она лучится светом и теплом. Это прекрасная книга, прекрасный отдых для души, особенно в непогоду или житейские будни-тяготы.
О Марине Москвиной я впервые прочитала у любимой мною Дины Рубиной в юмористическом рассказе про онаниста в санатории, это было потрясающе, Москвина запомнилась и взялась на заметку. Ее имя часто всплывало в связи с тем, что она близкая подруга упомянутой Рубиной. Кстати, у обоих мужья — художники, иллюстраторы их книг, у обоих и сыновей зовут Сергеями. Иллюстрации есть и к «Аннапурне» Лени, очень своеобразные. Также с любопытством и восхищением следила за творческими идеями на протяжении всей поездки в Непал: это и тряпичный человечек Никодим, фотографируемый на фоне красот в сопровождении стихов; это и фото гималайских животных из Московского зоопарка, которые потом Леонид фотографировал в естественной среде обитания этих живых существ — акция протеста против содержания диких животных в неволе; это и видео о человеке с крыльями, восходящем в горы, снимавшемся около двух лет на Урале, в Индии и Японии и вот теперь окончившемся в Гималаях. Меня потрясают эти люди (наверное, среднего возраста, во всяком случае у них есть взрослый сын), которые не только решились, но и отправились в такое приключение практически вдвоем, два раза только взяв носильщика! И дошли, несмотря ни на что. И у них еще были силы шутить, писать, снимать, смотреть по сторонам.
А это произведение для тех, кто любит горы. Для тех, кто хоть когда-то побывав в горах, навсегда оставил там свою зовущую обратно частичку себя…
Я ведь тоже мечтаю о Гималаях…
Философско-религиозная составляющая особенно прекрасна, она не напрягает тех, кому это не близко и безразлично, а тем же, для кого буддизм не пустой звук, лишний раз напоминает, что в этом мире истинно.
Очень хорошая, легкая, светлая, неимоверная книга о тяжелом путешествии, обретении чуть большего знания о себе и о вселенной.
Сначала книга у меня не пошла от слова совсем. Постоянно приходилось перечитывать, возвращаться на страницу назад, чтобы вникнуть в суть и поймать мысль, но она всё ускользала. И в какой-то момент прозвучал щелчок, и книга полилась рекой. Я читала взахлёб и буквально за два часа закончила её. Автор, видимо, просто брала разгон.
Марина Москвина посвятила эту книгу воспоминаниям героини Раи, а смысл названия станет понятен только в конце. ГГ окружают довольно неординарные личности. Друг Флавий (сразу в голову приходит Флавия-Де-Люс — девочка-детектив) — очень яркий и своеобразный персонаж.
На закате солнца он бегал трусцой, пил собственную пропаренную мочу и сбрызгивал ею голову, чтобы волос гуще рос.На танцах близко сошёлся с бездомным экстрасенсом и философом Максимилианом.
Вообще можно разобрать на цитаты всё, что он говорит и что говорят о нём. Это такой человек, которого никогда ничто не держит, и если он водит дружбу с тобой, то лови момент, пока он не свалил на какой-нибудь остров в Карибском море управлять аборигенами. Муж ГГ Фёдор, которого вечно тянет в пещеры, к раскопкам, исследовать жизнь, которая существовала несколько тысяч лет назад, — тоже необычный персонаж, но он обычно мелькает где-то на задворках сюжета, правда, появляется всегда в нужное время и в нужном месте. Илья Золотник — собссно, виновник всей заварушки, чьи картины только после его смерти обрели признание (хоть и частично). Всё, как у истинного художника.
Героиня также встречает своего друга детства, с которым не виделась вот уже пару десятилетий, и не без удивления осознаёт, как сильно деньги изменили его.
Он приехал и уехал на белом скакуне, а ты чувствуешь себя говном в проруби!
И горько понимать, что друг, с которым в детстве вместе хоронили кота, оказался настоящей свиньей, и никакого друга больше нет. Ну и сама героиня Рая — после того, как её нехило так приложило качелями по голове из неё эндорфины так и прут, и это иногда напрягает. Её неугасающий оптимизм и какая-то смиренность в безвыходных ситуациях меня подбешивали. Но уже само её окружение, делало из неё необычного человека.
Это довольно комедийная история с нотками грусти, о том, как важно в людях видеть только хорошее, плохое и так само по себе вылезет наружу.
Перед нами сборник эссе разных авторов, которых связывает одно – московское детство. Все авторы в разное время родились в Москве и, как я поняла, специально для этого проекта записали свои воспоминания о городе своего детства, а точнее – о конкретных районах, улицах, домах, которые в детстве составляли целый мир.
Так из кусочков складывается неполная карта Москвы. Дополняется она чудесными иллюстрациями – акварелями Алены Дергилевой. Пожалуй, именно иллюстрации понравились мне больше всего. На них Москва – абсолютно непарадная и очень живая. Каждый рисунок – сценка из жизни города, в которой не только красивые старинные стены или резные двери, но и яркие вывески, которые завтра сменятся другими, куда-то спешащие люди в характерных или странных нарядах, снежные сугробы, какой-то мусор, который еще не успели убрать, уличные коты, автомобили. И в каждой иллюстрации есть какая-то история, какая-то суета, кто-то торопится, кто-то просто занят своим делом – в общем, есть жизнь, очень московская жизнь.
Что же касается текста, эссе получились разными. Это непростой жанр, я думаю, сложнее обычного рассказа. Нужно рассказать о городе и о своем детстве, не опираясь на сюжет или обычную композицию рассказа, но рассказать интересно для незнакомых людей. Одни авторы с задачей хорошо справились, других читать было трудновато из-за специфического стиля, третьи и вовсе сбились на какие-то бессвязные перечисления знаменитых людей, которые жили с ними в одном доме, а также своих родственников и соседей, перемежая родню сетованиями о том, что солнце раньше было ярче. Лучшие эссе получились у тех авторов, которые отвлеклись от полуабстрактных воспоминаний и не пытались объять необъятное, а вспомнили какой-то характерный случай, ритуал, явление, соответствующее эпохе. Например, горячие бублики с маслом у Драгунского или поход с отцом в баню у Гаврилова.
Вообще у сборника есть общее настроение, внутренняя связь, и это хорошо. Но с моим мировоззрением это связующее звено как раз совсем не совпадает. Практически у всех авторов звучит мысль, что Москва уже не та, Москву уничтожают, город теряет индивидуальность, и так далее и тому подобное. Мне как раз кажется, что в последнее время Москва преображается в лучшую сторону – есть, разумеется, и минусы, причем серьезные, но в целом вот такое позитивное ощущение. И более того, мне никогда не были понятны стремления сохранить в неприкосновенности каждый дом и каждый камень, рядом с которым когда-то стоял, например, А.С. Пушкин в течение пяти минут. Город живет, меняется, обновляется, в нем должно быть место как наследию, так и наследникам. Иначе он развалится и превратится в пыль.
Сборник в целом неплохой, хоть и не все эссе я бы назвала удачными, но видимо, я не попадаю в аудиторию, которой он адресован. Мне видится скорее читатель старше меня, который не будет пытаться узнать о старой Москве, а скорее мысленно дополнит сборник собственными воспоминаниями и чувством ностальгии.
Поэтическое название «Изголовье из травы» настраивает на поэтический лад. В книге-путешествии по Японии есть и поэзия. Например, Марина Львовна с супругом совершили путешествие, которое когда-то давно проделал и поэт Басё, поэтому есть его поэтические строки:
Что за цветы
За этой оградой, не ведаю.
Но аромат…
Но оказалось, что они не оригинальны:
… оказалось, что этот наш беспримерный поход был чисто традиционным для Японии. Здесь принято совершать путешествия по местам, вдохновлявшим поэтов, и восхищаться в точности тем, чем восхищались они, вспоминать их строки и представлять, как это их тогда взволновало, и чтобы слезы сами лились из глаз…
Такие места называют «утамакура» – изголовья песен.
Очень поэтичное название — «изголовье песен».
Но кроме поэзии в книге много описаний Японии — разных мест и разных людей, того, что удивительно и необычно для людей другой культуры, другой части света. И нам, кто не бывал в далёкой Японии, очень интересно почитать чьи-то впечатления, которые написаны живо и с юмором.
