Русская народная сказка «Находчивый солдат» читать текст онлайн:
Царю Петру хотелось самому до всего дознаться. Переоденется он иной раз в простое платье и пойдет по городу: слушает людскую молву и сам в разговоры вступает. Вот как-то раз зашёл он таким манером в трактир. А день был праздничный. Народу в трактире много набралось. Сидят по трое, по четверо, и кто о чём разговоры ведут. Огляделся Пётр и подсел к крайнему столику, а за столом солдат сидит.
Пётр спрашивает:
— Откуда родом, служивый?
— Костромской я, — солдат отвечает.
Улыбнулся Пётр:
— Земляки, значит. Дед мой то-же из костромских.
— А по какой части земляк? Чего в городе делаешь?
— Мастеровой я, по плотницкой части. Пётр Алексеев зовусь.
— Вот-вот, — подхватил солдат, — так я и думал. У нас, у костромских, это первое ремесло. И дед, и родитель, и сам я — тоже плотники. А что, земляк, закажем графинчик?
Пётр отказывается:
— Денег нет. Да и тебе ведь рано утром вставать — служба!
— Это ничего, а денег нет — палаш заложим.
Пётр уговаривает:
— Что ты, земляк, выдумал! Палаш заложишь — а вдруг ночью тревога, что станешь делать?
Смеётся солдат:
— Наши офицеры да генерал спят до полудня. Семь раз можно выкупить заклад.
— Ну, ты как хочешь, а мне домой пора.
Поднялся Пётр и ушёл. А солдат палаш заложил, выпил графинчик и с песенками отправился в казарму. Утром, ни свет ни заря, в полку тревога.
— Царский смотр, царский смотр! Царь приехал в полк!
Солдат вскочил, амуницию надел, а палаша нет. Что делать? Раздумывать недосуг. Обстругал лучинку, рукоятку сажей зачернил и сунул лучинку в ножны. А офицеры от малого до большого и сам генерал бегают, суетятся.
Царь прошёл по рядам раз, другой, увидал солдата.
Приказывает:
— Четыре шага вперед!
Солдат исполнил команду, вышел перед строем.
— Покажи, как учат вас строевой службе. Руби меня палашом!
— Никак нет, не могу поднять оружие против вашего величества.
— Руби — я приказываю!
Схватился солдат за рукоять и закричал во всю мочь:
— Господи, обрати сие грозное оружие в древо!
Размахнулся и ударил Петра — только щепки полетели.
Все солдаты и офицеры ни живы ни мертвы стоят, а полковой поп молиться стал:
— Чудо, чудо бог даровал!
Подмигнул Пётр солдату и чуть слышно сказал:
— Ну, молодец! Люблю этаких. Три дня на гауптвахте посиди, а потом в штурманскую школу ступай.
Post Views: 318
Царю Петру хотелось самому до всего дознаться. Переоденется он иной раз в простое платье и пойдет по городу: слушает людскую молву и сам в разговоры вступает.
Вот как-то раз зашёл он таким манером в трактир. А день был праздничный. Народу в трактире много набралось. Сидят по трое, по четверо, и кто о чём разговоры ведут.
Огляделся Пётр и подсел к крайнему столику, а за столом солдат сидит.
Пётр спрашивает:
— Откуда родом, служивый?
— Костромской я, — солдат отвечает.
Улыбнулся Пётр:
— Земляки, значит. Дед мой то-же из костромских.
— А по какой части земляк? Чего в городе делаешь?
— Мастеровой я, по плотницкой части. Пётр Алексеев зовусь.
— Вот-вот, — подхватил солдат, — так я и думал. У нас, у костромских, это первое ремесло. И дед, и родитель, и сам я — тоже плотники. А что, земляк, закажем графинчик?
Пётр отказывается:
— Денег нет. Да и тебе ведь рано утром вставать — служба!
— Это ничего, а денег нет — палаш заложим.
Пётр уговаривает:
— Что ты, земляк, выдумал! Палаш заложишь — а вдруг ночью тревога, что станешь делать?
Смеётся солдат:
— Наши офицеры да генерал спят до полудня. Семь раз можно выкупить заклад.
— Ну, ты как хочешь, а мне домой пора.
Поднялся Пётр и ушёл. А солдат палаш заложил, выпил графинчик и с песенками отправился в казарму.
Утром, ни свет ни заря, в полку тревога.
— Царский смотр, царский смотр! Царь приехал в полк!
Солдат вскочил, амуницию надел, а палаша нет. Что делать?
Раздумывать недосуг. Обстругал лучинку, рукоятку сажей зачернили сунул лучинку в ножны.
А офицеры от малого до большого и сам генерал бегают, суетятся.
Царь прошёл по рядам раз, другой, увидал солдата.
Приказывает:
— Четыре шага вперед!
Солдат исполнил команду, вышел перед строем.
— Покажи, как учат вас строевой службе. Руби меня палашом!
— Никак нет, не могу поднять оружие против вашего величества.
— Руби — я приказываю!
Схватился солдат за рукоять и закричал во всю мочь:
— Господи, обрати сие грозное оружие в древо!
Размахнулся и ударил Петра — только щепки полетели.
Все солдаты и офицеры ни живы ни мертвы стоят, а полковой поп молиться стал:
— Чудо, чудо бог даровал!
Подмигнул Пётр солдату и чуть слышно сказал:
— Ну, молодец! Люблю этаких. Три дня на гауптвахте посиди, а потом в штурманскую школу ступай.
Находчивый солдат
Про солдата и Петра Первого.
Было это или не было — поди знай, а как слышал, так и рассказываю.
Охотился как-то раз царь Пётр Первый, погнался за красным зверем, да и заблудился.
Вправо повернет — лес; влево поедет — лес; куда ни повернёт — везде лес стеной стоит. Деревья вершинами в небо упираются.
Кружил, кружил, в рожок играл — никто не отзывается. Должно стать, далеко от своих охотников отбился.
День к вечеру, а дороги нет как нет. Конь притомился, и самому отдохнуть захотелось. Только спешился, как услыхал — неподалеку кто-то песню поёт.
Вскочил на коня, поехал на голос и скоро выбрался на неширокую дорогу.
У обочины на камне солдат сидит и заунывную песню поёт.
— Здравствуй, служба!
— Здорово, — солдат отвечает.
— Откуда, куда, зачем? — спрашивает Пётр.
— Из отпуска, в полк, службу править. А ты кто будешь?
— Зовусь Петром, гнался вот за красным зверем да сбился с пути, а теперь хорошо бы в город попасть.
— Ну, ладно, — солдат говорит, — надо нам с тобой, друг, ночлег искать. До города и в день отсюда не добраться, а через час ведь совсем стемнеет. Стой тут, а я полезу на дерево, что повыше, погляжу, нет ли где поблизости жилья.
Влез солдат на самую вершину и крикнул:
— Тут влево, недалеко отсюда, дым вьётся и, слышно, собака пролаяла.
Спустился и повел Петра в ту сторону, где дым виден.
Пробираются напрямик, разговаривают. Пётр про службу спрашивает да про войну со шведами.
Солдат рассказывает:
— Солдатская доля — не своя воля. На войне-то всяко приходится: и жар донимает, и ветер обдувает, и дождём мочит, и ржа сердце точит. Офицеры да генералы, а особливо из чужеземцев, нашего брата, русского солдата, и за человека не считают, бьют батожьём без разбору: правого и виноватого. Коли бы солдатская воля да орудий и припасов поболе, давно бы шведа одолели. А так что: тянется война, конца-краю не видно. Вот солдаты скучают: иному хочется отца с матерью повидать, иной о жене молодой тужит, а иной скажет: «Хорошо бы царя повидать, все ему солдатские думы бы и рассказать».
— А ты-то царя видал? — Пётр спрашивает.
— Нет, не привелось, а слышал будто он нашим братом, солдатом, не гнушается. Справедливый, говорят, ну и крутенёк: за провинность и генерала палкой отлупит, как рассказывают.
Так они идут и идут и скоро вышли на широкую прогалину.
Перед ними высокая, большая пятистенная изба, крепким забором обнесена. Постучали — ответу нет, только собаки лай подняли.
Перемахнул солдат через забор, а на него два страшенных пса накинулись. Солдат саблю выхватил и зарубил собак.
Потом ворота отпер:
— Заезжай, Петруша; хоть и не по сердцу жильё, а всё от ночи ухоронимся, да и харчами разжиться не мешает.
Только поднялись на крыльцо, как навстречу им старуха.
— Здравствуй, бабушка, приюти дорожных людей на ночь да дай чего-нибудь поужинать, — солдат говорит.
— Нет у меня ничего для вас, и ночевать негде, уходите, откуда пришли.
— Коли так, придётся нам, Петруша, самим поглядеть, что тут творится.
Зашли в горницу, на лавке девушка сидит.
— Собери, красавица, поесть, не даром просим, за деньги, — говор солдат.
Девушка в ответ только мычит да рукой показывает и приветливо улыбается.
— Видишь, Петруша, немая на печь да на сундук показывает.
Открыл солдат заслонку, вытащил из печки жареного гуся; открыл сундук, а там чего-чего нет: и ветчина, и масло, и заедки разные — всяких кушаньев и напитков на двадцать человек достанет.
Поужинали, солдат говорит:
— Хорошо бы теперь на боковую. Куда эта дверь ведёт? Подавай, бабка, ключ!
— Нет у меня ключа, — ворчит старуха.
Приналег солдат плечом, понатужился — с треском дверь размахнулась.
А в той горнице оружие разное: пистолеты, кистени, сабли, кинжалы.
Заглянул солдат в горницу, закрыл дверь, сам думает: «Вот оно что, не к добрым людям угодили. По всему видать, хозяева — разбойники».
А Петру только и сказал:
— Тут негде лечь, пойдём на чердак ночевать, там просторнее да и посветлее.
Разыскал солдат два снопа соломы. Поднялись по приставной лесенке на чердак.
— Ты, Петруша, видать, очень крепко умаялся, ложись первый, а я караульным останусь, потом я посплю, а ты покараулишь.
Пётр только успел лечь — сразу уснул как убитый.
А солдат примостился возле люка с саблей наголо.
Немного времени прошло — шум, свист послышался. Ворота размахнулись, слышно — трое верховых приехали. Переговариваются:
— Куда девку девать?
— Запри в чулан покуда, сейчас некогда с ней возиться.
В ту пору старуха вышла во двор, рассказывает:
— Приехали на одном коне двое каких-то, собак зарубили, в горнице хозяйничали как хотели.
— Где они?
— Спят на чердаке, — старуха отвечает.
— Ну и пусть спят, вот поужинаем и управимся с ними — век не проснутся.
Ушли разбойники в горницу, стали пировать, и скоро все захмелели.
Старший саблю взял.
— Ну-ка, пойду гостей проведаю.
Идёт по сеням, слышит — спят, храпят в два голоса на чердаке. Пётр спит, беды-невзгоды не чует, а солдат притворяется: храпит, будто тоже спит; сам весь подобрался, сидит над люком, и сабля занесена. Разбойник безо всякой опаски раз, раз по лесенке — и только высунулся, как солдат отсёк ему голову, словно качан капусты снял.
— Одним меньше!
А те два разбойника вино пьют, третьего ждут, дождаться не могут. Поднялся один, кинжал прихватил:
— Куда он там запропастился? Наливай, я сейчас ворочусь.
Идёт по сеням, пошатывается. Слышно, на лесенку вступил… Солдат и этому голову отсёк так же, как первому. Потом таким же манером и с третьим разбойником управился.
Стала заря заниматься, будит солдат Петра:
— Вставай, друг Петруша, вставай! Ты поспал, а я повоевал; пора в путь-дорогу отправляться.
Проснулся Пётр, стал спускаться вниз, увидал — разбойники валяются:
— Чего меня не разбудил, вдвоём-то бы легче справились.
— Мне не привыкать стать, со шведами сражался, управлялся, а эта пакость не устрашит. Знаешь поговорку: русский солдат в воде не тонет и в огне не горит.
В сенях встретила их немая, стала мычать и руками размахивать. Насилу догадались, про что она сказать хочет: «Старуха убежала из дому».
Потом повела к чулану, на замок показывает и топор солдату подала.
Сбил солдат замок, размахнул дверь — а там девушка, писаная красавица, связанная лежит.
Развязали, освободили девушку. Немая повела их на двор, указала на каменную плиту, знаками учит: «Подымайте, дескать».
