Научи меня прощать рассказ на дзен 112 глава

Глава 112.

Игорь злился.

Нет, он был просто в ярости.

Вера ему нравилась.

Причем не просто нравилась, а очень нравилась. Это пугало и привлекало одновременно.

Даже к Ольге он не испытывал таких чувств, хотя считал их отношения самыми прочными и долгими из всех, что у него были.

Да что там было-то… Кратковременные интрижки. Каждую новую свою «любовь» он подсознательно сравнивал с Ольгой и все женщины ей проигрывали.

Червячок зависти к новой семье бывшей жены грыз его постоянно, это продолжалось до тех пор, пока он не встретил Веру.

В этом кафе он оказался совершенно случайно. Просто захотелось эклеров. В этом кафе пирожные были дороги, но невероятно вкусны. 

Сидя за своим столиком, он и обратил внимание на Веру, после того, как её бросил с неоплаченным счетом этот смазливый молодой хлыщ. Он видел её со стороны. 

Нежное, наивное растерянное лицо ребёнка, которого жестоко обманули. Эта девушка смотрела на мир широко распахнутыми глазами и искренне верила в порядочность окружающих.

Настоящая находка! Глина в его руках! Из этой малышки можно было слепить всё, что угодно. Прежде всего – отличную, удобную жену для себя.

Она была красива.

Красота девушки была ещё юной, совсем незрелой, нерасцветшей в полную силу.  Это распаляло воображение ещё больше.

Игорь уже там, прямо в кафе, представил, как он сжимает в своих руках это нежное, неиспорченное существо, в прекрасном белом платье, с маленькой, изящной фатой в завитых волнами волосах.

В прическе посверкивают камушки свадебных булавок, а Вера улыбается ему, счастливо, упоительно счастливо, её глаза влюблено сияют…
Единственное, что омрачало его настроение – девушка была намного его моложе.

Однако Игорь был уверен в себе. Он хорошо выглядел, никто не дал бы ему  тридцати пяти лет. 

Не колеблясь, он подошел к столику, где сидела так поразившая его воображение, эта растерянная фея.

— Сейчас всё решим.

Он взял из её рук счет, просмотрел, скептически хмыкнул, достал бумажник и отсчитал нужную сумму.

— Держите. И научитесь, наконец, различать аферистов, которые дурят  хороших девушек! Иначе клиентуру растеряете.

Официант залебезил.

Конечно, расчет у официанта был верный: запугать девчонку донельзя, а потом заставить заплатить сверх счета, «неустойку», так сказать. В свой карман. 

Этот дылда сразу смекнул, что девица совсем неопытная, кафе посещает крайне редко, даже по её поведению было видно, что её смущает обстановка, она не привыкла к подобным заведениям.

Игорь любезности раскланивающегося официанта пропустил мимо ушей, он во все глаза смотрел на Веру.

Широко распахнутые глаза, полные слёз, разочарование, сначала написанное на лице и теперь – благодарная улыбка сквозь слёзы в его сторону. Да она очаровательна! 

Настоящее сокровище.

Этот молодой аферист даже не понял, что потерял.

Куда ему… 

Мозгов хватает только на то, чтобы «кидать» вот таких молоденьких дурочек на деньги. А потом под пиво с самодовольством бахвалиться тем, какой он герой. Как ловко обманул доверчивую девчонку. Какой он неотразимый, и все девушки ему на шею вешаются, поэтому нужно этим пользоваться. Вот мерзавец!

Наверное, в другой момент, случись подобное на его глазах, он бы только посмеялся. Понаблюдал бы со стороны за метаниями в поисках денег очередной несмышленой искательницы чистой и верной любви. Даже, возможно, оценил ловкость афериста, смотря на какую сумму тот «развёл» девчонку.

Но не сейчас. 

Девушка ему понравилась, и он искренне считал молодого человека, её подставившего, негодяем.

Он присел за её столик.

— Позвольте Вас проводить. Может быть, я сумею компенсировать Вам испорченный вечер?

Он улыбнулся, стараясь, чтобы улыбка была открытой.

И не ошибся в расчетах: «рыбка» клюнула на удочку.

Вера судорожно кивнула, и этот её кивок очаровал его ещё больше. 

Девушка была благодарна, это было видно по осветившемуся улыбкой лицу, по фигуре, с которой спало нервное напряжение. Это качество он больше всего ценил в женщинах.

Женщина должна быть благодарной. За его старание, заботу, деньги, внимание… Иначе, какой смысл в отношениях?

Они вышли из кафе.