Книгу чудесно дополняют иллюстрации Леонида Тишкова, супруга и товарища по путешествию Марины Москвиной.
Так чудесно написана книга, что хочется еще что-то почитать из книг Марины Москвиной.
написала рецензию2 ноября 2022 19:43
#колледж_библиотекарь_3 (Доп3)
Мне понравилась фраза на обложке этой книги. Понравилась до глубины души, до самого сердца. Она меня с ходу покорила своей простотой и гениальностью. Учись видеть. И больше ничего. Без лишних объяснений и хоть какого-то налёта пафоса. Просто «Учись видеть». Но, знаете, порой только это и нужно: просто открыть глаза и научиться видеть.
Да, да, знаю, что это звучит довольно избито, но всё же не могу промолчать. Между «СМОТРЕТЬ» и «ВИДЕТЬ» лежит огромная пропасть! И если смотреть большинство из нас могут без особых проблем с самого рождения, то видеть (именно видеть!!!) нужно ещё научиться. Не верите? Даже спорить не буду – имеете полное право. Кто я такая, чтобы учить? Ну, может, хотя бы к словам гениального Уильяма Блейка прислушаетесь? Они ведь так красиво звучат…
В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир – в зерне песка,
В единой горсти – бесконечность
И небо – в чашечке цветка…
Кстати, именно этому и посвящена книга Марины Москвиной. Не Уильяму Блейку, конечно, а умению видеть. Ведь Марина – детский писатель, да и вообще просто замечательный человек, смотрящий на мир широко открытыми глазами и мечтающий обучить этому своему свойству всех и каждого. Для достижения этой цели она десять лет вела мастер-класс по развитию творческих способностей и обучению искусству письма в Институте Современного Искусства на факультете журналистики. Да и эта книга по сути дела стала продолжением тех лекций. Во время чтения предстоит познакомиться и с Мариной, и с её учениками, и с её методами обучения. А в качестве бонуса предлагается встреча с целой россыпью творческих и очень талантливых людей,
Манера повествования в книге не совсем обычная. Такое ощущение, что автор ведёт с читателем долгий и обстоятельный диалог. Хотя, нет. Слово «диалог» звучит слишком официально. Здесь же была самая настоящая душевная беседа, такая, какая бывает только за кружкой горячего чая или бокалом вина, но обязательно глубокой ночью! Ведь именно ночью разговоры бывают самые откровенные и самые искренние.
И, доложу я вам, это было реально здорово! То ли я оказалась на одной волне с автором, то ли просто настроение было подходящее, но чтение проходило очень плавно, размеренно и приятно. Признаюсь честно, немного напрягало, когда Марина настойчиво рекомендовала читать свои любимые книги и своих любимых авторов. Но, с другой стороны, её за это захотелось уважать ещё сильнее. Так щедро делиться своим самым-самым – это же какую смелость надо иметь!
А в целом же это была просто очень хорошая книга о жизни, любви и творчестве. И о тех, кто не мыслит одного без другого.
- Опции
- Пожаловаться
- Открыть в новом окне
Показать все комментарии (2)
написала рецензию24 июня 2019 10:34
#книжный_марафон
#Дипсилоиды
#Йорки
Драгоценности, которых никто не искал.
Это не книга, это зарисовки, причём не всегда связанные, не всегда логичные, и уж точно не всегда интересные. Могу сказать, что в большинстве своём они незначительные – эдакий трёхлетний дневник событий и выражений друзей, близких и совершенно незнакомых людей. Хоть здесь и были частички жизни и прекрасной Дины Рубиной, и Даура Зантария, но они были очень далеки от меня и юмором, ни душевностью. Я не улыбалась даже где-то глубоко внутри.
Не буду оспаривать то, что многие считают Марину Москвину человеком с юмором, наблюдательным и очень интересным. Бывает, что, каким бы хорошим ни был человек, ни его творчество, ни образ мыслей, ни юмор не цепляют, а порой и раздражают. Возможно, я просто злючка.
Аннотация хоть и говорит о том, что внутри можно найти огромное количество «притч, анекдотов и случаев», но не готовит к тому, что вся книга станет эдаким сборником коротких выдержек, кои подаются через «***». Прямое упоминание Довлатова и Хармса и указание на то, что сей «Танец» является побратимом «Соло на ундервуде», после прочтения книги меня зацепили – извольте, Вы ещё не доросли до его уровня!
Увы, это первая книга М. Москвиной, с которой я познакомилась. Возможно, мне просто не повезло, возможно, мои ожидания расстроили всё чтение, а возможно она просто не мой автор. Я хочу попробовать прочесть что-то ещё из её многочисленных книг (в конце концов серия «Большая литература» меня манит), но только после того как уляжется этот «осадок».
Настоятельное рекомендую не начинать знакомство с автором с этой книги.
- Опции
- Пожаловаться
- Открыть в новом окне
написала рецензию6 марта 2018 22:57
#флешмоб_У
«единственное, что в нашей власти, это суметь не исказить голоса жизни, звучащего в нас», — писал Пастернак (как утверждает предисловие к Доктору Живаго).
Вот примерно об этом и книга Марины Москвиной. Она, конечно, наставляет начинающих писателей и журналистов, подсказывает, как выработать в себе эту жизненную внимательность, острый глаз и чутьё на самую суть вещей. Но те же принципы применимы просто для жизни. Вглядываться и вчувствоваться в себя, в людей, в природу, примечать что-то чуть глубже, чуть дальше от поверхности, чуть таинственнее, чуть проще, чуть кристальнее, чем может показать на первый взгляд, и как вообще зацепиться за жизнь, вещь, человека. Даны писательские инструменты. А для жизни здесь, скорее, множество примеров и наполняют ощущением, что ты напитался сверхспособностями и можешь смело начать практиковаться. В этом смысле можно было назвать книгу «Учись жить».
На странице собрано много случаев из жизни, встречи с необыкновенными людьми, смешные, красивые, поучительные, — все иллюстрируют те уроки, которые преподаёт автор.
Заразительным оказалось то, насколько человек без остатка посвятил себя любимому делу, понимание того, что есть подобное основное дело, и как можно ненасытно и неустанно заниматься всем, что ему помогает, помогает совершенствоваться и не уставать от этого движения в одну сторону, радоваться от этого полёта, этого пути, не бояться, что что-то упускаешь на других путях, а двигаться в своём направлении.
Для себя всю книгу расцитировала, выделила, множество окрыляющих слов захотелось периодически иметь перед глазами, чтобы не затирались суетой.
- Опции
- Пожаловаться
- Открыть в новом окне
Добавить комментарий
написала рецензию7 февраля 2017 7:58
До вчерашнего дня с Мариной Москвиной знакома я не была, о чём искренне сожалею. Сначала, мне показалось, что книга «Танец мотыльков над сухой землёй» не самый лучший вариант для того, чтобы начать знакомство с автором. В ней нет сюжета, прочитав эту книгу, нельзя до конца уловить причуды авторского языка, оценить умение автора играть словами, но зато можно поразиться самой жизнью автора. То есть сначала влюбиться в автора, а потом уже в его произведения. И сейчас, всё взвесив, я пришла к итогу, что как раз таки именно эта книга лучше всего подойдет для знакомства, и никак иначе.
Вся книга – это сборник жизненных ситуаций, анекдотов, диалогов, высказываний, мыслей, полуночного бреда, это пересказ, услышанного в очереди за творожными сырками, это сказки, умозаключения, нравоучения, ссоры. В общем, это книга – сама жизнь автора. Книга, героями которой, являются люди искусства (актёры, режиссёры театра и кино, писатели и художники, актёры цирка, дрессировщики, редакторы журналов, критики и т.д. и т.п.), а иногда и члены семьи автора.
«Танец мотыльков над сухой землёй» можно прочитать за один день, а можно читать всю жизнь — по одному отрезку от звёздочек до звёздочек в день. Здесь автор сконцентрировала всё остроумие жизни, всю парадоксальность судьбы, всё чувство юмора творчества. Москвина добавила сюда щепотку самоиронии, море любви к ближним, каплю философии, горы юмора и реки теплоты.
И мне безумно хочется добавить в рецензию немного «стружек» с авторского «полена»:
* * *
У меня есть рассказ «Метеорит» о том, как мужик уральский квасил капусту и в качестве гнета капустного, сам того не подозревая, использовал метеорит.