Плиту подняли, а там ход в подземелье. Спустился солдат в тайник и видит богатства несметные: и серебро, и золото, и бархат, и парча, и каменья самоцветные.
Набрал солдат в походный ранец золота, сколько мог унести, набрал и для товарища мешочек золота, выбрался, плиту на прежнее место сдвинул.
— Ну, Петруша, станем коней седлать, ехать надо.
Оседлали четырёх коней, девушек обеих усадили, сами сели и поехали.
— Я человек походный, — солдат говорит, — а ты, Петруша, коли не женат, приглядись к девушке-то; красотой не обижена, да и отец у неё богатейший купец, сказывает — приданным наградит.
Усмехнулся Пётр:
— Там видно будет.
К вечеру добрались до столицы.
— Ну, вот что, служивый, у заставы мы расстанемся. Ты с девушками поезжай вот на такой-то постоялый двор, а я поеду знакомого разыскивать. Как разыщу, так дам тебе знать.
На том они и расстались.
Солдат привёз девушек на постоялый, двор, куда охотник указал. Заказали ужин богатый.
И только сели за стол, как вдруг к воротам подкатила карета, шестериком запряжённая. Карету конные солдаты окружают. Впереди офицер едет.
«Что такое? — солдат думает. — Уж не проведали ли, что я разбойников порешил да маленько разбойничьими деньгами попользовался?»
В ту пору как раз вошёл офицер и строго так спрашивает сидельца:
— Где тут такие-то постояльцы: солдат и с ним две девушки?
Сиделец дрожит, слова вымолвить не может.
«Так и есть, за мной,» — смекнул солдат и говорит:
— Я век по судам не хаживал и сейчас в полк тороплюсь, недосуг мне, а что до денег, так берите их, прах их возьми, мне на войне только лишний груз таскать.
— Ладно, ладно, не разговаривай, — приказывает офицер, — садитесь все трое в карету, там разберутся без нас!
Сел солдат с девушками в карету. Поехали.
Подкатила карета к царскому дворцу.
На крыльце генералов видимо-невидимо, и все к одному высокому повертываются, честь отдают, государем называют. А он обличьем всем — ну как есть вылитый вчерашний охотник Петруша.
Подозвал царь солдата:
— Ну, служивый, здорово! Узнаёшь меня?
Солдат стал во фрунт, вытянулся, глядит на царя, глазом не сморгнёт. Царь обнял солдата, подмигнул:
— Не робей, служба, при мне и чужеземные генералы не посмеют без вины батожьём бить.
— Ох, государь, — говорит перепугавшийся солдат, — я ведь с тобой по-простому говорил, а коли что и не так сказал, не вели казнить: лучше я на войне за отечество голову сложу.
Засмеялся Петр:
— Ты ведь сам говорил, что царь хоть крутенёк, да только с тем, кто в чём-нибудь провинился, а ты за твои мне услуги и не солдат теперь, а офицер. Будешь ротой командовать, а как шведов разобьем, высватаем тебе ту красавицу, что ты спас от разбойников. Коли у меня все солдаты такие молодцы, как ты, так мы шведов как пить дать разобьем.
— Ну что я за молодец, — солдат говорит, — у нас есть орлы, куда мне до них!
— А коли так, — смеётся царь, — тогда тебе недолго неженатому ходить: победа не за горами!
И правда, после Полтавской баталии Пётр произвёл солдата в полковники и сам гулял у него на свадьбе.
Пётр Первый и находчивый солдат.
Царю Петру хотелось самому до всего дознаться. Переоденется он иной раз в простое платье и пойдет по городу: слушает людскую молву и сам в разговоры вступает.
Вот как-то раз зашёл он таким манером в трактир. А день был праздничный. Народу в трактире много набралось. Сидят по трое, по четверо, и кто о чём разговоры ведут.
Огляделся Пётр и подсел к крайнему столику, а за столом солдат сидит.
Пётр спрашивает:
— Откуда родом, служивый?
— Костромской я, — солдат отвечает.
Улыбнулся Пётр:
— Земляки, значит. Дед мой то-же из костромских.
— А по какой части земляк? Чего в городе делаешь?
— Мастеровой я, по плотницкой части. Пётр Алексеев зовусь.
— Вот-вот, — подхватил солдат, — так я и думал. У нас, у костромских, это первое ремесло. И дед, и родитель, и сам я — тоже плотники. А что, земляк, закажем графинчик?
Пётр отказывается:
— Денег нет. Да и тебе ведь рано утром вставать — служба!
— Это ничего, а денег нет — палаш заложим.
Пётр уговаривает:
— Что ты, земляк, выдумал! Палаш заложишь — а вдруг ночью тревога, что станешь делать?
Смеётся солдат:
— Наши офицеры да генерал спят до полудня. Семь раз можно выкупить заклад.
— Ну, ты как хочешь, а мне домой пора.
Поднялся Пётр и ушёл. А солдат палаш заложил, выпил графинчик и с песенками отправился в казарму.
Утром, ни свет ни заря, в полку тревога.
— Царский смотр, царский смотр! Царь приехал в полк!
Солдат вскочил, амуницию надел, а палаша нет. Что делать?
Раздумывать недосуг. Обстругал лучинку, рукоятку сажей зачернили сунул лучинку в ножны.
А офицеры от малого до большого и сам генерал бегают, суетятся.
Царь прошёл по рядам раз, другой, увидал солдата.
Приказывает:
— Четыре шага вперед!
Солдат исполнил команду, вышел перед строем.
— Покажи, как учат вас строевой службе. Руби меня палашом!
— Никак нет, не могу поднять оружие против вашего величества.
— Руби — я приказываю!
Схватился солдат за рукоять и закричал во всю мочь:
— Господи, обрати сие грозное оружие в древо!
Размахнулся и ударил Петра — только щепки полетели.
Все солдаты и офицеры ни живы ни мертвы стоят, а полковой поп молиться стал:
— Чудо, чудо бог даровал!
Подмигнул Пётр солдату и чуть слышно сказал:
— Ну, молодец! Люблю этаких. Три дня на гауптвахте посиди, а потом в штурманскую школу ступай.
Пётр Великий, монахи и отставной солдат.
Прослышал как-то Пётр Великий, что в одном богатом монастыре живут триста молодых монахов припеваючи: пьют, едят сладко, спят долго, и работы у них нет никакой. Узнал об этом Пётр и рассердился:
— Как так? Весь народ и сам я в трудах да заботах живём, отдохнуть некогда. Ни днем, ни ночью покоя нету, а тут триста молодых да здоровых человек прохлаждаются, живут, как сыр в масле катаются. Ни заботы, ни работы не знают, жиреют на даровых хлебах.
И приказал послать в монастырь гонца:
— Поезжай, скажи игумену: приказал-де царь сосчитать звёзды на небе и узнать, глубока ли земля матушка, да пусть тот игумен узнает, о чём я думаю, что у меня, у царя, на уме. Сроку дай три дня. На четвёртый день пусть сам игумен придёт ко мне с ответом. Коли не исполнит приказания, всех монахов и самого игумена велю на работы послать, а монастырь закрыть.
Получил игумен царский приказ и затужил, запечалился:
— Ох, беда пришла неминучая!
Рассказал всё как есть монахам. И монахи головы повесили. Думали, думали — ничего придумать не могли.
В ту пору зашёл в монастырь отставной солдат и спрашивает:
— Чего, старцы, горюете? Жили всегда без нужды, без печали, а теперь головы повесили.
Монахи ему отвечают:
— Ох, солдат, не знаешь ты нашего горя великого! Велел царь три загадки отгадать и через три дня игумену с ответом во дворец прийти.
— Какие загадки царь загадал? — спрашивает солдат.
— Надо сосчитать, сколько звёзд на небе, узнать, глубока ли земля, и сказать, что у царя на уме, о чем он думает.
Выслушал солдат и говорит:
— Знал бы я, как царю ответ держать, как бы был на вашем месте.
Монахи побежали к игумену:
— Солдат берётся загадки отгадать и царю ответ дать.
Просит игумен солдата:
— Бери, чего хочешь, только пособи нам, научи, как царю ответ держать!
Отставной солдат говорит:
— Ничего мне не надо. Давай только свою одежу, и я вместо тебя к царю пойду.
Обрадовался игумен, и все монахи повеселели:
— Ну, слава богу, та беда миновалася! Как гора с плеч долой!
Принялись солдата угощать:
— Пей, ешь, чего только душа пожелает.
Да и сами себя не забывали — так наугощались, что сутки после отлёживались. А тут пришла пора и к царю идти. Нарядился отставной солдат в игуменовскую одежду и пошёл во дворец.
Спрашивает Пётр:
— Ну как, отгадал загадки?
— Отгадал, ваше величество.
— Сколько звёзд насчитал на небе? — спрашивает царь.
— Семьсот сорок две тысячи четыреста восемьдесят девять звёзд.
— Правду говоришь?
— Я, ваше величество, сосчитал правильно, а коли не веришь, сосчитай сам, проверь.
Пётр усмехнулся и спрашивает:
— Ну ладно, звёзды ты сосчитал правильно. А вот скажи: велика ли земная глубина?
— Земная глубина крепко велика.
— А как ты узнал?
— Да вот мой батюшка ушёл в землю — скоро будет тому тридцать лет — и до сей поры назад не воротился — значит, крепко велика земная глубина.
Пётр опять усмехнулся:
— Ну, а теперь скажи, о чём я думаю? Что у меня, у царя, на уме?
— Ты, государь, сейчас думаешь: «Молодец этот игумен! Как он ловко сумел на все мои загадки ответ дать!»
Расхохотался Пётр, подмигнул:
— Твоя правда! Молодец ты, игумен, на всё сумел ответить!
А отставной солдат на это:
— Вот тут-то, ты и дал маху, государь.
Удивился Пётр:
— Как так? О какой промашке ты говоришь?
— А вот как: принял ты меня, своего отставного солдата, за игумена.
Посуровел Пётр лицом, стал расспрашивать и узнал, кто ему ответ держал. Солдат всю правду рассказал. Пётр ухватился за бока, долго смеялся — он смешливый был — и тут же велел солдата наградить, а монахов вместе с игуменом приказал на тяжелые работы послать.
Каша из топора.
Однажды царь Пётр решил в гости к одному из своих генералов заехать.
Как только стало об этом известно — во дворце генерала началась суматоха. Ещё бы! Сам царь-государь гостем будет! Чем царя потешить? Чем угостить? Нельзя лицом в грязь ударить, опозориться, хуже других-прочих его принять!
Впрочем, за угощение генерал не особенно волновался. Он сам поесть любил, в кушаньях толк знал и на своей кухне держал отменных поваров из разных царств-государств.
Любил генерал похвалиться перед другими князьями и генералами: вот я, мол, какие кушанья хочу, такие и ем — хоть самые заморские-призаморские, хоть из тридевятого-тридесятого царства!
Накануне царского приезда самый толстый повар, который считался самым главным, пришёл к генералу и сказал:
— На кухне, ваше превосходительство, нам, поварам, одним не управиться. Кто будет котлы таскать-ворочать, печи топить-разжигать, дрова рубить-подносить?
— Немедля пригнать на кухню мужиков! — приказал генерал слугам. — Да смотрите за ними, чтоб они ни крошки не съели, пока возле котлов да жаровен топтаться будут!
Помчались слуги в село, согнали мужиков, погнали их в усадьбу.
Попал на генеральскую кухню и отставной солдат. Он верой и правдой отслужил-отвоевал в царской армии двадцать пять годков.
Вернулся в родное село — как ушёл: ни с чем. Однако жил не тужил, потому что горазд был на всякую выдумку.
Царя-то ещё только к вечеру ожидали, а мужиков пригнали на кухню рано утром, они дома даже поесть не успели. До чего уж мужики к голодухе были привычны, но в середине дня у них животы стало от голода подводить.
А слуги генеральские да повара за ними смотрят-присматривают: чтоб никто без работы не оставался. Только и слышно:
— Быстрей! Поворачивайся! Пошевеливайся! Не смей есть — это не про вашу честь! Скорей!
— На тебя вся надёжа, — говорят мужики солдату. — Придумай, как бы хоть кус хлеба здесь добыть. Этакие злыдни кругом — человек от голода помирать будет, они крошки ему не дадут! Выручай, служивый!
— Сам добудешь — сыт и будешь! — усмехнулся солдат. — Кланяться никому не станем, а своё возьмём. Дайте срок — всех накормлю!