— Меня зовут Игорем. 

Мужчина снова лучезарно улыбнулся.

Девушка покраснела.

— А я – Вера.

Было видно, что ей льстит внимание взрослого мужчины, хотя его настоящий возраст она не смогла определить. Ему можно было дать и двадцать пять, и тридцать, но она сразу подумала, что ему около тридцати.

«Десять лет разницы – не так уж много», — решила Вера про себя.

Ей, восемнадцатилетней, как и всем в таком возрасте, хотелось казаться старше. Выглядеть некоей роковой соблазнительницей, а не желторотым птенцом.

Кстати, Нинка с этой целью обрезала волосы, перекрасилась в иссиня черный цвет и красила губы ярко-красной помадой. Она считала, что это придавало ей привлекательный для мужчин таинственный шарм.

Вера была с этим не согласна, полагая, что прическа подругу не красит, а красная помада идёт далеко не всем. 

Нине она прибавляла вульгарности вместо вожделенного блеска, но расстраивать подругу Вера не хотела, выжидая момент, когда можно будет поговорить с ней без свидетелей.

Без свидетелей всё никак не получалось, потому что Нина, натура общительная, всегда приходила к Вере на встречи не одна. 

Вспомнив образ подруги, Вера порадовалась, что не стала следовать её примеру и экспериментировать с внешностью, добавляя себе «соблазнительности». 

Пусть её полюбят такой, какая есть. 

Гуляя с Игорем под руку по набережной, Вера чувствовала себя совсем взрослой. Ей льстило внимание мужчины, да и внешне Игорь был очень привлекателен.

Игорь намётанным взглядом сразу определил, насколько наивна эта красивая девочка.

***

Этот рассказ надолго выбил меня из колеи… Прочтите до конца, не пожалейте времени. Возможно, он крепко и навсегда утвердит вас в мысли, что жить надо здесь и сейчас…

У мамы в серванте жил хрусталь. Салатницы, фруктовницы, селедочницы. Все громоздкое, непрактичное. И ещё фарфор. Красивый, с переливчатым рисунком цветов и бабочек.

Набор из 12 тарелок, чайных пар и блюд под горячее.

Мама покупала его еще в советские времена, и ходила куда-то ночью с номером 28 на руке. Она называла это: «Урвала». Когда у нас бывали гости, я стелила на стол кипенно белую скатерть. Скатерть просила нарядного фарфора.

— Мам, можно?

— Не надо, это для гостей.

— Так у нас же гости!

— Да какие это гости! Соседи да баб Полина…

Я поняла: чтобы фарфор вышел из серванта, надо, чтобы английская королева бросила Лондон и заглянула в спальный район Капотни, в гости к маме.

Раньше так было принято: купить и ждать, когда начнется настоящая жизнь. А та, которая уже сегодня — не считается. Что это за жизнь такая? Сплошное преодоление. Мало денег, мало радости, много проблем. Настоящая жизнь начнется потом.

Прямо раз — и начнется. И в этот день мы будем есть суп из хрустальной супницы и пить чай из фарфоровых чашек. Но не сегодня.

Когда мама заболела, она почти не выходила из дома. Передвигалась на инвалидной коляске, ходила с костылями, держась за руку сопровождающего.

— Отвези меня на рынок, — попросила мама однажды.

Последние годы одежду маме покупала я, и всегда угадывала. Хотя и не очень любила шоппинг для нее: у нас были разные вкусы. И то, что не нравилось мне — наверняка нравилось маме. Поэтому это был такой антишоппинг — надо было выбрать то, что никогда не купила бы себе — и именно эти обновки приводили маму в восторг.

— Мне белье надо новое, я похудела.

У мамы хорошая, но сложная фигура, небольшие бедра и большая грудь, подобрать белье на глаз невозможно. В итоге мы поехали в магазин. Он был в ТЦ, при входе, на первом этаже. От машины, припаркованной у входа, до магазина мы шли минут сорок. Мама с трудом переставляла больные ноги. Пришли. Выбрали. Примерили.

— Тут очень дорого и нельзя торговаться, — сказала мама. — Пойдем еще куда-то.

— Купи тут, я же плачу, — говорю я. — Это единственный магазин твоей шаговой доступности.

Мама поняла, что я права, не стала спорить. Выбрала белье.

— Сколько стоит?

— Не важно, — говорю я.

— Важно. Я должна знать.

Мама фанат контроля. Ей важно, что это она приняла решение о покупке.

— Пять тысяч, — говорит продавец.

— Пять тысяч за трусы?????