— Тебе надо написать серию таких рассказов, — предложил Тишков. — Например, человек, задавленный нищетой, идет вешаться, то есть не вешаться, а топиться — с веревкой и камнем на шее. А по дороге встречается ученый и говорит: «А ну дай сюда. Это метеорит!..» — и отваливает ему кучу денег.
* * *
Лев:
— У нас новая консьержка — ее, видимо, проинструктировали спрашивать незнакомых людей: куда вы идете? Но не сказали, когда они идут — в дом или из дома. Теперь, когда я выхожу на улицу, она меня спрашивает сурово: «Куда вы идете?»
* * *
На книжной ярмарке в Праге Андрей Битов участвует в круглом столе.
Вдруг какая-то суматоха, в русском павильоне появляется президент Чехии со свитой, фотокоры, вспышки, телохранители… Кто-то хватает книгу Битова, зовут Андрея Георгиевича, он выходит, его представляют президенту, просят сделать дарственную надпись.
Битов берет ручку, открывает книгу и спрашивает Вацлава Гавела:
— Как вас зовут, мой друг?
Тот отвечает:
— Вацлав…
* * *
Леня в Доме творчества писателей вывесил объявление:
«Рукописи в унитаз не бросать!»
* * *
Сергей Махотин написал книгу о Рембрандте. Когда она вышла — на глянцевой бумаге, с великолепно воспроизведенными картинами его героя, — Махотин сказал удовлетворенно:
— Наконец меня прилично проиллюстрировали.
** *
Я спрашиваю у Лени:
— А как вы, люди, которые не ведете дневника, помните, что было вчера?
— А мы и не помним, — он отвечает, — нам это не нужно, все это — танец мотыльков над сухой землей.
#флешмоб_4стихии
- Опции
- Пожаловаться
- Открыть в новом окне
Показать все комментарии (1)
написала рецензию14 июня 2016 19:02
«Моя собака любит джаз…» представляет собой сборник коротеньких рассказов от лица десятилетнего героя. Рассказы весьма сюрреалистичны, порой абсурдны и вроде как наполнены юмором и иронией. Именно «вроде как», поскольку настоящих чувств и отклика не вызывают. В них много от реальной жизни с претензией на язвительность и обличение действительности (шведская семья, уход из семьи к любовнице и пр.), поданы как для ребенка, так и для взрослого, но при этом они не имеют в себе той составляющей, которая бы полюбилась, не появляется желания цитировать героев или пересказывать основную суть как анекдот, делиться шутками с друзьями. Помимо прочего, не нашла я в них и идейного подтекста, они ничему не учат, не показывают, как действовать ребенку в описанных ситуациях, как реагировать или что-то подобное, поэтому бесполезны с этой точки зрения. Если их основное назначение – развлечь или скоротать время, то их абсурдность скорее скучна, чем забавна.
В книге много стилистически сниженной лексики, что не улучшает ее подачу ребенку или взрослому, а как мне кажется, снижает ее. Книги такого жанра в легкой и доступной форме должны улучшать знания и навыки, не утруждая его, при этом автор не должен снисходить до уровня развития лексики десятилетнего читателя. Ведь очень много детских веселых и абсурдных книг, написанных весьма грамотно и лаконично, и не потерявших при этом своей изюминки.
Очень сложно обосновать почему книга не понравилась, не хватает веских аргументов, все претензии к ней основаны только на внутренних ощущениях непринятия как такового.
#Муз1_1курс
#Бойцовский_клуб (19. Книга с длинным названием)
- Опции
- Пожаловаться
- Открыть в новом окне
Показать все комментарии (1)
написала рецензию10 июня 2016 10:20
Помню, в детстве мои родители читали мне маленькие смешные рассказы, чтобы я лучше засыпала. Так что Марина Москвина перенесла меня в чудесный мир юности, за что я ей благодарна.
Каждая история о мальчике Андрее и его семье вызывает радость при прочтении, хотя по началу и было недоумение: «Как это чужой мужчина живет с ними под одной крышей? Почему большая часть вещей настолько абсурдна?», но, если отбросить попытки найти логику и просто наслаждаться написанным, то даже несколько психоделические концовки не вызывают раздражения, а, напротив, лишь расширяют улыбку на лице. Это книга — жилетка, книга — антистресс, книга — спасение от плохого настроения, книга — кусочек сладкого арбуза в жаркий день. Она детская, но находит отклик в душе любого возраста, потому что затрагивает и взрослые проблемы. Москвина даже про уход отца из семьи может написать с юморком!
Однако же, книга абсолютно не моя. Забавная, веселая, тут хи-хи, там ха-ха, но не более. Уверена, через пару недель я вряд ли вспомню содержание хотя бы одного из рассказов. Но это отнюдь не значит, что она плоха. Это я такая привереда.
#Муз1_1курс
#Бойцовский_клуб (19. Книга с длинным названием)
- Опции
- Пожаловаться
- Открыть в новом окне
Показать все комментарии (21)
написала рецензию9 июня 2016 15:42
«Улиток буду продавать. «Продаются хорошие, сочные улитки». На баночке напишу: «Улитка Умная». Ее обязательно купят. Что это, подумают, за такая Умная улитка. Придут домой и спросят: «Ну, чего ты там умеешь?» А она рожки вытянет, посмотрит и опять их втянет. А ночью — шебурш! шебурш!»
Рассказы про мальчика Андрюху, про его маму и папу, и очаровательную собаку, и учителей. Милые рассказы. Про поиски хобби. Про карасика, который был очень живучим.
Не нашла какой-то морали, которую должны вынести дети после прочтения книги. Скорее книга предназначена для развлечения. Для раскраски будней в яркие акварельные радужные краски.
И отчего ж детская? Все отнюдь не детское. Какие события, страсти, сумбурность, сюрреализм, абсурд вкупе с антистрессовыми качествами книги, улыбальностью и повышенной увеселительностью.
Герои книги очень удивительные люди. Тут все верно. «Стоит взглянуть на мир их глазами — и он переворачивается с ног на голову». Не то слово. Чего только стоит песня в исполнении несравненного Андрюхи: «О, швабра, швабра, где любовь моя?»
Юмор конечно интересный, необычный, но не детский. Скорее детская книга для взрослых.
Книга не по мне, не сложилось с данной детской прозой. Позабавила, повеселила, но не более того.
#Муз1_1курс
#Бойцовский_клуб (Книга с длинным названием (больше 5 слов без предлогов, союзов и названий циклов)
- Опции
- Пожаловаться
- Открыть в новом окне
Показать все комментарии (3)
написала рецензию7 июня 2016 21:33
#Муз1_1курс
Современные формы и жанры музыкальных произведений
#Бойцовский_клуб
19. Книга с длинным названием (больше 5 слов без предлогов, союзов и названий циклов)
Первая ассоциация — Николай Носов и Виктор Драгунский. То ли ничего в голову не приходит, то ли стилистика такая же. Краткость, емкость и повсюду юмор. Сборник рассказов, из которых складывается единая история. Действующие лица мальчик Андрей, его папа, мама и их знакомые.
Мистика — книги выбираются из списков Академии и просто так, не совсем наобум, но все же с абсолютным незнанием деталей содержания, и при этом они умудряются связываться друг с другом. Медленный человек напоминает Авиатор (писала раньше), а в Моя собака любит джаз, или Жизнь и приключения милиционера Караваева во втором рассказе учитель рисования предлагает домочадцам главного героя руку и сердце, предлагает им стать его семьей. Ну чем не эпизод из Медленный человек?
«За завтраком Василий Васильевич объявил, что он уходит в другую семью. Мы чуть не умерли с горя, когда это услышали.
— Василий Васильевич! — сказал папа. — Мы проштрафились? Мы говорим вам мало ласковых слов?
— Я там нужнее, — ответил Василий Васильевич.
Мама плакала. Папа метался из угла в угол, как ягуар.
— Ума не приложу, — говорил он, — неужели невозможно жить одновременно и тут и там?
— Те узнают, будет тарарам, — объяснил ему Василий Васильевич.
— Иногда люди до абсурда доходят своей какой-то негибкостью! — возмущался папа.»