Чем ближе к вечеру, тем больше всякого припаса на кухне жарилось и парилось, тушилось и пеклось. Вот-вот уж и царь прибудет.
Сам генерал, его превосходительство, к поварам спустился; во все сковородки и котлы заглянул, все жаровни и кастрюли осмотрел.
— Не осрамите! — погрозил он поварам. — Такое-этакое выдумайте, чтоб царь-батюшка от вашей стряпни в изумление пришёл! А не то я с вас не только колпаки — головы поснимаю!
Солдат встал как положено, смирно, кочергу, как ружьё, в руки взял и обратился к генералу:
— Ваше превосходительство! Разрешите мужичкам кашу сварить, а то они скоро от голода с ног повалятся!
— Кашу?! — засмеялся генерал. — Какую-такую кашу? Из чего? Тут у нас мужицкой еды нет! Не велики бояре — поголодаете денек!
— Ваше превосходительство! — говорит солдат. — Господской каши нам не нужно. Дозвольте, я кашу сварю из топора!
— Что? Из топора? — генерал даже рот раскрыл от удивления. — Не может такого быть!
— Так точно, ваше превосходительство, может! — отвечает солдат. — Сами увидите!
Повара заморские за животы хватаются, смеются.
— Ладно, — сказал генерал, — дайте ему топор. Пусть варит. Но если каша не получится — пеняй, солдатик, на себя. Запорю! Эй, слуги, не забудьте у него потом топор забрать!
И ушёл. Солдат выбрал себе котёл, взял топор побольше.
— Этот, пожалуй, наваристее будет! — подмигнул он поварам.
Положил топор в котел, залил его водой.
— Воды жалеть — каши не видать!
Повара уже не смеются, во все глаза смотрят — небывалая топоровая каша вариться начинает!
— А вы и не знали, что топор варят, жарят, коптят, парят? — рассмеялся солдат. — Эх вы, кашевары заморские! Топор еще можно мочить, тушить, солить, настой на нем делать! Вот сейчас он у меня разварится — любо-дорого на него будет смотреть. Идите, идите пока по своим делам — позову, когда каша поспеет!
И солдат прогнал поваров.
Когда вода в котле с топором забулькала, запузырилась, солдат подошёл к самому толстому, самому главному повару и сказал:
— Навар топоровый получился хорош! Но в него для вкуса нужно немного просяной крупы добавить.
Толстяк приказал дать солдату проса — сколько нужно. Уж очень хотелось заморскому повару попробовать кашу из топора!
Просо сварилось быстро. Каша набухла, крышка котла задышала, зашевелилась, как живая.
Солдат опять к толстому повару подошёл:
— Каша всем хороша, да от топора немного железом отдаёт — старый, видно, топор попался, жёсткий. Сальца бы нужно несколько кусков. Слышали, как у нас на Руси говорят: кашу салом не испортишь!
Поглядывая на котел с кашей, повар спросил:
— Сколько тебе сала?
— Мне самому ничего не нужно! — усмехнулся солдат. — Каша себе сала требует! Вот если эту жаровню натопить — как раз и хватит!
Положили сало на жаровню, поставили на огонь. Сало зашипело, зашкворчило.
— Топоровая каша очень лук уважает, — словно между прочим, сказал солдат, беря лук, лежащий возле толстого повара. — Дюжину луковиц мне… вот этих… хватит! Да порубить их помельче… вот так…
Солдат бросил рубленый лук в жаровню с салом. Лук поджарился, стал румяным. Тогда солдат всю жаровню опрокинул в котёл с кашей. Из котла пошел такой зазывный, сладкий запах, что у изголодавшихся мужиков коленки дрогнули, а все повара, как по команде, носы к солдату повернули.
Солдат кашу с салом-луком поварёшкой перемешал, подмигнул землякам-сотоварищам:
— Распоясывайся, будем свою мужицкую кашу из топора есть!
Повара заморские вокруг столпились: диковина!
Попробовали — вкусна!
— Как выбирается топор для каши? — с уважением спросил толстый повар солдата. — Какой топор разваривается лучше, а какой хуже? Дерево, из которого сделано топорище, имеет значение или нет? Молодой, то есть новый, топор сочнее старого?
Солдат только усмехается — ответить не может, кашу за обе щеки уплетает. Ведь с утра крошки во рту не было!
И мужики от него не отстают — так на кашу навалились, что уже и топор, который на дне котла лежал, показался.
Хороша каша получилась! А сверху, из генеральских палат, бегут слуги, руками размахивают, кричат:
— Царь-батюшка сейчас в кухню пожалует! Чтоб всё тихо! Чтоб порядок был! А не то…
Не успели мужики с усов и бород кашу обтереть, как зашумело на лестнице, зашуршало, зазвякало — спускается из парадных палат самолично царь Пётр. А за ним — князья, графы и много всяких прочих. И у всех на груди — ордена, звезды, медали, ленты разноцветные.
Царь Пётр оглядел кухню и спросил:
— Сказывали мне, что тут какой-то солдат кашу из топора варил?
— Так точно, ваше императорское величество! — отрапортовал солдат. — Я варил. Вот тут, на донышке, на самом топоре, еще осталось немного.
— Желаю пробу снять! — сказал царь Пётр и подошел к котлу.
Ему тотчас поднесли длинную ложку-поварёшку. Царь зачерпнул со дна каши, попробовал.
В кухне тишина наступила. Князья, графы и все прочие в рот царю смотрят: понравилось или нет?
— Хороший кулеш получился из топора! — весело сказал царь Пётр. — Ай да солдат, ай да молодец! Хвалю!
Следом за царём все стали кашу пробовать и хвалить. Даже топор весь облизали.
— Он, ваше императорское величество, из моего топора варил! — сказал генерал. — И сам солдат этот — мой мужик, из моего села!
— Ну, солдат, как же ты кашу варил? — спросил царь Пётр.
Солдат рассказал, а повара заморские кивали головами, подтверждая его слова.
Царь так захохотал, что от смеха долго не мог слова произнести.
На него глядя, захохотали князья, графы и прочие.
— Вот каков русский солдат! — наконец проговорил царь Пётр. — Всех заморских поваров объегорил! Хвалю за смекалку! Чем бы тебя наградить, солдат?
Царь огляделся, вырвал из рук какого-то графа топор, на котором уже ни одной крупинки каши не осталось, протянул его солдату.
— Вот, служивый, дарю тебе топор!
Князья, графы и прочие закричали:
— Виват царю Петру!
Солдат взял топор, поклонился:
— Спасибо за царский подарок, ваше императорское величество!
Тут генерал засуетился-закланялся:
— Царь-батюшка, на стол жареных лебедей понесли, их нужно горячими есть, не то они во вкусе много теряют…
Царь Пётр повернулся, зашагал к лестнице, а за ним пошли пировать и князья, и графы, и все прочие.
А слуги генеральские закричали на мужиков:
— Быстрей! Поворачивайся! Пошевеливайся! Скорей!
Солдат засунул царский подарок за пояс и пошёл котлы ворочать.
Чья одежда лучше?
Как-то раз, в присутствии самого царя Петра, заспорили адмирал с генералом — чья одежда лучше?
Генерал свою одежду хвалит, адмирал — свою.
— Моя шуба мороза не боится, буря ей нипочём, пуля её не пробивает! — хвастает генерал.
— А моя шуба, — кричит адмирал, — такая, что в жару в ней холодно, а в мороз — тепло! Под дождём она не мокнет, а в бою пушечные ядра от неё отскакивают, как орехи!
Царь Пётр слушал этот спор, слушал, ему смешно стало.
— Размахались языками, как саблями, аж искры летят! — сказал он. — Давайте лучше у солдата спросим: чья одежда лучше — генеральская или адмиральская? Как он скажет — так тому и быть!
С царём спорить нельзя: адмирал да генерал ему поклонились — дескать, мы согласны.
— Солдат, ко мне! — приказал царь Пётр.
Солдат ружьё на плечо и — чётким шагом к царю.
— У кого, скажи, одежда лучше — у генерала или адмирала? — спросил царь. — Отвечай, не лукавь!
— По моему разумению, ваше императорское величество, лучше всех мой солдатский кафтан! — ответил солдат. — Он ни жары, ни мороза не боится, а ветра и подавно!
Царь Пётр рассмеялся, а генерал с адмиралом от злости надулись.
— Что ж, спор теперь меж вами троими! — сказал царь Пётр. — Если генерал выиграет — быть ему фельдмаршалом. Если адмирал — то он станет флотом командовать. Если солдат свою правоту докажет — генералом его сделаю, а вас в солдаты разжалую!
— А как спор решать будем? — спрашивают адмирал с генералом.
— Вот так, — отвечает царь Пётр, — сперва попросим братца мороза, чтоб он покруче завернул, а потом его сиятельство солнце — чтоб пожарче грело. Кто стужу да пекло выдержит — тот и спор выиграет! Завтра же поутру и начнём!
Генерал приехал в свой дворец, сел думу думать — как ему адмирала и солдата одолеть? Позвал верного слугу и приказал:
— Вот кошель с золотом, скачи к морозу, поклонись низёхонько его светлости и проси, чтоб завтра меня сильно не морозил. Адмирала же с солдатом пусть в сосульки обратит!
Слуга взял золото, ускакал.
«Раз они оба замёрзнут, то на этом спор и закончится» — решил генерал.
Адмирал к себе во дворец приехал, тоже начал думу думать — как ему в споре верх взять? Позвал верного слугу и приказал:
— Скачи к его сиятельству солнцу, передай ему вот этот ларец с камнями самоцветными. Попроси, чтоб оно завтра меня не жарило, а генерала с солдатом в головешки превратило!
Генеральский гонец побывал у мороза, прискакал назад, успокоил хозяина:
— Его светлость за кошель благодарит и обещал просьбу вашего превосходительства исполнить в точности!
Генерал сразу повеселел — уже фельдмаршалом себя видит!
Адмиральский гонец солнцу ларец передал, домой вернулся, доложил:
— Его сиятельство вам шлют поклон и вашу просьбу обещали выполнить!
Адмирал засветился от радости: с завтрашнего дня он командовать флотом будет!
А солдат сидел в своей казарме и на своем старом кафтане заплатки ставил да прорехи штопал.
Наутро адмирал, генерал и солдат пришли к царю Петру.
— С чего начнем? — спросил царь. — Со стужи или же с жары?
— С жары, с жары! — кричит адмирал.
— Со стужи, со стужи! — ещё громче кричит генерал.
— А мне всё одно! — сказал солдат. — Любой приказ исполню!
— Ладно, пусть будет стужа! Братец мороз, начинай! — приказал царь.
Едва царь с царицей и со всей своей свитой успел во дворец укрыться, как наступила стужа невиданная. Камни от холода лопаться начали, всё живое в лёд обратилось.
Адмирал и генерал стоят в шубах на трёх мехах — издали ну прямо как стога сена — не отличишь.
Солдат кафтан потуже подпоясал, ногами притоптывает, руками себя по бокам хлещет. То присядет, то встанет, то присядет, то встанет. Уши, нос, щеки потрёт, побегает туда-сюда, снова приседать начинает. Потом начал ружейные приёмы выполнять. Сам себе командует:
— Коли! Бей! Коли! Бей!
От солдата такой пар пошёл, словно он только из бани выбрался.
Чем мороз больше лютовал, тем солдат быстрее бегал. Ничего с ним стужа поделать не могла!
— Ну, хватит! — сказал царь Пётр. — Спасибо тебе, братец мороз! Посмотрим, кто там жив остался!
Сразу потеплело, снова птицы запели, листва на деревьях зазеленела.
Вышли царь с царицей и со всей своей свитою из дворца.
Глядь: солдат перед генералом навытяжку стоит, а генерал его распекает. За то, что когда солдат ружейные приёмы в стужу делал, то две ошибки допустил — приклад высоко держал и колол неглубоко.
— А почему адмирал из своей шубы не вылезает? — спросил царь Пётр.
— Не иначе, он там замёрз до смерти, царь-батюшка, — радостно ответил генерал.
Подошли к шубе, открыли её — а там вместо адмирала — сосулька в мундире!
— Плоха же оказалась его одежда, — сказал царь. — Но спор ваш не закончен. Теперь посмотрим, как вы жару выдержите!
— За что меня обижаете, царь-батюшка? — взмолился генерал. — Ведь я с адмиралом спорил, а не с солдатом. Свой спор я выиграл, а с солдатом мне невозможно на равной ноге быть! Я же генерал!