— Это комплект из новой коллекции.

— Да какая разница под одеждой!!!! — мама возмущена.

Я изо всех сил подмигиваю продавцу, показываю пантомиму. Мол, соври.

— Ой, — говорит девочка-продавец, глядя на меня. — Я лишний ноль добавила. Пятьсот рублей стоит комплект.

— То-то же! Ему конечно триста рублей красная цена, но мы просто устали… Может, скинете пару сотен?

— Мам, это магазин, — вмешиваюсь я. — Тут фиксированные цены. Это не рынок.

Я плачу с карты, чтобы мама не видела купюр. Тут же сминаю чек, чтобы лишний ноль не попал ей на глаза. Забираем покупки. Идем до машины.

— Хороший комплект. Нарядный. Я специально сказала, что не нравится, чтоб интерес не показывать. А вдруг бы скинули нам пару сотен. Никогда не показывай продавцу, что вещь тебе понравилась.

Иначе, ты на крючке.

— Хорошо, — говорю я.

— И всегда торгуйся. А вдруг скинут?

— Хорошо.

Я всю жизнь получаю советы, которые неприменимы в моем мире. Я называю их пейджеры. Вроде как они есть, но в век мобильных уже не надо.

Читать также: «Нужно копить деньги и все делать качественно” — это незыблемые родительские истины… позавчерашнего дня.

Однажды маме позвонили в дверь. Она долго-долго шла к двери. Но за дверью стоял терпеливый и улыбчивый молодой парень. Он продавал набор ножей. Мама его впустила, не задумываясь. Неходячая пенсионерка впустила в квартиру широкоплечего молодого мужика с ножами. Без комментариев. Парень рассказывал маме про сталь, про то, как нож может разрезать носовой платок, подкинутый вверх, на лету.

— А я без мужика живу, в доме никогда нет наточенных ножей, — пожаловалась мама.

Проявила интерес. Хотя сама учила не проявлять. Это было маленькое шоу. В жизни моей мамы было мало шоу. То есть много, но только в телевизоре. А тут — наяву. Парень не продавал ножи. Он продавал шоу. И продал. Парень объявил цену. Обычно этот набор стоит пять тысяч, но сегодня всего 2,5. И еще в подарок кулинарная книга. «Ну надо же! Еще и кулинарная книга!» — подумала мама, ни разу в жизни не готовившая по рецепту: она чувствовала продукт и знала, что и за чем надо добавлять в суп. Мама поняла: ножи надо брать. И взяла.

Пенсия у мамы — 9 тысяч. Если бы она жила одна, то хватало бы на коммуналку и хлеб с молоком. Без лекарств, без одежды, без нижнего белья. И без ножей. Но так как коммуналку, лекарства ,продукты и одежду оплачивала я, то мамина пенсия позволяла ей чувствовать себя независимой. На следующий день я приехала в гости. Мама стала хвастаться ножами. Рассказала про платок, который прям на лету можно разрезать. Зачем резать платки налету и вообще зачем резать платки? Я не понимала этой маркетинговой уловки, но да Бог с ними. Я знала, что ей впарили какой-то китайский ширпотреб в нарядном чемоданчике. Но молчала. Мама любит принимать решения и не любит, когда их осуждают.

— Так что же ты спрятала ножи, не положила на кухню?

— С ума сошла? Это на подарок кому-то. Мало ли в больницу загремлю, врачу какому. Или в Собесе, может, кого надо будет за путевку отблагодарить…

Опять на потом. Опять все лучшее — не себе. Кому-то. Кому-то более достойному, кто уже сегодня живет по-настоящему, не ждет.

Мне тоже генетически передался этот нелепый навык: не жить, а ждать. Моей дочке недавно подарили дорогущую куклу. На коробке написано «Принцесса». Кукла и правда в шикарном платье, с короной и волшебной палочкой. Дочке — полтора годика. Остальных своих кукол она возит за волосы по полу, носит за ноги, а любимого пупса как-то чуть не разогрела в микроволновке. Я спрятала новую куклу.

Потом как-нибудь, когда доделаем ремонт, дочка подрастет, и наступит настоящая жизнь, я отдам ей Принцессу. Не сегодня.

Но вернемся к маме и ножам. Когда мама заснула, я открыла чемоданчик и взяла первый попавшийся нож. Он был красивый, с голубой нарядной ручкой. Я достала из холодильника кусок твердого сыра, и попыталась отрезать кусочек. Нож остался в сыре, ручка у меня в руке. Такая голубая, нарядная.

— Это даже не пластмасса, — подумала я.