Рассказы детские, но страсти кипят нешуточные, как видите. Например, чуть позже папа уходит к зубному врачу, но быстро возвращается. И никакого душевного надрыва, никаких эмоциональных погружений. Но зато с увесистой долей абсурда, в нем-то вся изюминка и есть. Таким образом к Носову с Драгунским примешался Хармс. Примерно так: «Я размахнулся и ребром ладони как расколю напополам арбуз! А из арбуза выскочил красный попугай, весь в арбузных косточках. И побежал в неизвестном направлении.»
любимая история из сборника — «Кузнечик», — о том, как папа решил, что в прошлой жизни он был Львом Толстым, и взялся продолжать его дело.
Изобретательно, весело и по-доброму)
- Опции
- Пожаловаться
- Открыть в новом окне
Показать все комментарии (16)
написала рецензию20 мая 2016 8:41
«Я спел им две песни собственного сочинения: «Наша жизнь — сплошная горечь» и «О, швабра, швабра, где моя любовь?»»
В аннотации сказано, что Марина Москвина получила за эту книгу диплом премии имени Ганса Кристиана Андерсена, а это литературная премия, которой награждаются лучшие детские писатели и художники-иллюстраторы.
Не скажу, что это сборник именно детских рассказов, но один из главных героев — мальчик Андрей. Я думаю, часть из этих маленьких зарисовок наверняка печаталась по отдельности в каких-нибудь журналах, уж очень у них формат подходящий.
Сюжет у многих рассказов невероятно сюрреалистичный, но это так органично сочетается с остроумным слогом автора и забавными иллюстрациями. Совершенно не смущает ни бессмертный карась, ни непонятные люди, периодически поселяющиеся в семье главных героев. Не уверена, что в этих маленьких произведениях есть какая-то мораль или сверх-идея, скорее это очерки-впечатления, транслирующие настроение автора в какие-то моменты ее жизни, ее впечатления от школы, от дачи, от соседей.
В общем, думаю эта книга — отличный вариант для чтения в электричке, поезде или другой поездке. Можно развлечься наблюдая за судьбой героев, но при этом иметь возможность отвлечься в любой момент без сильного сожаления.
#Муз1_1курс
- Опции
- Пожаловаться
- Открыть в новом окне
Показать все комментарии (3)
Марина Москвина, писатель, родилась в Москве в 1954 году. После окончания факультета журналистики МГУ работала как журналист в периодической печати и сценарист мультфильмов. Долгое время вела на «Радио России» передачу «В компании Марины Москвиной», делала авторские фильмы для телевидения. Вела творческую мастерскую радиожурналистики в Институте Современных Искусств.
С 1989 года член Союза Писателей. Член редколлегии журнала «Мурзилка». Ее имя входит в энциклопедию «Детская литература 20 века». Опубликовала несколько книг прозы для детей: «Семь летучих пассажиров», «Что случилось с крокодилом», а книга «Моя собака любит джаз» удостоилась Международного диплома Г.Х.Андерсена 1997 года.
Роман «Дни трепета», опубликованный в журнале «Юность», получил премию Катаева в 1995 году. Роман «Гений безответной любви» номинировался на премию Букера в 2001 году. В 2001 году в издательстве «У-Фактория» опубликована книга избранной прозы «Гений безответной любви». В 2002 году в том же издательстве вышла книга «Блохнесское чудовище».
В издательстве «Дрофа» в 2001 году вышли три книги рассказов и повестей: «Голова профессора Шишкина», «Приключения милиционера Караваева» и «Загогулина».
Чаинка
— А не попить ли мне чаю? — подумал Ёж.
И сам себе ответил:
— Конечно, попить!
На кухонной полке у него стояла большая красивая железная банка с надписью:
«ТРИ СЛОНА»
индийский чай
Он заглянул в неё и на самом дне обнаружил одну-единственную чаинку.
— А заварки-то у меня нет! — расстроился Ёж. — Разве это заварка — одна чаинка?
Выбросить, что ли? …Или посадить?
Он забрал чаинку, взял лейку с лопатой и вышел из дома.
— Если посадить косточку лимона, — думал он, шагая по дороге, — вырастет лимонное дерево. Из косточки апельсина — апельсиновое. Из сливовой — слива, из виноградной — виноград… А из чаинки?
Ёж выбрался на поляну, взял лопату и выкопал ямку. Потом бросил туда чаинку, присыпал землёй и полил из лейки.
На следующее утро Ёж как только проснулся, вскочил и сразу побежал смотреть — что получилось. Но там было всё как вчера. И через день. И через три. Даже росточка не показалось.
Ёж походил ещё немного к своей чаинке, а потом подумал: «Наверное, не из всего, что посадишь, что-то вырастает». И перестал ходить. А потом и вовсе о ней забыл.
Однажды к Ежу прилетела птица Свиристель.
— Приглашаю тебя, — сказала она, — ко мне на чаепитие по случаю…
— Ладно, — ответил Ёж. — Куда приходить?
— Найти просто, — сказала Свиристель. — Пойдешь прямо, свернешь направо, потом вверх по ручью, взлетишь на пригорок, съедешь в канаву, выкарабкаешься из нее — тут и мой дом.
— Прямо! — вспоминал Ёж, топая по траве. — Напра-во! Вверх! — командовал он сам себе. Скатился в канаву, выкарабкался и оказался на поляне.
Возле куста, усыпанного мелкими бутонами, толпились звери. Они стояли тихо и чего-то ждали. В середине куста в новом гнезде сидела Свиристель.
— Хороший какой куст! — говорит Ёж. — И от реки недалеко… Причем он того гляди зацветет! И будет у тебя — и дом! И он же — сад!
Тут все на него зашикали, чтоб он не шумел.
— Это происходит, когда наступает вечер, — таинственно сообщила Свиристель.
— А чего ждем-то? — не понял Ёж.
Но ему никто не ответил. Все смотрели, как за деревьями скрылось солнце. По лесу поползли сумерки. В траве светляки зажгли свои фонари. И тут на кусте Свиристели прямо на глазах начали увеличиваться в размерах и распускаться бутоны. А из чашечек цветов повалил пар! На поляне явно запахло крепким ароматным чаем…
— Хм-хм, — только и смог сказать на это Ёж.
— Вот так штука! — добавил Медведь.
— Обман зрения! — заявил Крот.
— Видите? Видите?! — ликовала Свиристель. — Никакого чайника не надо! Прошу всех к кусту, выбирайте чашку, садитесь, угощайтесь!
— Ну-ка, — Осёл хлебнул чаю первым. — Хорош, — говорит, — чаёк. И откуда он только взялся, этот восхитительный куст? Мне как садоводу-любителю очень любопытно, из чего такие вырастают?
— Действительно, — пробомотал Ёж. — Лимонное дерево — из косточки лимона, апельсиновое — …
Он поглядел по сторонам. И вдруг узнал ту самую поляну, на которой он чаинку посадил. Так вот что из неё выросло!
…Темно было в лесу этой ночью. Потому что все лесные светляки собрались на поляне, и вместе с другими — более крупными гостями — гуляли на празднике у Свиристели.
Наш Мокрый Иван
(из книги «Моя собака любит джаз»)
Я вернулся из школы, смотрю: мама сидит грустная около наряженной елки. И говорит:
— Все, Андрюха. Мы теперь одни. Папа меня разлюбил. Он сегодня утром в девять сорок пять полюбил другую женщину.
— Как так? — Я своим ушам не поверил. — Какую другую женщину?!!
— Нашего зубного врача Каракозову, — печально сказала мама. — Когда ему Каракозова зуб вырывала, наш папа Миша почувствовал, что это женщина его мечты.
Вот так раз! Завтра Новый год, день подарков, превращений и чудес, а мой папа отчебучил.
Я боялся взглянуть на мокрого ивана. Это наш цветок — комнатное растение. Он без папы не может и дня. Как папа исчезает из поля зрения — в отпуск или командировку — наш мокрый иван… сбрасывает листья. Стоит с голым прозрачным стволом, пока папа не вернется, — хоть поливай его, хоть удобряй! Не мокрый иван, а голый вася.
Иван был мрачнее тучи.