— Если ты настоящий генерал — то чего же тебе бояться? — засмеялся царь Пётр. — А если солдат у тебя спор выиграет — то какой же ты после этого будешь генерал? Солнце, ваше сиятельство, начинай!
Едва царь с царицей и со всей своей свитой укрылись во дворце, как началась жара небывалая. Всё кругом почернело. Ручьи и реки высохли, в облака обратились. Медведи в лесах дремучих шкуры с себя посбрасывали.
Генерал язык высунул, глаза выкатил — ни вдохнуть, ни выдохнуть не может. А солдат как ни в чём не бывало туда-сюда ходит, ружьишком поигрывает.
Солнце ещё пуще печёт изо всех сил. Генерал уже усыхать начал, сморщился, почернел.
— Эх, солнце, — сказал солдат и усы подкрутил, — ты же русских солдат в боях и сраженьях видело! Там уж такое пекло бывало, не чета нынешнему! И ничего — живы остались! Чего же ты зря стараешься? Смотри, само не сгори!
Видно, солнцу и самому уже невтерпёж стало — жара начала спадать.
Вышли царь с царицей и со всей своей свитой из дворца.
Глядь: солдат как ни в чем не бывало, туда-сюда ходит, ружьишком поигрывает.
А в генеральском мундире — головешка.
— Значит, и генеральская одежда никуда не годится! — сказал Пётр. — Всех победил солдатский кафтан! Быть тебе, солдат, отныне генералом!
— А может генерал ходить в солдатском кафтане? — спросил солдат.
— Нет, это непорядок! — ответил царь Пётр.
— Но ежели генеральский мундир хуже солдатского кафтана, так зачем же мне добро на худо менять? — усмехнулся солдат. — Нет, уж лучше я так солдатом и останусь. А можете вы одну просьбу мою исполнить, ваше императорское величество?
— Если смогу — исполню. Говори.
— Просьба такая: чтоб я, до конца дней моих, никому, кроме Вас, царь-государь, чести не отдавал — ни генералам, ни адмиралам, ни фельдмаршалам!
Царь Пётр весело оглядел свою свиту — князей, графов, генералов, адмиралов — и сказал:
— Хоть это и не положено, но ладно, пусть будет по-твоему! Можешь генералам и адмиралам чести не отдавать — ты их в честном споре победил. А вот фельдмаршалов изволь приветствовать, как то воинский устав предписывает!
Царь рассмеялся и промолвил:
— Но если будет случай, и ты, солдат, у фельдмаршала какой-нибудь спор выиграешь — тогда другое дело!
Двое молодцов и солдатского ранца.
Шёл солдат домой — из армии возвращался. Шагал весело, песню пел — бывалый солдат без песни ходить не любит.
Пошла дорога через лес. Видит солдат: опрокинулся воз с дровами. Лошадь в постромках запуталась, на дорогу выбраться не может. Мужичок-старичок вожжи дёргает да что толку!
— Лихо тебя, дед, угораздило! — усмехнулся солдат. — И давно тут застрял?
— Давно, сынок, давно, служивый, — отвечает мужичок-старичок, — уж и возок один мимо проехал, и две кареты, и боярские слуги мимо прошли — все только смеются, а пособить никто не желает.
— Одному тебе, дед, вовек на дорогу не выбраться! — сказал солдат, подошёл к возу, подпёр плечом — раз, два, три! — и поставил его на колеса. Потом подтолкнул воз — раз, два, взяли! — и выпихнул его на дорогу.
Помог мужичку-старичку дрова собрать, на воз уложить.
— Жалко, что нам не по пути, — вздохнул солдат. — А то бы подвёз ты меня, дед, хоть немного!
— Спасибо тебе, служивый! — поклонился мужичок-старичок. — Добрая у тебя душа!
— И тебе спасибо на добром слове! — ответил солдат. — Русский воин никогда мимо чужой беды не пройдёт. Нашу заповедь слышал: землю родную береги, ворога погуби, малому да старому помоги!
— На Руси на добро добром отвечают, — молвил мужичок-старичок. — Хочу тебе, служивый, дать один совет. Если случится попадёшь в столицу да царю чем-либо вдруг угодишь и он тебе скажет: «Проси у меня чего хочешь», — то ты попроси у него старый солдатский ранец, который в царской сокровищнице валяется. И что бы царь тебе ни предлагал — взамен ничего не бери.
Сказал мужичок-старичок эти слова и растаял, исчез — словно бы ни его, ни воза с дровами, ни лошади и не бывало никогда.
— Ловко! — покачал головой солдат. — Сколько я на свете чудес ни видывал, а всё равно каждый раз удивляюсь! Ловко!
И зашагал дальше.
А как раз в эту пору в гости к царю приехали иноземные всякие короли да принцы. Пировали они день, другой, а на третий поднялся меж ними спор: кто кого сильнее!
Самим-то королям и принцам друг с дружкой силой мерятся несподручно — дело это не благородное, не королевское. На такой случай каждый из них с собой силача возит. И тот силач вместо короля или принца борется, силу-сноровку свою показывает.
Раз такое дело, то и царь клич бросил: всем, кто в свою силу крепко верит, немедля во дворец явиться!
Услышал это солдат, усы подкрутил:
— Какой же русский в свою силу не верует?
И пошёл в столицу, прямо во дворец царский.
Собрались силачи, стали бороться друг с другом. Кого на лопатки уложат — тот уходит мёд пить. А кто верх берёт, тот с другим силачом начинает бороться.
И так вышло, что солдат, в конце концов, всех победил. И тех, кто хвастал своей силой, и тех, кто помалкивал. Кого хитростью, кого ловкостью, а кого и просто — бросит через голову да коленом к земле и прижмёт! Сильнее всех оказался!
Царь его обнял и сказал:
— Молодец! Не посрамил силушку русскую! А теперь давай со мною бороться! Положишь меня — проси чего хочешь! Ну, держись, солдат!
Обхватили они друг друга так, что кости захрустели. Вокруг гости иноземные столпились — никогда не видели они такой забавы.
Солдату не хотелось на глазах у чужаков царя своего побеждать. Решил он поддаться, ослабил хватку — царь его тотчас на обе лопатки и положил.
— Виват! — кричат все. — Виват царю-богатырю!
А царь рассердился, усы топорщит, говорит солдату:
— Ты камедь передо мною не разыгрывай, а то я тебе вместо награды выволочку дам! Меня не обманешь! Будем ещё раз бороться!
Опять они схватились. И опять солдат поддался — уж очень ему не хотелось царя перед гостями позорить.
Ещё пуще разыгрался царский характер.
— Ты меня за командира своего почитаешь? — закричал царь.
— Так точно, ваше императорское величество! — ответил солдат. — Вы есть мой самый первый командир!
И тихо добавил:
— Царь-государь, ведь гости иноземные тут… что они про Вас-то потом рассказывать будут?
— Пусть что хотят говорят! — закричал царь. — Они-то и так бороться, как я умею, не могут! А тебе приказываю: борись во всю силу! Честно, без обмана!
— Будет исполнено, ваше императорское величество! — отрапортовал солдат.
Ну, приказ есть приказ — нужно его выполнять. Только борьба началась, солдат изловчился, да так царя крутанул, что сразу его на обе лопатки и уложил.
— Молодец! — вставая и отряхиваясь, сказал царь. — Уговор дороже денег — проси чего хочешь!
— Ничего мне не надобно, кроме старого солдатского ранца из вашей сокровищницы, — ответил солдат.
— Ох, хитёр же ты, солдатик! — усмехнулся царь. — Никогда бы я тот ранец никому не отдал, да слово царское нарушить не могу! Эй, генералы, принесите мне ранец!
Получил солдат ранец, а царь говорит:
— Беру я тебя, солдатик, к себе на службу. Будешь сокровищницу мою охранять. Сдаётся мне, что в неё воры наведываются. Ночью на страже стоять будешь, а днём отдыхать!
Так и пошло: днём солдат отдыхает, а ночью царские сокровища сторожит.
Ходит с ружьём возле казны царской и гадает:
«Чего ж этот ранец в сокровищнице лежал рядом с камнями драгоценными да золотом червонным? Ранец старый, внутри пустой — какая в нём корысть?»
Разглядывал его солдат со всех сторон, крутил-вертел — ничего не увидел. Задумался, да пальцами-то по ранцу и постучал — вроде как барабанную дробь выбил.
И тут же откуда ни возьмись перед ним два молодца встали.
— Мы — двое из ранца! — сказали они. — Служим тому, кто ранцем владеет!
— Ловко! — рассмеялся солдат. — Много я чудес видел в жизни, а всё равно — каждый раз удивляюсь!
— Чего прикажешь? — спрашивают молодцы.
— Да вроде пока ничего не прикажу, — отвечает солдат. — Нужно будет — позову.
А во дворе жили, среди прочей разной челяди, три боярина. Они-то и повадились в царскую казну захаживать. Все потайные двери узнали, ключи к ним подобрали. У царя злата много — не сразу заметишь, если кто и украл.
На этот раз, в самую глухую ночную пору, бояре из потайного хода вышли, а солдат на посту стоит! Делать нечего — назад воры повернули.
— Житья нам не будет от этого солдата! — сказал один боярин.
— Ежели мы его не погубим, добра царского нам не видать! — сказал другой.
А третий хлопнул себя по лбу:
— Знаю, как от солдата избавиться! Пойдём к царю и скажем, будто солдат по городу ходит, на каждом углу похваляется, что самого царя на лопатки уложил! Что, дескать, слабенёк у нас царь-государь!
Так бояре и сделали. Поклонились на следующий день царю:
— Не вели казнить, царь-батюшка, а вели правду говорить!
— Велю! — сказал царь.
— Одни мы, бояре, цену знаем твоему доброму слову, царь-батюшка! — сказал один боярин. — А мужики да солдаты, чем ты с ними добрее, тем больше они нос задирают!
— Это к чему такие разговоры? — спросил царь.
— К тому, что солдат ходит по городу и тебя хулит! — молвил второй боярин. — Дескать, слабенёк у нас царь, на ногах стоит худо, побороть его любой может!
— Позорит он тебя, государь наш, позорит последними словами! — закричал третий боярин. — Лучше оглохнуть, чем солдатские слова слышать! На обе, говорит, лопатки я царя положил и, говорит, коленом придерживал!
Крепко осерчал царь, вспылил:
— Где ж это видано, чтоб надо мною, царём, потешались?! Приказываю: солдата тотчас в колодки заковать и в арестантскую посадить! Чтоб ему в другой раз неповадно было язык распускать!
Слуги побежали, схватили солдата, на ноги и на руки ему колодки дубовые повесили и в арестантскую посадили.
— Не велика беда! — усмехнулся солдат. — Мне бы только до ранца рукой дотянуться!
Сбросил он ранец с плеч, побарабанил по нему пальцами. Встали перед солдатом двое молодцев.
— Чего прикажешь? — спрашивают.
— Снимите колодки, а то руки-ноги от них устали! — приказал солдат, и в тот же миг развалились колодки дубовые. — А теперь отправляйтесь во дворец, узнайте, за что меня под арест взяли!
Молодцы исчезли, а солдат положил ранец под голову и заснул.
Молодцы вернулись к вечеру, все рассказали, как было.
— Не иначе, как я поперёк дороги этим боярам стал, — догадался солдат. — Видно, худое дело они задумали!
— Прикажи — будем казну охранять, — говорят молодцы, — ни зверь, ни птица и близко к ней не подойдут!
— Нет, солдат приказы должен самолично выполнять, на других не сваливать! Вы, молодцы, меня отсюда на пост доставьте — время мне уже заступать!
Солдат усы не успел подкрутить, как оказался на посту возле царской казны.
Бояре только стали потайную дверь отмыкать, а солдат тут как тут:
— Стой! Кто идет?
Бояре испугались, пустились со всех ног прочь. Так бежали, что целую ночь отдышаться не могли.
— Откуда он взялся, этот солдат? — спросил первый боярин, когда, наконец, перевел дух.
— Видно, стража у арестантской плоха! — сказал второй боярин.
— А как же он колодки с рук-ног снял? — почесал затылок третий боярин. — Нет, тут что-то не так… Нужно к царю идти — пусть солдата в яму посадят, уж оттуда он не выберется!
Пошли к царю. Поклонились.
— Царь-батюшка, где ж это видано, чтоб твои указы не исполнялись? — спросил первый боярин.
— А что случилось?