Вымыла нож, починила его, положила обратно в чемодан, закрыла и убрала. Маме ничего, конечно, не сказала. Потом пролистала кулинарную книгу. В ней были перепутаны страницы. Начало рецепта от сладкого пирога — конец от печеночного паштета. Бессовестные люди, обманывающие пенсионеров, как вы живете с такой совестью?

В декабре, перед Новым годом маме резко стало лучше, она повеселела, стала смеяться. Я вдохновилась ее смехом. На праздник я подарила ей красивую белую блузку с небольшим деликатным вырезом, призванную подчеркнуть ее большую грудь, с резным воротничком и аккуратными пуговками. Мне нравилась эта блузка.

— Спасибо, — сказала мама и убрала ее в шкаф.

— Наденешь ее на новый год?

— Нет, зачем? Заляпаю еще. Я потом, когда поеду куда-нибудь…

Маме она очевидно не понравилась. Она любила яркие цвета, кричащие расцветки. А может наоборот, очень понравилась. Она рассказывала, как в молодости ей хотелось наряжаться. Но ни одежды, ни денег на неё не было. Была одна белая блузка и много шарфиков. Она меняла шарфики, повязывая их каждый раз по-разному, и благодаря этому прослыла модницей на заводе. К той новогодней блузке я
тоже подарила шарфики. Я думала, что подарила маме немного молодости. Но она убрала молодость на потом.

В принципе, все её поколение так поступило. Отложило молодость на старость. На потом. Опять потом. Все лучшее на потом. И даже когда очевидно, что лучшее уже в прошлом, все равно — потом.
Синдром отложенной жизни.

Мама умерла внезапно. В начале января. В этот день мы собирались к ней всей семьей. И не успели. Я была оглушена. Растеряна. Никак не могла взять себя в руки. То плакала навзрыд. То была спокойна как танк. Я как бы не успевала осознавать, что происходит вокруг. Я поехала в морг. За свидетельством о смерти. При нем работало ритуальное агентство. Я безучастно тыкала пальцем в какие-то картинки с гробами, атласными подушечками, венками и прочим. Агент что-то складывал на калькуляторе.

— Какой размер у усопшей? — спросил меня агент.

— Пятидесятый. Точнее сверху пятьдесят, из-за большой груди, а снизу …- зачем-то подробно стала отвечать я.

— Это не важно. Вот такой набор одежды у нас есть для нее, в последний путь. Можно даже 52 взять, чтобы свободно ей было. Тут платье, тапочки, белье…

Я поняла, что это мой последний шоппинг для мамы. И заплакала.

— Не нравится ? — агент не правильно трактовал мои слезы: ведь я сидела собранная и спокойная еще минуту назад, а тут истерика. — Но в принципе, она же сверху будет накрыта вот таким атласным покрывалом с вышитой молитвой…

— Пусть будет, я беру.

Я оплатила покупки, которые пригодятся маме в день похорон, и поехала в её опустевший дом. Надо было найти ее записную книжку, и обзвонить друзей, пригласить на похороны и поминки.

Я вошла в квартиру и долга молча сидела в ее комнате. Слушала тишину. Мне звонил муж. Он волновался. Но я не могла говорить. Прямо ком в горле. Я полезла в сумку за телефоном, написать ему сообщение, и вдруг совершенно без причин открылась дверь шкафа. Мистика. Я подошла к нему. Там хранилось мамино постельное белье, полотенца, скатерти. Сверху лежал большой пакет с надписью «На смерть». Я открыла его, заглянула внутрь.

Там лежал мой подарок. Белая блузка на новый год. Белые тапочки, похожие на чешки. И комплект белья. Тот самый, за пять тысяч. Я увидела, что на лифчике сохранилась цена. То есть мама все равно узнала, что он стоил так дорого. И отложила его на потом. На лучший день её настоящей жизни. И вот он, видимо, наступил. Её лучший день. И началась другая жизнь…

Дай Бог, она настоящая.

Сейчас я допишу этот пост, умоюсь от слёз и распечатаю дочке Принцессу. Пусть она таскает её за волосы, испачкает платье, потеряет корону. Зато она успеет. Пожить настоящей жизнью уже сегодня.

Настоящая жизнь — та, в которой много радости. Только радость не надо ждать. Её надо создавать самим. Никаких синдромов отложенной жизни у моих детей не будет.

Потому что каждый день их настоящей жизни будет лучшим.

Давайте вместе этому учиться — жить сегодня.

Ольга Савельева

Источник:  goodday.su