— Уложил в новый чемодан новые вещи, — рассказывала мама, — и говорит: «Не грусти, я с тобой! Одни и те же облака проплывают над нами. Я буду глядеть в окно и думать: «Это же самое облако плывет сейчас над моей Люсей!»
Насчет облаков папа угодил в точку, ведь зубодерша Каракозова жила в соседнем доме, напротив поликлиники. И я, конечно, сразу отправился к нему.
Как можно разлюбить? Кого? Маму??? Бабушку?! Дедушку Сашу?!! Да это все равно что я скажу своему псу (у меня такса Кит): «Я разлюбил тебя и полюбил другого — бультерьера!» Кит уж на что умник — даже не поймет, о чем я говорю!
Я позвонил. Открыл мой папа Миша.
— Андрюха! — он обнял меня. — Сынок! Не забыл отца-то?!
И я тоже его обнял. Я был рад, что его чувства ко мне не ослабели!
Тут вышла Каракозова в наушниках. У нее такие синии лохматые наушники. Она в них уши греет. В квартире у нее невероятный холод. Сидят здесь с папой, как полярники. Папа весь сине-зеленый.
— Мой отпрыск, — с гордостью сказал он ей, — Андрюха!
— Молоток парень!
Папа:
— Может, будем обедать?
А Каракозова:
— Надо мыть руки перед едой!
Пока мы с папой мыли руки, он мне и говорит:
— Врач Каракозова Надя — веселый, культурный человек. У нее широкий круг интересов. Она шашистка, играет в пинг-понг. Была в шестнадцати туристических походах, пять из них — лодочные!
— Вот здорово! — говорю.
Я сразу вспомнил, как мама однажды сказала: «Андрюха вырастет и от нас уйдет».
А папа ответил: «Давай договоримся: если кто-нибудь из нас от нас уйдет, пусть возьмет нас с собой».
Тут Каракозова внесла запеченную курицу в позе египетского писца: выпуклый белый живот, полная спина и крылышки сложил на груди.
Она не пожмотничала — положила нам с папой каждому крыло, ногу и соленый огурец.
— Огурцы, — важно сказал папа, — Надя солит сама в соке красной смородины!
— Немаловажен укроп, — говорит Каракозова. — Только укроп нужно брать в стадии цветения.
Видно было, что она по уши втрескалась в нашего папу. И правильно сделала! В кого ж тут влюбляться из пациентов, кроме него? Вот он какой у нас, как наворачивает курицу! В жизни не подумал бы, что этому человеку сегодня вырвали зуб!
— Надя — прекрасный специалист, — с нежностью сказал папа.
— А я вообще люблю вырывать зубы. — Каракозова улыбнулась. — Вайнштейн не любит. Так я и вырываю за себя и за него.
Папа переглянулся со мной: дескать, видишь, какая славная! Я сделал ему ответный знак.
Папа был в ударе. Усы торчат. Взор горит. И много ошарашивающего рассказал он о себе.
Рассказ у него шел в три ручья. Первый — за что папа ни возьмется, выходит у него гораздо лучше всех. Премии и первые места на папу валятся — не отобьешься! И у него есть все данные считать себя человеком особенным, а не каким-нибудь замухрышкой. Второй — что в семье, где он раньше жил (это в нашей с мамой!), его считают ангелом.
— Скажи, Андрюха, я добрый? — говорил папа. — Я неприхотливый в еде! Я однолюб! И два моих принципа в жизни — не унывать и не падать духом!
Третий ручей был о том, какую папа Миша играет огромную роль в деле пылесошения и заклейки окон. И чтоб не быть голословным, он вмиг заклеил Каракозовой щели в окнах, откуда вовсю дули ветры с Ледовитого океана. А также, хотя Каракозова сопротивлялась, пропылесосил ей диван-кровать.
— Может, у вас есть клопы? Или тараканы? — спросил я у Каркозовой. — Папа всех здорово морит.
— Миша — это человек с большой буквы! — ответила она с нескрываемой радостью.
Я стал собираться. Папа вышел в переднюю меня проводить. Он спросил, завязав мне на шапке-ушанке шнурки:
— А как вы без меня, сынок? Кит в живых? Вы смотрите, чтоб вас не ограбили. Сейчас очень повысился процент грабежей.
Сам должен понимать, какой сторож Кит! Кит умирает от любви к незнакомым людям. Если к нам вдруг заявятся грабители, он их встретит с такой дикой радостью, что этих бандитов до гробовой доски будет мучать совесть.
— А как мокрый иван? — спросил папа.
— Не знаю, — говорю. — Пока листья на месте. Но вид пришибленный.
Что-то оборвалось у папы в груди, когда он вспомнил про ивана.
— Я просто чудовище, — сказал он. — Надя! Дома мокрый иван! Вот его фотография. Здесь он маленький. Мы взяли его совсем отростком… За столетник-то я спокоен — он в жизни не пропадет. А иван без меня отбросит листья. Надя! — Папа уже надевал пальто. — Пойми меня и прости!..
— Я понимаю тебя, — сказала Каракозова. — Я понимаю тебя, Миша. Ты не из тех, кто бросает свои комнатные растения.
— Я с тобой! — вскричал папа. — Одни облака проплывают над нами. Я буду смотреть и думать: «Это же самое облако проплывает над моей Надей».
— Да вы приходите к нам праздновать Новый год! — сказал я.
— Спасибо, — ответила Каракозова.
— Но моя Люся,- предупредил папа, — не может печь пироги. Она может только яйцо варить.
— Ничего, я приду со своими пирогами, — тихо сказала Каракозова.
И мы отправились домой с папой и с чемоданом.
А мама, и Кит, и мокрый иван, и даже столетник чуть листья не отбросили от радости, когда увидели нас в окно.
О швабра, швабра, где моя любовь?..
(из книги «Моя собака любит джаз»)
Дине Рубиной
Я сейчас открыл только что — я могу под голову положить ногу. Я так увлекся этим занятием, даже не заметил, как к нам домой явился учитель по рисованию Василий Васильевич Авдеенко.
— Ваш сын, — услышал я, — на уроке постоянно рисует чудовищ.
— А надо что? — испуганно спросила мама.
— Букет ромашек с васильками, — ответил ей Василий Васильевич. — Я ставил им сухой початок кукурузы, пластмассовые фрукты в блюде, гипсовый шар… Я задавал «парад на Красной площади», «уборку урожая», «портрет вождя кубинской революции». А он — чудовищ да чудовищ! У вас благополучная семья?
— Благополучная, — сказала мама.
— А Антонов — желанный ребенок?
— Желанный, — сказала мама. — Да вы проходите! Мы как раз садимся обедать.
Сидим: я, папа, Василий Васильевич — и ждем. Ждать маминого обеда можно сутки. Папа говорит:
— Люся, Люся! Мы не такие долгожители, чтобы тратить четыре часа на обед…
— Холодная закуска! — объявила мама. — Салат с крабовыми палочками. Кто-то крабовые палочки выел, — предупредила она. — Остался один лук.
Перешли к супу. Папа съел три ложки и закричал:
— Фу! Не могу есть такой суп. Это похоже на национальное блюдо, только неизвестно какой нации.
— Если вы будете меня критиковать, — обиделась мама, — я засну летаргическим сном. Буду лежать и спать и ничего не делать по хозяйству. А ты, Михаил, ни на ком не сможешь жениться, ведь я-то буду жива!..
На второе она приготовила курицу. Курица у нее вся в перьях. Тушеная курица в очень больших перьях.
— Все! — закричал папа. — Вожделение сменилось отвращением. Тут можно с голоду умереть среди еды. Кстати, мой папа развелся с моей мамой только из-за того, что она недосаливала!
— Твой папа, — сказала мама, — очень любил отмораживать холодильник.
— Вот он простудился, заболел и умер, — говорит папа.
— Я хочу быть японским отшельником, — сказала мама.
— А я люблю невкусно поесть, — говорю я. — Я приспосабливаюсь к невкусной пище, к плохому воздуху, чтоб если что — я был готов.
— И мне нравится ваша кухня, — вдруг вымолвил Василий Васильевич. Он казался толстяком среди нас. Мы все суховатые, голубоватого цвета, как бабушки обветшалые.
— Понимаете, — говорит, — люди в пищу стараются употреблять то, что устоялось веками. Русские любят пареное, другие национальности любят рыбу. Но я ценю эксперимент во всем. Даже в такой рискованной области, как кулинария.