— Солдат из-под ареста ушёл, всю ночь по городу ходил, сами видели! — сказал второй боярин.
— И опять похвалялся своей силой, а твоей, царь-батюшка, слабостью! — добавил третий боярин. — Посади ты его, царь-батюшка, в самую глубокую яму, чтоб оттуда и неба не видно было! Да на ноги, на руки ему — кандалы чугунные, потяжелее…
Царь пуще прежнего вспылил:
— Что ж это такое? Арестанты разгуливают на свободе?! Бросить солдата в яму! Посадить его на цепь!
А солдат с поста своего вернулся в арестантскую, ранец под голову, заснул.
Так его, сонного, на цепь приковали да в яму и бросили.
— Ох и боятся же меня воры-бояре, раз так перед царём чернят! — смекнул солдат. — Ну да меня этим не проймёшь — я свою службу знаю.
И как только вечер наступил, побарабанил солдат по ранцу — явились перед ним молодцы.
— Что прикажешь?
— Освободите меня да на пост доставьте! — приказал им солдат.
Тотчас же цепь свалилась, и очутился солдат у казны царской.
Только полночь минула, бояре к потайной двери подошли. Смело, не таясь — кого бояться? Солдат-то в яме сидит!
Ключами зазвякали, начали замки отмыкать. А солдат подошёл поближе да как гаркнет:
— Попались, толстопузые! Вяжи воров!
Бояре едва жизни от страха тут же, не сходя с места, не лишились. С места двинуться не могут — коленки у них подогнулись.
Солдат, глядя на бояр, так захохотал, аж слезы из глаз потекли. Лишь тогда воры в сознание пришли и дали стрекача — только пятки засверкали.
Когда рассвет занялся, солдат вызвал молодцев из ранца и при казал:
— Отнесите меня назад, в яму! Да цепь наденьте, а то стража, неровен час, заметит неладное.
В яме улегся поудобнее, положил ранец под голову и заснул.
А бояре до утра сидели в своих палатах каменных и даже говорить друг с другом не могли — тряслись от страха, зуб на зуб не попадал.
Уже солнышко взошло, когда один из бояр, наконец, слово вымолвил:
— Как же он, проклятущий солдат, из ямы выбрался, от цепи освободился?
— Нужно у стражи об этом допытаться! — сказал второй боярин.
— Тут что-то не так, помяните мое слово! — почесал в затылке третий боярин.
Пошли бояре к яме. Принялись ругать стражников:
— Ведаете, что за нарушение царского приказа бывает? А?
— Почему солдат из ямы выходит?
— Вас, разинь, самих нужно в яму вместе с солдатом посадить.
Стража клялась и божилась, что солдат из ямы и носа не показывал — да и как покажешь, ежели она глубокая, как колодец?
Бояре задумались.
— Как же так? Солдат из ямы не выходил — а на посту стоял? — удивился один боярин.
— Чудеса! — сказал второй. — Волшебная сила, не иначе!
— Это всё из-за ранца, который царь солдату дал, — зашептал третий. — Тот ранец волшебный — не иначе! Он-то все солдатские желания и выполняет! Пока ранец у солдата не отберём — нам с ним не совладать!
Стража открыла крышку, и боярин крикнул солдату:
— Ты теперь государев преступник, а не солдат! И ранца солдатского тебе не положено! Давай-ка его сюда!
— Как же я его тебе дам? Отсюда не добросить! Верёвку спускайте! — отвечает снизу солдат.
Бояре послали стражника за верёвкой.
А солдат тем временем вызвал молодцев из ранца и приказал:
— Принесите мне солдатский ранец, чтоб похож был на мой!
Не успели стражники веревку и до половины ямы опустить, как молодцы явились со старым солдатским ранцем.
— Две капли воды! — усмехнулся солдат, сравнивая ранцы. — Привяжите тот ранец, который принесли, к верёвке, да покрепче! Эй, поднимай!
Бояре верёвку вытащили, схватили солдатский ранец, понесли к себе. Что только с ним ни делали — никакого волшебства не приметили.
— Это не беда! — сказали они. — Главное — солдат теперь без ранца! И сегодня ночью мы без помех займёмся своим делом!
К вечеру солдата опять на пост доставили.
Только полночь миновала, слышит солдат — воры идут.
Подошли они к потайной двери, начали замки открывать.
«Эх, видно, сам-то царь никак не догадается, почему бояре меня погубить хотят! — подумал солдат. — Надо бы ему воров этих показать!»
— Тотчас сюда доставить царя! — приказал солдат молодцам из ранца.
Бояре не успели первые три замка отпереть, как рядом с солдатом царь очутился. Стоит, глаза протирает, никак спросонок не поймёт — где он?
Увидел солдата, усы от гнева затопорщились:
— Значит, правду мне мои верные слуги сказывали, что ты по ночам из ямы выходишь, по городу разгуливаешь?
— Правду, царь-государь! — ответил солдат. — Но не гневайся без причины, а выслушай…
И рассказал солдат царю всё как было — про бояр-воров, про молодцев из ранца.
— Слышите, ваше императорское величество? — сказал солдат. — Сейчас злодеи потайную дверь открывают, хотят вашу сокровищницу ограбить!
— Хочу посмотреть на них! — сказал царь и пошёл вперед.
А бояре-воры радуются, что никто им не мешает, уже последний замок с двери сняли. Только дверь стали отворять, как царь крикнет:
— Вот вы где, верные мои слуги!
Бояре, как голос царя услышали — повалились на землю и умерли от страха.
— Жалко! — сказал царь. — Я бы их в яму вместо тебя посадил! Ну, солдат, за верную службу получай награду! Дарю тебе всё, чем эти воры-бояре владели. Живи в своё удовольствие!
— Спасибо тебе, царь-государь, на добром слове! — сказал солдат. — Только сытая доля боярская мне не по сердцу! Отпусти ты меня домой, в деревню, да прикажи, чтоб с меня никаких налогов и податей не брали!
— Это ты, служивый, невозможного просишь! — засмеялся царь. — В моём царстве только один человек податей не платит — я сам! А двух царей сразу быть не может! Вот тебе кафтан с моего царского плеча и ступай на все четыре стороны! Да ранец-то мне оставь! Теперь эти молодцы вместо тебя казну сторожить будут!
— И на том спасибо, царь-батюшка, — поклонился солдат, отдал ранец, надел царский кафтан, запел песню и зашагал домой.
Оглавление
Было это или не было — поди знай, а как слышал, так и рассказываю.
Охотился как-то раз царь Пётр Первый, погнался за красным зверем, да и заблудился.
Вправо повернет — лес; влево поедет — лес; куда ни повернёт — везде лес стеной стоит. Деревья вершинами в небо упираются.
Кружил, кружил, в рожок играл — никто не отзывается. Должно стать, далеко от своих охотников отбился.
День к вечеру, а дороги нет как нет. Конь притомился, и самому отдохнуть захотелось. Только спешился, как услыхал — неподалеку кто-то песню поёт.
Вскочил на коня, поехал на голос и скоро выбрался на неширокую дорогу.
У обочины на камне солдат сидит и заунывную песню поёт.
— Здравствуй, служба!
— Здорово, — солдат отвечает.
— Откуда, куда, зачем? — спрашивает Пётр.
— Из отпуска, в полк, службу править. А ты кто будешь?
— Зовусь Петром, гнался вот за красным зверем да сбился с пути, а теперь хорошо бы в город попасть.
— Ну, ладно, — солдат говорит, — надо нам с тобой, друг, ночлег искать. До города и в день отсюда не добраться, а через час ведь совсем стемнеет. Стой тут, а я полезу на дерево, что повыше, погляжу, нет ли где поблизости жилья.
Влез солдат на самую вершину и крикнул:
— Тут влево, недалеко отсюда, дым вьётся и, слышно, собака пролаяла.
Спустился и повел Петра в ту сторону, где дым виден.
Пробираются напрямик, разговаривают. Пётр про службу спрашивает да про войну со шведами.
Солдат рассказывает:
— Солдатская доля — не своя воля. На войне-то всяко приходится: и жар донимает, и ветер обдувает, и дождём мочит, и ржа сердце точит. Офицеры да генералы, а особливо из чужеземцев, нашего брата, русского солдата, и за человека не считают, бьют батожьём без разбору: правого и виноватого. Коли бы солдатская воля да орудий и припасов поболе, давно бы шведа одолели. А так что: тянется война, конца-краю не видно. Вот солдаты скучают: иному хочется отца с матерью повидать, иной о жене молодой тужит, а иной скажет: «Хорошо бы царя повидать, все ему солдатские думы бы и рассказать».
— А ты-то царя видал? — Пётр спрашивает.
— Нет, не привелось, а слышал будто он нашим братом, солдатом, не гнушается. Справедливый, говорят, ну и крутенёк: за провинность и генерала палкой отлупит, как рассказывают.
Так они идут и идут и скоро вышли на широкую прогалину.
Перед ними высокая, большая пятистенная изба, крепким забором обнесена. Постучали — ответу нет, только собаки лай подняли.
Перемахнул солдат через забор, а на него два страшенных пса накинулись. Солдат саблю выхватил и зарубил собак.
Потом ворота отпер:
— Заезжай, Петруша; хоть и не по сердцу жильё, а всё от ночи ухоронимся, да и харчами разжиться не мешает.
Только поднялись на крыльцо, как навстречу им старуха.
— Здравствуй, бабушка, приюти дорожных людей на ночь да дай чего-нибудь поужинать, — солдат говорит.
— Нет у меня ничего для вас, и ночевать негде, уходите, откуда пришли.
— Коли так, придётся нам, Петруша, самим поглядеть, что тут творится.
Зашли в горницу, на лавке девушка сидит.
— Собери, красавица, поесть, не даром просим, за деньги, — говор солдат.
Девушка в ответ только мычит да рукой показывает и приветливо улыбается.
— Видишь, Петруша, немая на печь да на сундук показывает.
Открыл солдат заслонку, вытащил из печки жареного гуся; открыл сундук, а там чего-чего нет: и ветчина, и масло, и заедки разные — всяких кушаньев и напитков на двадцать человек достанет.
Поужинали, солдат говорит:
— Хорошо бы теперь на боковую. Куда эта дверь ведёт? Подавай, бабка, ключ!
— Нет у меня ключа, — ворчит старуха.
Приналег солдат плечом, понатужился — с треском дверь размахнулась.
А в той горнице оружие разное: пистолеты, кистени, сабли, кинжалы.
Заглянул солдат в горницу, закрыл дверь, сам думает: «Вот оно что, не к добрым людям угодили. По всему видать, хозяева — разбойники».
А Петру только и сказал:
— Тут негде лечь, пойдём на чердак ночевать, там просторнее да и посветлее.
Разыскал солдат два снопа соломы. Поднялись по приставной лесенке на чердак.
— Ты, Петруша, видать, очень крепко умаялся, ложись первый, а я караульным останусь, потом я посплю, а ты покараулишь.
Пётр только успел лечь — сразу уснул как убитый.
А солдат примостился возле люка с саблей наголо.
Немного времени прошло — шум, свист послышался. Ворота размахнулись, слышно — трое верховых приехали. Переговариваются:
— Куда девку девать?
— Запри в чулан покуда, сейчас некогда с ней возиться.
В ту пору старуха вышла во двор, рассказывает:
— Приехали на одном коне двое каких-то, собак зарубили, в горнице хозяйничали как хотели.
— Где они?
— Спят на чердаке, — старуха отвечает.
— Ну и пусть спят, вот поужинаем и управимся с ними — век не проснутся.
Ушли разбойники в горницу, стали пировать, и скоро все захмелели.
Старший саблю взял.
— Ну-ка, пойду гостей проведаю.
Идёт по сеням, слышит — спят, храпят в два голоса на чердаке. Пётр спит, беды-невзгоды не чует, а солдат притворяется: храпит, будто тоже спит; сам весь подобрался, сидит над люком, и сабля занесена. Разбойник безо всякой опаски раз, раз по лесенке — и только высунулся, как солдат отсёк ему голову, словно качан капусты снял.
— Одним меньше!
А те два разбойника вино пьют, третьего ждут, дождаться не могут. Поднялся один, кинжал прихватил:
— Куда он там запропастился? Наливай, я сейчас ворочусь.
Идёт по сеням, пошатывается. Слышно, на лесенку вступил… Солдат и этому голову отсёк так же, как первому. Потом таким же манером и с третьим разбойником управился.
Стала заря заниматься, будит солдат Петра:
— Вставай, друг Петруша, вставай! Ты поспал, а я повоевал; пора в путь-дорогу отправляться.
Проснулся Пётр, стал спускаться вниз, увидал — разбойники валяются:
— Чего меня не разбудил, вдвоём-то бы легче справились.
— Мне не привыкать стать, со шведами сражался, управлялся, а эта пакость не устрашит. Знаешь поговорку: русский солдат в воде не тонет и в огне не горит.
В сенях встретила их немая, стала мычать и руками размахивать. Насилу догадались, про что она сказать хочет: «Старуха убежала из дому».
Потом повела к чулану, на замок показывает и топор солдату подала.
Сбил солдат замок, размахнул дверь — а там девушка, писаная красавица, связанная лежит.
Развязали, освободили девушку. Немая повела их на двор, указала на каменную плиту, знаками учит: «Подымайте, дескать».
Плиту подняли, а там ход в подземелье. Спустился солдат в тайник и видит богатства несметные: и серебро, и золото, и бархат, и парча, и каменья самоцветные.
Набрал солдат в походный ранец золота, сколько мог унести, набрал и для товарища мешочек золота, выбрался, плиту на прежнее место сдвинул.
— Ну, Петруша, станем коней седлать, ехать надо.
Оседлали четырёх коней, девушек обеих усадили, сами сели и поехали.
— Я человек походный, — солдат говорит, — а ты, Петруша, коли не женат, приглядись к девушке-то; красотой не обижена, да и отец у неё богатейший купец, сказывает — приданным наградит.
Усмехнулся Пётр:
— Там видно будет.
К вечеру добрались до столицы.
— Ну, вот что, служивый, у заставы мы расстанемся. Ты с девушками поезжай вот на такой-то постоялый двор, а я поеду знакомого разыскивать. Как разыщу, так дам тебе знать.
На том они и расстались.
Солдат привёз девушек на постоялый, двор, куда охотник указал. Заказали ужин богатый.
И только сели за стол, как вдруг к воротам подкатила карета, шестериком запряжённая. Карету конные солдаты окружают. Впереди офицер едет.
«Что такое? — солдат думает. — Уж не проведали ли, что я разбойников порешил да маленько разбойничьими деньгами попользовался?»
В ту пору как раз вошёл офицер и строго так спрашивает сидельца:
— Где тут такие-то постояльцы: солдат и с ним две девушки?
Сиделец дрожит, слова вымолвить не может.
«Так и есть, за мной,» — смекнул солдат и говорит:
— Я век по судам не хаживал и сейчас в полк тороплюсь, недосуг мне, а что до денег, так берите их, прах их возьми, мне на войне только лишний груз таскать.
— Ладно, ладно, не разговаривай, — приказывает офицер, — садитесь все трое в карету, там разберутся без нас!
Сел солдат с девушками в карету. Поехали.
Подкатила карета к царскому дворцу.
На крыльце генералов видимо-невидимо, и все к одному высокому повертываются, честь отдают, государем называют. А он обличьем всем — ну как есть вылитый вчерашний охотник Петруша.
Подозвал царь солдата:
— Ну, служивый, здорово! Узнаёшь меня?
Солдат стал во фрунт, вытянулся, глядит на царя, глазом не сморгнёт. Царь обнял солдата, подмигнул:
— Не робей, служба, при мне и чужеземные генералы не посмеют без вины батожьём бить.
— Ох, государь, — говорит перепугавшийся солдат, — я ведь с тобой по-простому говорил, а коли что и не так сказал, не вели казнить: лучше я на войне за отечество голову сложу.
Засмеялся Петр:
— Ты ведь сам говорил, что царь хоть крутенёк, да только с тем, кто в чём-нибудь провинился, а ты за твои мне услуги и не солдат теперь, а офицер. Будешь ротой командовать, а как шведов разобьем, высватаем тебе ту красавицу, что ты спас от разбойников. Коли у меня все солдаты такие молодцы, как ты, так мы шведов как пить дать разобьем.
— Ну что я за молодец, — солдат говорит, — у нас есть орлы, куда мне до них!
— А коли так, — смеётся царь, — тогда тебе недолго неженатому ходить: победа не за горами!
И правда, после Полтавской баталии Пётр произвёл солдата в полковники и сам гулял у него на свадьбе.
Страница 1 из 2
Находчивый солдат: Двое молодцов и солдатского ранца (былина)
Шёл солдат домой — из армии возвращался. Шагал весело, песню пел — бывалый солдат без песни ходить не любит.
Пошла дорога через лес. Видит солдат: опрокинулся воз с дровами. Лошадь в постромках запуталась, на дорогу выбраться не может. Мужичок-старичок вожжи дёргает да что толку!
— Лихо тебя, дед, угораздило! — усмехнулся солдат. — И давно тут застрял?
— Давно, сынок, давно, служивый, — отвечает мужичок-старичок, — уж и возок один мимо проехал, и две кареты, и боярские слуги мимо прошли — все только смеются, а пособить никто не желает.
— Одному тебе, дед, вовек на дорогу не выбраться! — сказал солдат, подошёл к возу, подпёр плечом — раз, два, три! — и поставил его на колеса. Потом подтолкнул воз — раз, два, взяли! — и выпихнул его на дорогу.
Помог мужичку-старичку дрова собрать, на воз уложить.
— Жалко, что нам не по пути, — вздохнул солдат. — А то бы подвёз ты меня, дед, хоть немного!
— Спасибо тебе, служивый! — поклонился мужичок-старичок. — Добрая у тебя душа!
— И тебе спасибо на добром слове! — ответил солдат. — Русский воин никогда мимо чужой беды не пройдёт. Нашу заповедь слышал: землю родную береги, ворога погуби, малому да старому помоги!
— На Руси на добро добром отвечают, — молвил мужичок-старичок. — Хочу тебе, служивый, дать один совет. Если случится попадёшь в столицу да царю чем-либо вдруг угодишь и он тебе скажет: «Проси у меня чего хочешь», — то ты попроси у него старый солдатский ранец, который в царской сокровищнице валяется. И что бы царь тебе ни предлагал — взамен ничего не бери.
Сказал мужичок-старичок эти слова и растаял, исчез — словно бы ни его, ни воза с дровами, ни лошади и не бывало никогда.
— Ловко! — покачал головой солдат. — Сколько я на свете чудес ни видывал, а всё равно каждый раз удивляюсь! Ловко!
И зашагал дальше.
А как раз в эту пору в гости к царю приехали иноземные всякие короли да принцы. Пировали они день, другой, а на третий поднялся меж ними спор: кто кого сильнее!
Самим-то королям и принцам друг с дружкой силой мерятся несподручно — дело это не благородное, не королевское. На такой случай каждый из них с собой силача возит. И тот силач вместо короля или принца борется, силу-сноровку свою показывает.
Раз такое дело, то и царь клич бросил: всем, кто в свою силу крепко верит, немедля во дворец явиться!
Услышал это солдат, усы подкрутил:
— Какой же русский в свою силу не верует?
И пошёл в столицу, прямо во дворец царский.
Собрались силачи, стали бороться друг с другом. Кого на лопатки уложат — тот уходит мёд пить. А кто верх берёт, тот с другим силачом начинает бороться.
И так вышло, что солдат, в конце концов, всех победил. И тех, кто хвастал своей силой, и тех, кто помалкивал. Кого хитростью, кого ловкостью, а кого и просто — бросит через голову да коленом к земле и прижмёт! Сильнее всех оказался!
Царь его обнял и сказал:
— Молодец! Не посрамил силушку русскую! А теперь давай со мною бороться! Положишь меня — проси чего хочешь! Ну, держись, солдат!
Обхватили они друг друга так, что кости захрустели. Вокруг гости иноземные столпились — никогда не видели они такой забавы.
Солдату не хотелось на глазах у чужаков царя своего побеждать. Решил он поддаться, ослабил хватку — царь его тотчас на обе лопатки и положил.
— Виват! — кричат все. — Виват царю-богатырю!
А царь рассердился, усы топорщит, говорит солдату:
— Ты камедь передо мною не разыгрывай, а то я тебе вместо награды выволочку дам! Меня не обманешь! Будем ещё раз бороться!
Опять они схватились. И опять солдат поддался — уж очень ему не хотелось царя перед гостями позорить.
Ещё пуще разыгрался царский характер.
— Ты меня за командира своего почитаешь? — закричал царь.
— Так точно, ваше императорское величество! — ответил солдат. — Вы есть мой самый первый командир!
И тихо добавил:
— Царь-государь, ведь гости иноземные тут… что они про Вас-то потом рассказывать будут?
— Пусть что хотят говорят! — закричал царь. — Они-то и так бороться, как я умею, не могут! А тебе приказываю: борись во всю силу! Честно, без обмана!
— Будет исполнено, ваше императорское величество! — отрапортовал солдат.
Ну, приказ есть приказ — нужно его выполнять. Только борьба началась, солдат изловчился, да так царя крутанул, что сразу его на обе лопатки и уложил.
— Молодец! — вставая и отряхиваясь, сказал царь. — Уговор дороже денег — проси чего хочешь!
— Ничего мне не надобно, кроме старого солдатского ранца из вашей сокровищницы, — ответил солдат.
— Ох, хитёр же ты, солдатик! — усмехнулся царь. — Никогда бы я тот ранец никому не отдал, да слово царское нарушить не могу! Эй, генералы, принесите мне ранец!
Получил солдат ранец, а царь говорит:
— Беру я тебя, солдатик, к себе на службу. Будешь сокровищницу мою охранять. Сдаётся мне, что в неё воры наведываются. Ночью на страже стоять будешь, а днём отдыхать!
Так и пошло: днём солдат отдыхает, а ночью царские сокровища сторожит.
Ходит с ружьём возле казны царской и гадает:
«Чего ж этот ранец в сокровищнице лежал рядом с камнями драгоценными да золотом червонным? Ранец старый, внутри пустой — какая в нём корысть?»
Разглядывал его солдат со всех сторон, крутил-вертел — ничего не увидел. Задумался, да пальцами-то по ранцу и постучал — вроде как барабанную дробь выбил.
И тут же откуда ни возьмись перед ним два молодца встали.
— Мы — двое из ранца! — сказали они. — Служим тому, кто ранцем владеет!
— Ловко! — рассмеялся солдат. — Много я чудес видел в жизни, а всё равно — каждый раз удивляюсь!
— Чего прикажешь? — спрашивают молодцы.
— Да вроде пока ничего не прикажу, — отвечает солдат. — Нужно будет — позову.
А во дворе жили, среди прочей разной челяди, три боярина. Они-то и повадились в царскую казну захаживать. Все потайные двери узнали, ключи к ним подобрали. У царя злата много — не сразу заметишь, если кто и украл.
На этот раз, в самую глухую ночную пору, бояре из потайного хода вышли, а солдат на посту стоит! Делать нечего — назад воры повернули.
— Житья нам не будет от этого солдата! — сказал один боярин.
— Ежели мы его не погубим, добра царского нам не видать! — сказал другой.
А третий хлопнул себя по лбу:
— Знаю, как от солдата избавиться! Пойдём к царю и скажем, будто солдат по городу ходит, на каждом углу похваляется, что самого царя на лопатки уложил! Что, дескать, слабенёк у нас царь-государь!
Так бояре и сделали. Поклонились на следующий день царю:
— Не вели казнить, царь-батюшка, а вели правду говорить!
— Велю! — сказал царь.
— Одни мы, бояре, цену знаем твоему доброму слову, царь-батюшка! — сказал один боярин. — А мужики да солдаты, чем ты с ними добрее, тем больше они нос задирают!
— Это к чему такие разговоры? — спросил царь.
— К тому, что солдат ходит по городу и тебя хулит! — молвил второй боярин. — Дескать, слабенёк у нас царь, на ногах стоит худо, побороть его любой может!
— Позорит он тебя, государь наш, позорит последними словами! — закричал третий боярин. — Лучше оглохнуть, чем солдатские слова слышать! На обе, говорит, лопатки я царя положил и, говорит, коленом придерживал!
Крепко осерчал царь, вспылил:
— Где ж это видано, чтоб надо мною, царём, потешались?! Приказываю: солдата тотчас в колодки заковать и в арестантскую посадить! Чтоб ему в другой раз неповадно было язык распускать!
Слуги побежали, схватили солдата, на ноги и на руки ему колодки дубовые повесили и в арестантскую посадили.
— Не велика беда! — усмехнулся солдат. — Мне бы только до ранца рукой дотянуться!