— Я тоже так считал, — крикнул папа, — пока у меня фигура не стала, как у какой-то букашки!
— Я тебе изменю меню, — пообещала мама.
— Не слушайте никого, — сказал Василий Васильевич. — Когда человек ест вашу пищу, его ничто не может остановить, даже целящийся из револьвера бандит.
— Да у нее образ жизни грудного ребенка! — крикнул папа.
— Люблю теплый семейный круг, — Василий Васильевич встал из-за стола. — Это немного похоже на рай.
— Я хочу быть старой джазовой певицей, — сказала мама.
Через два дня он позвонил нам по телефону.
— Я простудил шею, — произнес он слабым голосом. — И снаружи. И изнутри. Аспирин!!! Аспирин!!! Аспирин… — Василий Васильевич пробормотал адрес и повесил трубку.
А мы — я и папа — отправились его навещать. Он встретил нас в полумраке со щетиной на щеках. Окно занавешено. Света не зажег. Картины у него — приключения какого-то Пэрдо, который живет в военных лагерях.
Папа говорит:
— Это вы сами нарисовали?
— Сам.
— Красиво! — сказал папа.
Василий Васильевич пожал ему руку:
— Вы единственный, кто понимает меня, — сказал он.
Папа молча натер ему шею скипидаром.
Потом мы немного посидели у окна, глядя, как зажигаются звезды. Я спел им две песни собственного сочинения: «Наша жизнь сплошная горечь» и «О швабра, швабра, где моя любовь?»
Василий Васильевич обнял меня и прижал к своей груди.
— Не беда, что ты двоечник, Антонов, — сказал он. — Поэту не нужна математика. Поэту вообще ничего не нужно: все остальное только заботы — история, природоведение, русский…
Когда мы уходили, папа спросил:
— Вам правда нравится, как готовит моя Люся? Кроме шуток?
— Нет, — ответил Василий Васильевич. — Но я почувствовал к ней такую симпатию! Я никогда не скажу ей ничего неприятного, хотя я очень привередлив в еде.
— Но послушайте, — зашептал папа с горящим взором. — Девять лет я прошу ее не резать ножом, который дает ржавый запах. У нее нос не работает совсем, а у меня нюх, как у английского сеттера. Нет, она все равно будет резать вонючим ножом, доводя меня до исступления.
— Тут надо что? — Василий Васильевич сделал огромную паузу. — Унять обоняние.
Вскоре он выздоровел, и мы пригласили его к нам в Уваровку. Еще было только начало сентября, он бродил по огороду, высматривая, как живут в палых листьях жабы, и со счастливой улыбкой в мисочку собирал черноплодную рябину.
— Надо замотаться шарфом, — посоветовал ему папа, — у вас очень шея, Василий Васильевич, уязвимое место.
— Он нарочно терзает нам сердце, — сказала мама и вынесла на крыльцо шарф.
А он сиял и прямо на дереве щупал, не срывая, антоновские яблоки.
— Нет ничего прекраснее, — говорил он, — вида зреющих яблок!
— А зреющих слив? — спрашивал из окна папа.
— Ничего!
— А зреющих груш?
— Тоже нет!
— А камыша в болоте?
— Нет ничего прекраснее всего этого! — отвечал Василий Васильевич.
Потом мы варили картошку и ели ее с чесноком.
— Чеснок я делаю так, — рассказывала мама, — чищу зубы, споласкиваю рот одеколоном, жую чеснок и выкладываю его в готовое блюдо.
— У нас в России, — говорил папа, — люди не самые умные, но самые смелые.
— До свиданья, сегодняшний день! — сказал Василий Васильевич на прощанье. — Если б вы знали, как я рад, что вы — в ы!
— Еще увидимся! — махнул рукой папа.
Наутро Василий Васильевич, разодевшись в пух и прах, пришел с белою гвоздикой в красной кофте — снегирь на снегу.
— Дорогие мои! — он влюбленными глазами смотрел то на маму, то на папу, то на меня. — Я хочу сделать вам предложение.
— Предложение ч е г о??? — спросил папа.
— Я хочу предложить, — заявил Василий Васильевич, — свою руку и сердце.
— Кому??!
— Вам троим, — говорит он, — мне все тут понравились, особенно вы, Михаил, — вы такой приветливый, дружелюбный. Я принес вам в подарок хлопчатобумажные носки.
— Милая, родная, — обратился Василий Васильевич к маме. — Вы похожи на этот цветок. А когда вы состаритесь, я куплю вам саксофон. Это будет умопомрачительная картина: маленькая старушка, сухонькая, наяривает на саксофоне…
Повисло астрономическое молчание.
— Но позвольте, Василий Васильевич, — проговорил наконец мой папа. — Есть здравый смысл! И какая-никакая, а честь! У нас абсолютно укомплектованная ячейка!..
— Возможности жизни безграничны, — сказала мама. — Миша! Я поняла: мой идеал мужчин — не только сутулые и долговязые, но также маленькие и шарообразные.
— Вы режете меня без ножа, — простонал папа. — Василий Васильевич художник, он завазюкает нам всю квартиру.
— Я буду аккуратно! Вот увидите! — просился Василий Васильевич.
— У нас тут что?! — взревел папа. — Львиный прайд? Племя тумбо-юмбо? Василий Васильевич, дорогой, мы с удовольствием встретимся с вами, даже устроим ужин в вашу честь…
— Не надо ужин, — заартачилась мама. — Столько возни!
— Можно же сосиски! — прошептал папа. — Люся! Люся! — воскликнул он. — Я проштрафился? Я говорю тебе мало ласковых слов?
Мама подошла поближе и заглянула ему в лицо.
— Ты мой, — сказала она, — самый лучший, любимый, единственный Миша!
— А он? — грозно спросил папа.
— А он наш единственный Вася!..
— Я умоляю вас, станьте моей семьей, — подхватил Василий Васильевич. — Мы устроим праздник, бразильский карнавал. Мы будем танцевать в набедренных повязках и жечь бенгальские огни. И мы еще увидим небо в алмазах!..
— Возьмем его! — мы с мамой закричали. — Возьмем!
И заплакали.
— Ну ладно, ладно, — сказал папа, — ладно, только не плачьте!
Как здорово мы зажили! Не было никакой неразберихи. Теперь, когда у нас с мамой их стало двое, мы вообще ели один раз в день, но очень плотно и на ночь.
По воскресеньям к нам бабушка приезжала с котлетами.
— А вот и котлеты! — завидев ее, говорил Василий Васильевич.
— Редкий зять, — радовалась бабушка, — так любит свою тещу, как мои Вася и Миша.
Спали они со мной в детской — валетом. Мама к нам зайдет, укроет их, меня посмотрит, поцелует и отправляется к себе.
А как они дружно ходили в магазин!
— Давай мы понесем, — кричали они маме, — все сумки! Все-все-все! Давай все! Иначе зачем тебе мужья?
— Чтобы их любить! — отвечала мама.
— Нет! — кричали они на всю улицу. — Чтобы носить тяжести! А ты будешь нести одни цветы и укроп.
Василий Васильевич настоял, чтобы мы взяли его фамилию и стали Антоновы-Авдеенко. А мой папа поставил условие, чтобы он стал Авдеенко-Антонов. Единственный раз они не поладили, когда Василий Васильевич попросил меня, чтобы я в своей жизни пошел по его стопам.
— Только через мой труп! — сказал папа. — Будет художником — будет жить очень бедно. Лучше пусть идет в армию, обмундирование дадут, бесплатная еда…
Василий Васильевич надулся и долго ни с кем не разговаривал. Наутро, в предрассветной синеве, он разбудил папу.
— Михаил, — недовольно сказал он. — Вы брыкаетесь.
— Тысяча извинений, — забормотал папа. — Мне снилось, что я тону.
За завтраком, между яичницей и чаем, Василий Васильевич объявил, что он уходит в другую семью. Мы чуть не умерли с горя, когда это услышали.
— Василий Васильевич! — сказал папа. — Мы проштрафились? Мы говорим вам мало ласковых слов?
— Я т а м нужнее, — ответил Василий Васильевич.
Мама плакала. Папа метался из угла в угол, как ягуар.