Сбросил он ранец с плеч, побарабанил по нему пальцами. Встали перед солдатом двое молодцев.
— Чего прикажешь? — спрашивают.
— Снимите колодки, а то руки-ноги от них устали! — приказал солдат, и в тот же миг развалились колодки дубовые. — А теперь отправляйтесь во дворец, узнайте, за что меня под арест взяли!
Страницы: 1 2
Находчивый солдат
Про солдата и Петра Первого.
Было это или не было — поди знай, а как слышал, так и рассказываю.
Охотился как-то раз царь Пётр Первый, погнался за красным зверем, да и заблудился.
Вправо повернет — лес; влево поедет — лес; куда ни повернёт — везде лес стеной стоит. Деревья вершинами в небо упираются.
Кружил, кружил, в рожок играл — никто не отзывается. Должно стать, далеко от своих охотников отбился.
День к вечеру, а дороги нет как нет. Конь притомился, и самому отдохнуть захотелось. Только спешился, как услыхал — неподалеку кто-то песню поёт.
Вскочил на коня, поехал на голос и скоро выбрался на неширокую дорогу.
У обочины на камне солдат сидит и заунывную песню поёт.
— Здравствуй, служба!
— Здорово, — солдат отвечает.
— Откуда, куда, зачем? — спрашивает Пётр.
— Из отпуска, в полк, службу править. А ты кто будешь?
— Зовусь Петром, гнался вот за красным зверем да сбился с пути, а теперь хорошо бы в город попасть.
— Ну, ладно, — солдат говорит, — надо нам с тобой, друг, ночлег искать. До города и в день отсюда не добраться, а через час ведь совсем стемнеет. Стой тут, а я полезу на дерево, что повыше, погляжу, нет ли где поблизости жилья.
Влез солдат на самую вершину и крикнул:
— Тут влево, недалеко отсюда, дым вьётся и, слышно, собака пролаяла.
Спустился и повел Петра в ту сторону, где дым виден.
Пробираются напрямик, разговаривают. Пётр про службу спрашивает да про войну со шведами.
Солдат рассказывает:
— Солдатская доля — не своя воля. На войне-то всяко приходится: и жар донимает, и ветер обдувает, и дождём мочит, и ржа сердце точит. Офицеры да генералы, а особливо из чужеземцев, нашего брата, русского солдата, и за человека не считают, бьют батожьём без разбору: правого и виноватого. Коли бы солдатская воля да орудий и припасов поболе, давно бы шведа одолели. А так что: тянется война, конца-краю не видно. Вот солдаты скучают: иному хочется отца с матерью повидать, иной о жене молодой тужит, а иной скажет: «Хорошо бы царя повидать, все ему солдатские думы бы и рассказать».
— А ты-то царя видал? — Пётр спрашивает.
— Нет, не привелось, а слышал будто он нашим братом, солдатом, не гнушается. Справедливый, говорят, ну и крутенёк: за провинность и генерала палкой отлупит, как рассказывают.
Так они идут и идут и скоро вышли на широкую прогалину.
Перед ними высокая, большая пятистенная изба, крепким забором обнесена. Постучали — ответу нет, только собаки лай подняли.
Перемахнул солдат через забор, а на него два страшенных пса накинулись. Солдат саблю выхватил и зарубил собак.
Потом ворота отпер:
— Заезжай, Петруша; хоть и не по сердцу жильё, а всё от ночи ухоронимся, да и харчами разжиться не мешает.
Только поднялись на крыльцо, как навстречу им старуха.
— Здравствуй, бабушка, приюти дорожных людей на ночь да дай чего-нибудь поужинать, — солдат говорит.
— Нет у меня ничего для вас, и ночевать негде, уходите, откуда пришли.
— Коли так, придётся нам, Петруша, самим поглядеть, что тут творится.
Зашли в горницу, на лавке девушка сидит.
— Собери, красавица, поесть, не даром просим, за деньги, — говор солдат.
Девушка в ответ только мычит да рукой показывает и приветливо улыбается.
— Видишь, Петруша, немая на печь да на сундук показывает.
Открыл солдат заслонку, вытащил из печки жареного гуся; открыл сундук, а там чего-чего нет: и ветчина, и масло, и заедки разные — всяких кушаньев и напитков на двадцать человек достанет.
Поужинали, солдат говорит:
— Хорошо бы теперь на боковую. Куда эта дверь ведёт? Подавай, бабка, ключ!
— Нет у меня ключа, — ворчит старуха.
Приналег солдат плечом, понатужился — с треском дверь размахнулась.
А в той горнице оружие разное: пистолеты, кистени, сабли, кинжалы.
Заглянул солдат в горницу, закрыл дверь, сам думает: «Вот оно что, не к добрым людям угодили. По всему видать, хозяева — разбойники».
А Петру только и сказал:
— Тут негде лечь, пойдём на чердак ночевать, там просторнее да и посветлее.
Разыскал солдат два снопа соломы. Поднялись по приставной лесенке на чердак.
— Ты, Петруша, видать, очень крепко умаялся, ложись первый, а я караульным останусь, потом я посплю, а ты покараулишь.
Пётр только успел лечь — сразу уснул как убитый.
А солдат примостился возле люка с саблей наголо.
Немного времени прошло — шум, свист послышался. Ворота размахнулись, слышно — трое верховых приехали. Переговариваются:
— Куда девку девать?
— Запри в чулан покуда, сейчас некогда с ней возиться.
В ту пору старуха вышла во двор, рассказывает:
— Приехали на одном коне двое каких-то, собак зарубили, в горнице хозяйничали как хотели.
— Где они?
— Спят на чердаке, — старуха отвечает.
— Ну и пусть спят, вот поужинаем и управимся с ними — век не проснутся.
Ушли разбойники в горницу, стали пировать, и скоро все захмелели.
Старший саблю взял.
— Ну-ка, пойду гостей проведаю.
Идёт по сеням, слышит — спят, храпят в два голоса на чердаке. Пётр спит, беды-невзгоды не чует, а солдат притворяется: храпит, будто тоже спит; сам весь подобрался, сидит над люком, и сабля занесена. Разбойник безо всякой опаски раз, раз по лесенке — и только высунулся, как солдат отсёк ему голову, словно качан капусты снял.
— Одним меньше!
А те два разбойника вино пьют, третьего ждут, дождаться не могут. Поднялся один, кинжал прихватил:
— Куда он там запропастился? Наливай, я сейчас ворочусь.
Идёт по сеням, пошатывается. Слышно, на лесенку вступил… Солдат и этому голову отсёк так же, как первому. Потом таким же манером и с третьим разбойником управился.
Стала заря заниматься, будит солдат Петра:
— Вставай, друг Петруша, вставай! Ты поспал, а я повоевал; пора в путь-дорогу отправляться.
Проснулся Пётр, стал спускаться вниз, увидал — разбойники валяются:
— Чего меня не разбудил, вдвоём-то бы легче справились.
— Мне не привыкать стать, со шведами сражался, управлялся, а эта пакость не устрашит. Знаешь поговорку: русский солдат в воде не тонет и в огне не горит.
В сенях встретила их немая, стала мычать и руками размахивать. Насилу догадались, про что она сказать хочет: «Старуха убежала из дому».
Потом повела к чулану, на замок показывает и топор солдату подала.
Сбил солдат замок, размахнул дверь — а там девушка, писаная красавица, связанная лежит.
Развязали, освободили девушку. Немая повела их на двор, указала на каменную плиту, знаками учит: «Подымайте, дескать».
Плиту подняли, а там ход в подземелье. Спустился солдат в тайник и видит богатства несметные: и серебро, и золото, и бархат, и парча, и каменья самоцветные.
Набрал солдат в походный ранец золота, сколько мог унести, набрал и для товарища мешочек золота, выбрался, плиту на прежнее место сдвинул.
— Ну, Петруша, станем коней седлать, ехать надо.
Оседлали четырёх коней, девушек обеих усадили, сами сели и поехали.
— Я человек походный, — солдат говорит, — а ты, Петруша, коли не женат, приглядись к девушке-то; красотой не обижена, да и отец у неё богатейший купец, сказывает — приданным наградит.
Усмехнулся Пётр:
— Там видно будет.
К вечеру добрались до столицы.
— Ну, вот что, служивый, у заставы мы расстанемся. Ты с девушками поезжай вот на такой-то постоялый двор, а я поеду знакомого разыскивать. Как разыщу, так дам тебе знать.
Находчивый солдат
Про солдата и Петра Первого.
Было это или не было — поди знай, а как слышал, так и рассказываю.
Охотился как-то раз царь Пётр Первый, погнался за красным зверем, да и заблудился.
Вправо повернет — лес; влево поедет — лес; куда ни повернёт — везде лес стеной стоит. Деревья вершинами в небо упираются.
Кружил, кружил, в рожок играл — никто не отзывается. Должно стать, далеко от своих охотников отбился.
День к вечеру, а дороги нет как нет. Конь притомился, и самому отдохнуть захотелось. Только спешился, как услыхал — неподалеку кто-то песню поёт.
Вскочил на коня, поехал на голос и скоро выбрался на неширокую дорогу.
У обочины на камне солдат сидит и заунывную песню поёт.
— Здравствуй, служба!
— Здорово, — солдат отвечает.
— Откуда, куда, зачем? — спрашивает Пётр.
— Из отпуска, в полк, службу править. А ты кто будешь?
— Зовусь Петром, гнался вот за красным зверем да сбился с пути, а теперь хорошо бы в город попасть.
— Ну, ладно, — солдат говорит, — надо нам с тобой, друг, ночлег искать. До города и в день отсюда не добраться, а через час ведь совсем стемнеет. Стой тут, а я полезу на дерево, что повыше, погляжу, нет ли где поблизости жилья.
Влез солдат на самую вершину и крикнул:
— Тут влево, недалеко отсюда, дым вьётся и, слышно, собака пролаяла.
Спустился и повел Петра в ту сторону, где дым виден.
Пробираются напрямик, разговаривают. Пётр про службу спрашивает да про войну со шведами.
Солдат рассказывает:
— Солдатская доля — не своя воля. На войне-то всяко приходится: и жар донимает, и ветер обдувает, и дождём мочит, и ржа сердце точит. Офицеры да генералы, а особливо из чужеземцев, нашего брата, русского солдата, и за человека не считают, бьют батожьём без разбору: правого и виноватого. Коли бы солдатская воля да орудий и припасов поболе, давно бы шведа одолели. А так что: тянется война, конца- краю не видно. Вот солдаты скучают: иному хочется отца с матерью повидать, иной о жене молодой тужит, а иной скажет: «Хорошо бы царя повидать, все ему солдатские думы бы и рассказать».
— А ты-то царя видал? — Пётр спрашивает.
— Нет, не привелось, а слышал будто он нашим братом, солдатом, не гнушается. Справедливый, говорят, ну и крутенёк: за провинность и генерала палкой отлупит, как рассказывают.
Так они идут и идут и скоро вышли на широкую прогалину.
Перед ними высокая, большая пятистенная изба, крепким забором обнесена. Постучали — ответу нет, только собаки лай подняли.
Перемахнул солдат через забор, а на него два страшенных пса накинулись. Солдат саблю выхватил и зарубил собак.
Потом ворота отпер:
— Заезжай, Петруша; хоть и не по сердцу жильё, а всё от ночи ухоронимся, да и харчами разжиться не мешает.
Только поднялись на крыльцо, как навстречу им старуха.
— Здравствуй, бабушка, приюти дорожных людей на ночь да дай чего-нибудь поужинать, — солдат говорит.
— Нет у меня ничего для вас, и ночевать негде, уходите, откуда пришли.
— Коли так, придётся нам, Петруша, самим поглядеть, что тут творится.
Зашли в горницу, на лавке девушка сидит.
— Собери, красавица, поесть, не даром просим, за деньги, — говор солдат.
Девушка в ответ только мычит да рукой показывает и приветливо улыбается.
— Видишь, Петруша, немая на печь да на сундук показывает.
Открыл солдат заслонку, вытащил из печки жареного гуся; открыл сундук, а там чего-чего нет: и ветчина, и масло, и заедки разные — всяких кушаньев и напитков на двадцать человек достанет.
Поужинали, солдат говорит:
— Хорошо бы теперь на боковую. Куда эта дверь ведёт? Подавай, бабка, ключ!
— Нет у меня ключа, — ворчит старуха.
Приналег солдат плечом, понатужился — с треском дверь размахнулась.