— Ума не приложу, — говорил он, — неужели невозможно жить одновременно и тут и там?
— Те узнают, будет тарарам, — объяснил ему Василий Васильевич.
— Иногда люди до абсурда доходят своей какой-то негибкостью! — возмущался папа.
О швабра, швабра, где моя любовь? Расставаясь, Василий Васильевич подарил нам сухой початок кукурузы.
Блохнесское чудовище
Непросто вырастить охотничью собаку. Вот наша такса Кит. Сейчас он уже в летах. А лучшие годы жизни он посвятил уничтожению ВСЕГО вокруг себя, и всё это он ел!
Мы страшно боялись, что он заболеет и умрёт. Но Кит жил припеваючи. Только однажды он впал в меланхолию, когда проглотил мою резиновую галошу. Месяц ходил печальный, а потом взялся опять за своё.
Если положить в кровать рыжего пса, который сторожит тёти Нюрин огород, он быстро вскочит и удерёт. А Кит ляжет, устроится поуютнее и будет пыхтеть, чтобы пожарче сделать своему товарищу по кровати — мне.
Я даже представить не могу, что у нас когда-то не было Кита. Я помню, как у него нос вытягивался, уши, туловище, он рос хоть и незаметно, а прямо на глазах, как идут минутные стрелки.
Когда мы первый раз привели его на выставку, он оказался лучшей собакой в Москве. Все были начёсанные, причёсанные, а Кит вышел с папой на ринг, и судья сказал:
— Кобель Антонов! Первое место по красоте.
Когда он подошёл к двухметровому барьеру, мы ужаснулись: он никогда не прыгал такую высоту. Забор сплошной. Никто никого не видит. Папа встал за барьером и крикнул:
— КИТ!
Кит взвыл — это было тоскливое коровье мычание — и перепрыгнул.
А как он охотился! Механический заяц в штаны наложил, когда Кит появился на горизонте.
Из уважения к Киту папа приобрёл ружье и подал заявку на охоту на ворон, как на вредных животных. Но Кит так весело на них кидался, что все вороны просто улетели из нашего двора.
С тех пор у Кита во дворе хорошая репутация.
Когда к нам пришла отравительница крыс и мышей, тихая женщина в серой шапочке, увидела Кита — испугалась, то наша дворничиха сказала ей:
— Не бойтесь! Это самая лучшая собака на свете.
Тихая женщина в серой шапочке пришла травить крыс и мышей, но их у нас не оказалось. И всё-таки папа взял телефон этой тихой женщины, папа взял её визитную карточку: «Плахова — крысы-мыши». И мы забыли про эту карточку, совсем забыли.
Летом я и Кит гуляли в полях. Он давал круги, зависая над маленькими зелёными ёлками. Он так хорошо себя чувствует в полёте! И я себя тоже! А когда шёл дождь, мы бежали домой под дождём. Впереди, задрав хвост, шпарил Кит. И я думал: «Вот как надо счастливо жить».
И вдруг — ни с того ни с сего — как гром среди ясного неба: у нашего Кита завелись блохи. Блохи очень приспособлены к жизни. Они пришли к нам из тьмы веков и, наверное, будут прыгать и скакать, когда погаснет Солнце и наша цивилизация исчезнет с лица Земли.
— Выше нос! — сказал папа псу.
Он схватил Кита, как орёл курочку, сунул в ванну и намылил дегтярным мылом. Блохи обалдели. У них был такой ошалелый вид! Мы думали: никто не уйдёт живым, все найдут себе тут могилу. Но они проявили самообладание и дружно перебежали к Киту на нос. Я поймал несколько штук.
— Где ты их находишь, где?! — кричал папа.
— Сейчас я тебе покажу, — отвечал я, — и ты запомнишь.
— А что? Какое чувство, — кричал папа, — когда ты поймал блоху?
— Чувство радости, — отвечал я.
Тут они взяли и перескочили на папу. Папа бил их газетой, крича:
— Андрюха! Они скачут по моей груди!
Он гонял их с места на место, пока вся компания почти без потерь снова не оказалась на Ките.
— Только весёлое животное, как блоха, — сказал папа, — не станет предаваться унынию после таких сокрушительных ударов судьбы.
И вызвал ветеринара.
Ветеринар приехал на «газике».
— Поменьше гуляй, — сказал он мне. — Ваш двор полон инфекций.
Я поглядел в окно. Двор был пуст. Как странно устроен мир! Один человек смотрит — и не видит. Другой же видит не глядя. Тогда я представил себе толпу ИНФЕКЦИЙ, похожих на слоноедов, свирепо разгуливающих по двору.
— На что жалуемся? — спросил ветеринар.
Кит лежал у меня в постели. Я боюсь: если не пускать на кровать Кита, он может не понять, в чём дело, и подумает, что его разлюбили.
— Кто это? — спросил ветеринар, осмотрев Кита.
— Это блохи, — ответил папа. И беззаботно добавил: — Что за собака в наше время без блох?
— А кто вам сказал, что это собака? — спрашивает ветеринар.
Я знал, я давно подозревал, что Кит не собака, а четвероногий человек.
— Это короткоухая такса за двести рублей, — твёрдо произнес папа. — Купленная мной и Андрюхой на Птичьем рынке.
— Вас обманули, — сказал ветеринар. — Это крыса. Циклопическая американская крыса. Вид найден в городе Бостоне, штат Массачусетс, во время ремонта канализационных труб. Бостонцы привозят их в клетках на Птичий рынок и продают в качестве такс.
— А-а-а! — закричала мама и грудью заслонила меня от Кита.
Все сразу вспомнили его странное поведение: как он любит пожёвывать папино ухо, ест подчистую всё на своем пути и как он в овраге — первый — покинул тонущий в луже плот.
— Значит, наш Кит — это крыса? — задумчиво сказал папа.
— Да, — вздохнул ветеринар. — И среди этих крыс встречаются людоеды.
Мама закачалась.
Почуяв неладное, Кит сделал вид, что он глубокий старик, и стал доканывать нас своими печальными вздохами. Я хотел к нему подойти, чтобы он знал, что мне неважно его происхождение, но мама вцепилась в меня, как медведь коала в эвкалипт.
— Так вот почему на даче, — задумчиво сказал папа, — он в окне выгрыз форточку и вылетел в огород!..
— Это настоящий крысиный поступок, — сказал ветеринар.
— А я его понимаю! — говорю. — Я-то по опыту знаю, что такое одиночество.
— Но всё равно, — говорит папа, — зачем же окна грызть?
А я говорю:
— Потому что оно ему мешало! Его неведомая сила влечет. Он ничего с собой не может поделать.
— Вот именно — неведомая сила, — зловеще произнёс ветеринар. — Он дома гадит?
— Никогда!
— Уникальный случай! — Ветеринар вынул фотоаппарат и нацелил на Кита объектив.
Кит дико затрясся.
— Видите? — сказал ветеринар. — Не хочет фотографироваться. Боится, что его разоблачат.
— Раз крыса, так крыса, — говорю я. — Подумаешь!
— Если Кит съест папу, — сказала мама, — я не переживу.
— А не надо его злить, — говорю. — В случае чего я запру его в комнате.
— Люся! — вскричал папа. — Люся! Как же нам быть?
Он воздел руки к небу, и в этот момент из его кармана выпала визитная карточка: «Плахова — крысы-мыши».
Все молча уставились на неё, окаменев.
— Нет! — крикнул я. Я думал, у меня разорвётся сердце.
Бедный Кит. Он, умевший уходить отовсюду, где ему не нравилось, и удирать ото всех, кого он не любил, в мгновение ока очутился в лапах ветеринара. Тот сжимал его цепко, профессионально. И уже уходил от нас, бормоча:
— В доме ребёнок… опасно… внизу… спецмашина… эти крысы такие коварные…
Он ещё что-то бормотал, унося Кита, но я не слышал.
Я орал:
— КИТ! КИТ!!!
Я рвался к нему, но мама держала меня. И папа меня держал.
— Это катастрофа, — растерянно шептал папа. — Это катастрофа!
Но держал крепко.
И тогда я понял, что уйду из дома. Буду бродить, вспоминая Кита и родителей. Но, конечно, никогда не вернусь. Никогда. Они поймут, что значит потерять САМОЕ БЛИЗКОЕ СУЩЕСТВО. Тогда они п о й м у т.
Ветеринар уходил. А я ничем не мог помочь Киту! Наши взгляды встретились. В последний раз. В полной тишине.
И тут Кит сказал:
— ВЫ ЧТО, ПСИХИ? Слышал бы мой дедушка, ТАКС КЕНТЕРБЕРИЙСКИЙ, эту белиберду! Ветеринар ненормальный. Он сбежал из сумасшедшего дома… Андрюха! — сказал Кит. — Положи меня в кровать.
Это было первый и последний раз в жизни. Больше Кит ничего не говорил. И ветеринар тоже. Но прежде чем исчезнуть из нашей жизни навсегда, он обернулся на пороге и сказал:
— От блох хороша черемичная настойка.
Моя собака любит джаз
Для меня музыка — это всё. Только не симфоническая, не «Петя и волк». Я её не очень. Я люблю такую, как тогда играл музыкант на золотом саксофоне.
Мы с моим дядей Женей ходили в Дом культуры. Он врач-ухогорлонос. Но для него музыка — это всё. Когда в Москву приехал один король джаза — негр, все стали просить его расписаться на пластинках. А у дяди Жени пластинки не было. Тогда он поднял свитер и на рубашке фломастером король джаза поставил ему автограф.
А что дядя Женя творил на концерте в Доме культуры! Свистел, кричал, аплодировал! А когда вышел музыкант в соломенном шлеме, зелёных носках и красной рубашке, дядя Женя сказал:
— Ну Андрюха! Толстое время началось.
Я сначала не понял. А как тот отразился, красно-золотой, в чёрной крышке рояля! Как начал разгуливать по залу и дуть, дуть напропалую в свой саксофон!.. Сразу стало ясно, что это за «толстое» время.
Зрители вошли в такой раж, что позабыли все приличия. Вытащили дудки и давай дудеть, звенеть ключами, стучать ногами, у кого-то с собой был пузырь с горохом!
Музыкант играл как очумевший. А я всё хотел и хотел на него смотреть. Там всё про меня, в этой музыке. То есть про меня и про мою собаку. У меня такса, его зовут Кит. Я за такую собаку ничего бы не пожалел. Она раз пропала — я чуть с ума не сошёл, искал.
— Представляешь? — говорит дядя Женя. — Он эту музыку прямо на ходу сочиняет. Всё «от фонаря». Лепит что попало!
Вот это по мне. Веселиться на всю катушку. Самое интересное, когда играешь и не знаешь, что будет дальше. Мы с Китом тоже — я бренчу на гитаре и пою, а он лает и подвывает. Всё без слов — зачем нам с Китом слова?
— И у меня были задатки, но их не развивали, — сказал дядя Женя.
Он стоял в очках, галстуке, с портфелем-дипломатом.
— Я в школе, — говорит, — считался неплохим горнистом. Я мог бы войти в первую десятку Советского Союза по трубе.
— А может, и в первую пятёрку, — сказал я.
— И в первую тридцатку мира!
— А может, и в двадцатку, — сказал я.
— А стал простой ухогорлонос.
— Не надо об этом, — сказал я.
— Андрюха! — вскричал дядя Женя. — Ты молодой! Учись джазу! Я всё прошляпил. А тебя ждёт необыкновенная судьба. Здесь, в Доме культуры, есть такая студия.
Дядино мнение совпадало с моим: джаз — подходящее дело. Но вот в чём загвоздка — я не могу петь один. Неважно кто, даже муха своим жужжанием может скрасить моё одиночество. А что говорить о Ките? Для Кита пение — всё! Поэтому я взял его с собой на прослушивание.
Кит съел полностью колбасу из холодильника и шагал в чудесном настроении. Сколько песен в нас с ним бушевало, сколько надежд!
В Доме культуры навстречу нам шёл вчерашний музыкант без саксофона, с чашкой воды. Он наклонился и дружески похлопал Кита по спине. При этом у него из кармана выпал пакетик чая с ниткой.
Кит дико не любил, когда его так похлопывают, но от музыканта стерпел. Правда, мигом уничтожил пакетик чая. Он вообще всё всегда поедал на своём пути. Но делал это не злобно, а жизнерадостно.
Я спросил:
— Где тут принимают в джаз?
— Прослушивание в третьей комнате, — ответил музыкант.
На двери висела табличка: «Зав. уч. частью Наина Петровна Шпорина». Я постучал. Я так волновался раз в жизни, когда Кит изжевал и проглотил калошу. Я чуть с ума не сошёл, всё думал: переварит он её или нет?
Стройная красавица с длинным носом сидела у пианино и выжидательно глядела на нас с Китом.
— Я хочу в джаз!
Я выпалил это громко и ясно, чтобы не подумали, что я мямля. Но Наина Петровна указала мне на плакат. Там было написано: «Говори вполголоса».
А я не могу вполголоса. И я не люблю не звенеть ложкой в чае, когда размешиваю сахар. Приходится себя сдерживать, а я этого не могу.
— Собаку нельзя, — сказала Наина Петровна.
— Кит любит джаз, — говорю. — Мы поём с ним вдвоём.
— Собаку нельзя. — сказала Наина Петровна.
Вся радость улетучилась, когда я закрыл дверь перед носом у Кита. Но необыкновенная судьба, которую прошляпил дядя Женя, ждала меня. Я сел на стул и взял в руки гитару.
Мне нравится петь. И я хочу петь. Я буду, хочу, я хочу хотеть! Держитесь, Наина Петровна, — «говори вполголоса, двигайся вполсилы»! Сейчас вы огромное испытаете потрясение!..
Наина стояла, как статуя командора, и я не мог начать, хоть ты тресни! Чтобы не молчать, я издал звук бьющейся тарелки, льющейся воды и комканья газеты…
— Стоп! — сказала Наина Петровна. Руки у неё были холодные, как у мороженщицы. — «Во по-ле бе-рёз-ка сто-я-ла…» — спела она и сыграла одним пальцем. — Повтори.
— «Во по-ле бе-рё…»
— Стоп, — сказала Наина Петровна. — У тебя слуха нет. Ты не подходишь.
Кит чуть не умер от радости, когда меня увидел.
«Ну?!! Андрюха? Джаз? Да?!!» — всем своим видом говорил он и колотил хвостом.
Дома я позвонил дяде Жене.
— У меня нет слуха, — говорю. — Я не подхожу.
— Слух! — сказал дядя Женя с презрением. — Слух — ничто. Ты не можешь повторить чужую мелодию. Ты поёшь, как НИКТО НИКОГДА до тебя не пел. Это и есть настоящая одарённость. Джаз! — сказал дядя Женя с восторгом. — Джаз — не музыка. Джаз — это состояние души.
— «Во по-ле бе-рёз-ка сто-я-ла…» — запел я, положив трубку. — «Во по-о-ле…»
Я извлёк из гитары квакающий звук. Взвыл Кит. На этом фоне я изобразил тиканье часов, клич самца-горбыля, крики чаек. Кит — гудок паровоза и гудок парохода. Он знал, как поднять мой ослабевший дух. А я вспомнил, до чего был жуткий мороз, когда мы с Китом выбрали друг друга на птичьем рынке.
— «ВО ПО-ЛЕ!!!»
Из мухи радости мы раздули такого слона, что с кухни примчалась бабушка.
— Умолкните, — кричит, — балбесы!
Но ПЕСНЯ ПОШЛА, и мы не могли её не петь.
…Дядя Женя удалял больному гланды. И вдруг услышал джаз.
— Джаз передают! — воскликнул он. — Сестра! Сделайте погромче!
— Но у нас нет радио! — ответила медсестра.
…Вчерашний музыкант заваривал новый пакетик чая, когда ему в голову пришла отчаянная мысль: сыграть «горячее» соло на саксофоне под паровозный, нет, лучше пароходный гудок!!!
…А в Новом Орлеане король джаза — негр — ну просто совершенно неожиданно для себя хриплым голосом запел:
— «Во по-ле берёзка стояла! Во поле кудрявая стояла!..»
И весь Новый Орлеан разудало грянул:
— «Лю-ли, лю-ли, сто-я-ла!!! Лю-ли, лю-ли, стояла!!!»