А в той горнице оружие разное: пистолеты, кистени, сабли, кинжалы.
Заглянул солдат в горницу, закрыл дверь, сам думает: «Вот оно что, не к добрым людям угодили. По всему видать, хозяева — разбойники».
А Петру только и сказал:
— Тут негде лечь, пойдём на чердак ночевать, там просторнее да и посветлее.
Разыскал солдат два снопа соломы. Поднялись по приставной лесенке на чердак.
— Ты, Петруша, видать, очень крепко умаялся, ложись первый, а я караульным останусь, потом я посплю, а ты покараулишь.
Пётр только успел лечь — сразу уснул как убитый.
А солдат примостился возле люка с саблей наголо.
Немного времени прошло — шум, свист послышался. Ворота размахнулись, слышно — трое верховых приехали. Переговариваются:
— Куда девку девать?
— Запри в чулан покуда, сейчас некогда с ней возиться.
В ту пору старуха вышла во двор, рассказывает:
— Приехали на одном коне двое каких-то, собак зарубили, в горнице хозяйничали как хотели.
— Где они?
— Спят на чердаке, — старуха отвечает.
— Ну и пусть спят, вот поужинаем и управимся с ними — век не проснутся.
Ушли разбойники в горницу, стали пировать, и скоро все захмелели.
Старший саблю взял.
— Ну-ка, пойду гостей проведаю.
Идёт по сеням, слышит — спят, храпят в два голоса на чердаке. Пётр спит, беды-невзгоды не чует, а солдат притворяется: храпит, будто тоже спит; сам весь подобрался, сидит над люком, и сабля занесена. Разбойник безо всякой опаски раз, раз по лесенке — и только высунулся, как солдат отсёк ему голову, словно качан капусты снял.
— Одним меньше!
А те два разбойника вино пьют, третьего ждут, дождаться не могут. Поднялся один, кинжал прихватил:
— Куда он там запропастился? Наливай, я сейчас ворочусь.
Идёт по сеням, пошатывается. Слышно, на лесенку вступил… Солдат и этому голову отсёк так же, как первому. Потом таким же манером и с третьим разбойником управился.
Было это или не было — поди знай, а как слышал, так и рассказываю.
Охотился как-то раз царь Пётр Первый, погнался за красным зверем, да и заблудился.
Вправо повернет — лес; влево поедет — лес; куда ни повернёт — везде лес стеной стоит. Деревья вершинами в небо упираются.
Кружил, кружил, в рожок играл — никто не отзывается. Должно стать, далеко от своих охотников отбился.
День к вечеру, а дороги нет как нет. Конь притомился, и самому отдохнуть захотелось. Только спешился, как услыхал — неподалеку кто-то песню поёт.
Вскочил на коня, поехал на голос и скоро выбрался на неширокую дорогу.
У обочины на камне солдат сидит и заунывную песню поёт.
— Здравствуй, служба!
— Здорово, — солдат отвечает.
— Откуда, куда, зачем? — спрашивает Пётр.
— Из отпуска, в полк, службу править. А ты кто будешь?
— Зовусь Петром, гнался вот за красным зверем да сбился с пути, а теперь хорошо бы в город попасть.
— Ну, ладно, — солдат говорит, — надо нам с тобой, друг, ночлег искать. До города и в день отсюда не добраться, а через час ведь совсем стемнеет. Стой тут, а я полезу на дерево, что повыше, погляжу, нет ли где поблизости жилья.
Влез солдат на самую вершину и крикнул:
— Тут влево, недалеко отсюда, дым вьётся и, слышно, собака пролаяла.
Спустился и повел Петра в ту сторону, где дым виден.
Пробираются напрямик, разговаривают. Пётр про службу спрашивает да про войну со шведами.
Солдат рассказывает:
— Солдатская доля — не своя воля. На войне-то всяко приходится: и жар донимает, и ветер обдувает, и дождём мочит, и ржа сердце точит. Офицеры да генералы, а особливо из чужеземцев, нашего брата, русского солдата, и за человека не считают, бьют батожьём без разбору: правого и виноватого. Коли бы солдатская воля да орудий и припасов поболе, давно бы шведа одолели. А так что: тянется война, конца-краю не видно. Вот солдаты скучают: иному хочется отца с матерью повидать, иной о жене молодой тужит, а иной скажет: «Хорошо бы царя повидать, все ему солдатские думы бы и рассказать».
— А ты-то царя видал? — Пётр спрашивает.
— Нет, не привелось, а слышал будто он нашим братом, солдатом, не гнушается. Справедливый, говорят, ну и крутенёк: за провинность и генерала палкой отлупит, как рассказывают.
Так они идут и идут и скоро вышли на широкую прогалину.
Перед ними высокая, большая пятистенная изба, крепким забором обнесена. Постучали — ответу нет, только собаки лай подняли.
Перемахнул солдат через забор, а на него два страшенных пса накинулись. Солдат саблю выхватил и зарубил собак.
Потом ворота отпер:
— Заезжай, Петруша; хоть и не по сердцу жильё, а всё от ночи ухоронимся, да и харчами разжиться не мешает.
Только поднялись на крыльцо, как навстречу им старуха.
— Здравствуй, бабушка, приюти дорожных людей на ночь да дай чего-нибудь поужинать, — солдат говорит.
— Нет у меня ничего для вас, и ночевать негде, уходите, откуда пришли.
— Коли так, придётся нам, Петруша, самим поглядеть, что тут творится.
Зашли в горницу, на лавке девушка сидит.
— Собери, красавица, поесть, не даром просим, за деньги, — говор солдат.
Девушка в ответ только мычит да рукой показывает и приветливо улыбается.
— Видишь, Петруша, немая на печь да на сундук показывает.
Открыл солдат заслонку, вытащил из печки жареного гуся; открыл сундук, а там чего-чего нет: и ветчина, и масло, и заедки разные — всяких кушаньев и напитков на двадцать человек достанет.
Поужинали, солдат говорит:
— Хорошо бы теперь на боковую. Куда эта дверь ведёт? Подавай, бабка, ключ!
— Нет у меня ключа, — ворчит старуха.
Приналег солдат плечом, понатужился — с треском дверь размахнулась.
А в той горнице оружие разное: пистолеты, кистени, сабли, кинжалы.
Заглянул солдат в горницу, закрыл дверь, сам думает: «Вот оно что, не к добрым людям угодили. По всему видать, хозяева — разбойники».
А Петру только и сказал:
— Тут негде лечь, пойдём на чердак ночевать, там просторнее да и посветлее.
Разыскал солдат два снопа соломы. Поднялись по приставной лесенке на чердак.
— Ты, Петруша, видать, очень крепко умаялся, ложись первый, а я караульным останусь, потом я посплю, а ты покараулишь.
Пётр только успел лечь — сразу уснул как убитый.
А солдат примостился возле люка с саблей наголо.
Немного времени прошло — шум, свист послышался. Ворота размахнулись, слышно — трое верховых приехали. Переговариваются:
— Куда девку девать?
— Запри в чулан покуда, сейчас некогда с ней возиться.
В ту пору старуха вышла во двор, рассказывает:
— Приехали на одном коне двое каких-то, собак зарубили, в горнице хозяйничали как хотели.
— Где они?
— Спят на чердаке, — старуха отвечает.
— Ну и пусть спят, вот поужинаем и управимся с ними — век не проснутся.
Ушли разбойники в горницу, стали пировать, и скоро все захмелели.
Старший саблю взял.
— Ну-ка, пойду гостей проведаю.
Идёт по сеням, слышит — спят, храпят в два голоса на чердаке. Пётр спит, беды-невзгоды не чует, а солдат притворяется: храпит, будто тоже спит; сам весь подобрался, сидит над люком, и сабля занесена. Разбойник безо всякой опаски раз, раз по лесенке — и только высунулся, как солдат отсёк ему голову, словно качан капусты снял.
— Одним меньше!
А те два разбойника вино пьют, третьего ждут, дождаться не могут. Поднялся один, кинжал прихватил:
— Куда он там запропастился? Наливай, я сейчас ворочусь.
Идёт по сеням, пошатывается. Слышно, на лесенку вступил… Солдат и этому голову отсёк так же, как первому. Потом таким же манером и с третьим разбойником управился.
Стала заря заниматься, будит солдат Петра:
— Вставай, друг Петруша, вставай! Ты поспал, а я повоевал; пора в путь-дорогу отправляться.
Проснулся Пётр, стал спускаться вниз, увидал — разбойники валяются:
— Чего меня не разбудил, вдвоём-то бы легче справились.
— Мне не привыкать стать, со шведами сражался, управлялся, а эта пакость не устрашит. Знаешь поговорку: русский солдат в воде не тонет и в огне не горит.
В сенях встретила их немая, стала мычать и руками размахивать. Насилу догадались, про что она сказать хочет: «Старуха убежала из дому».
Потом повела к чулану, на замок показывает и топор солдату подала.
Сбил солдат замок, размахнул дверь — а там девушка, писаная красавица, связанная лежит.
Развязали, освободили девушку. Немая повела их на двор, указала на каменную плиту, знаками учит: «Подымайте, дескать».
Плиту подняли, а там ход в подземелье. Спустился солдат в тайник и видит богатства несметные: и серебро, и золото, и бархат, и парча, и каменья самоцветные.
Набрал солдат в походный ранец золота, сколько мог унести, набрал и для товарища мешочек золота, выбрался, плиту на прежнее место сдвинул.
— Ну, Петруша, станем коней седлать, ехать надо.
Оседлали четырёх коней, девушек обеих усадили, сами сели и поехали.
— Я человек походный, — солдат говорит, — а ты, Петруша, коли не женат, приглядись к девушке-то; красотой не обижена, да и отец у неё богатейший купец, сказывает — приданным наградит.
Усмехнулся Пётр:
— Там видно будет.
К вечеру добрались до столицы.
— Ну, вот что, служивый, у заставы мы расстанемся. Ты с девушками поезжай вот на такой-то постоялый двор, а я поеду знакомого разыскивать. Как разыщу, так дам тебе знать.
На том они и расстались.
Солдат привёз девушек на постоялый, двор, куда охотник указал. Заказали ужин богатый.
И только сели за стол, как вдруг к воротам подкатила карета, шестериком запряжённая. Карету конные солдаты окружают. Впереди офицер едет.
«Что такое? — солдат думает. — Уж не проведали ли, что я разбойников порешил да маленько разбойничьими деньгами попользовался?»
В ту пору как раз вошёл офицер и строго так спрашивает сидельца:
— Где тут такие-то постояльцы: солдат и с ним две девушки?
Сиделец дрожит, слова вымолвить не может.
«Так и есть, за мной,» — смекнул солдат и говорит:
— Я век по судам не хаживал и сейчас в полк тороплюсь, недосуг мне, а что до денег, так берите их, прах их возьми, мне на войне только лишний груз таскать.
— Ладно, ладно, не разговаривай, — приказывает офицер, — садитесь все трое в карету, там разберутся без нас!
Сел солдат с девушками в карету. Поехали.
Подкатила карета к царскому дворцу.
На крыльце генералов видимо-невидимо, и все к одному высокому повертываются, честь отдают, государем называют. А он обличьем всем — ну как есть вылитый вчерашний охотник Петруша.
Подозвал царь солдата:
— Ну, служивый, здорово! Узнаёшь меня?
Солдат стал во фрунт, вытянулся, глядит на царя, глазом не сморгнёт. Царь обнял солдата, подмигнул:
— Не робей, служба, при мне и чужеземные генералы не посмеют без вины батожьём бить.
— Ох, государь, — говорит перепугавшийся солдат, — я ведь с тобой по-простому говорил, а коли что и не так сказал, не вели казнить: лучше я на войне за отечество голову сложу.
Засмеялся Петр:
— Ты ведь сам говорил, что царь хоть крутенёк, да только с тем, кто в чём-нибудь провинился, а ты за твои мне услуги и не солдат теперь, а офицер. Будешь ротой командовать, а как шведов разобьем, высватаем тебе ту красавицу, что ты спас от разбойников. Коли у меня все солдаты такие молодцы, как ты, так мы шведов как пить дать разобьем.
— Ну что я за молодец, — солдат говорит, — у нас есть орлы, куда мне до них!
— А коли так, — смеётся царь, — тогда тебе недолго неженатому ходить: победа не за горами!
И правда, после Полтавской баталии Пётр произвёл солдата в полковники и сам гулял у него на свадьбе.