Распутин изба особенности художественного времени и пространства рассказа

Аннотация. В статье рассматривается национальный образ мира в рассказе В.Г. Распутина «Изба» как единство природы, характера народа, его мышления на основе анализа локуса дома как модели мира.

Ключевые слова: национальный образ мира, модель мира, локус дома.

Термин «национальный образ мира» используется для обозначения комплекса образов и мотивов, обладающих этнокультурной спецификой. Методологию исследования национальных образов мира разработал Г. Гачев, который рассматривал каждый этнос как особый Космо-Психо-Логос [3, с. 9-32]: единство местной природы, характера народа и склада его мышления. Ученый определяет «национальный образ мира» как «Единое устроение бытия», которое «каждый народ видит в своей проекции»: «Это вариант Инварианта (единой мировой цивилизации, единого исторического процесса). Оплот Единого – Небо, оплот разнообразия – разность земель» [2, с. 364]. Близкий по смыслу термин «модель мира», по словам В.Н. Топорова, определяется как «упрощенное отображение всей суммы представлений о мире внутри данной традиции, взятых в их системных и операционных аспектах»; носители традиции воспроизводят модель мира подсознательно [7, c. 161].

Исследованию образа мира посвящены работы Г.Д. Гачева, А.Ф. Кофмана, Т.И. Ходукина, С.В. Шешуновой. Поскольку литература представляет собой, по словам Б. Пастернака, «образ мира, в слове явленный», «в художественной литературе элементы образа мира следует искать прежде всего в особенностях художественного пространства и времени, а также системы персонажей» [8, c. 9]. При этом особый склад мышления, категории пространства, времени могут быть соотнесены с системой культурных концептов – лексических единиц, связанных с национальным менталитетом. Пространство – один из устойчивых мотивов в русской литературе и один из важнейших компонентов национального образа мира, поскольку восприятие человеком мира осуществляется в системе пространственных координат [8, c. 10].

Среди пространственных образов и мотивов, характерных для национального образа мира, мотив дома является доминирующим в русской литературе. Русская проза конца ХХ века отмечена новым осмыслением концепта «дом». Теоретической основой изучения локуса дома в статье послужили труды М.М. Бахтина «Эстетика словесного творчества», Г.Д. Гачева «Национальные образы мира», Ю.М. Лотмана «Внутри мыслящих миров. Человек – тест – семиосфера – история».

События в рассказе В.Г. Распутина «Изба» происходят в Сибири, на берегах реки Ангары, и относятся ко времени строительства Братской ГЭС. Здесь жил два с половиной века, «пустив свой корень на полдеревни» [4, c. 300], род Вологжиных, главной героини Агафьи. Идет великая советская стройка, поэтому все деревни, стоящие на берегах Ангары, «свалили перед затоплением в одну кучу» [4, c. 301] на противоположный берег, «бросая могилы и старину». Такое переселение автор сравнивает с «общим светопреставлением» [4, c. 306], «все равно, что без огня гореть» [4, c. 307].

Старуха Агафья не расстается со своей избой и в разобранном виде перевозит родительский дом на новое место, чтобы там восстановить его заново. Г. Гачев обратил внимание на особую, миромоделирующую роль дома в представлении человека: «Дом – макет мироздания, национальный космос в уменьшении. Здесь земля – пол, небо – крыша, страны света – стены. …Как мир (природа) – храм, дом Бога, так дом – храм человека, человек творит дом, как Бог мир – по своему образу и подобию» [2, c.11-12]. Строя дом, Агафья планирует, что два окна будут смотреть на восход солнца и два – на дневной его ход» [4, c. 312]. Таким образом, окна являются средством связи с открытым пространством, так как через них в дом с улицы проходит свет. Дому Агафьи в рассказе автор противопоставляет избу Савелия, хозяина с золотыми руками. Его изба так же была «сдернута со своего родного места»: «Здесь, в общем ряду на солнышке теремок Савелия превратился сразу в почерневшую обдергайку с подслеповатыми окнами, откинувшуюся, где ей было велено» [4, c. 309].

Г. Гачев отмечает: «Общая тенденция жилища – вознесение…» [2, c. 13]. Распутин описывает процесс воссоздания избы Агафьи с момента переселения: «…Оконтурили гнездо для избы. Можно сказать, что зачали ее, голубушку, оставалось выносить да родить» [4, c. 312]. «И принялась Агафья ворочать бревнышки в одиночку. Попробовала – ничего: тянем-потянем-вытянем… Бревнышки-то высохшие в стенах за пятьдесят лет от солнца и русской печины, не упрямые» [4, c. 315]. В русской избе стены из дерева, что, по словам Г. Гачева, означает, «лес вовнутрь введен – прямо с лесом живут» [2, c. 20].

Русская печь – основа русского дома, основа его тепла, основа его красоты. Г. Гачев замечает: «Как сердце наше – очаг, так и очаг – сердце жилья. …Строится печь как дом для огня. <…> Русская печь – целое архитектурное сооружение, храм с отсеками: приступки, окна, лежанка. Печь – это дом в доме» [2, c. 21]. В мироощущении Агафьи «страхам» переселенческой неустроенности противостоит душевное успокоение «возле русской печки, брошенной под небом» [4, c. 314]. Распутин называет русскую печь «венцом» дома. Агафья, высмотрев, как кладет печные ходы мастер Кеша Осоргин, «сложила печь сама» [4, c. 320].

По мысли Гачева, «есть соответствие между позой человека и устройством дома. У избы пол поднят над землей, стоит на камнях, есть и подпол – и недаром, здесь человек не на полу, а на скамье или на стуле сидит» [2, c. 13]. Дверь, по словам ученого, – «щит от инородного пространства. Когда входишь в русскую избу, изолируешься от пространства» [2, c. 20]. В рассказе Распутина читаем, что когда «Агафье Савелий заменил на новые все табуретки и лавки, вся изба пропахла сладким смоляным духом» [4, c. 324]. Слова о том, что «вся изба пропахла» создают ощущение ее замкнутого пространства. «Смоляной дух» наполняет собой дом, задерживаясь в нем и не распространяясь за его пределы.
По словам Савелия, Агафья, «баба храбрая» и «алчная до работы», «избу свою… возвысила». Автор пишет, что над избой Агафьи «будто свет струился». Изба встала «в рост, сразу вдвигаясь в жилой порядок» [4, c. 318].

Г. Гачев отмечает, что «как дом – макет всего мироздания, так двор – модель вселенной, пространства» [2, c. 12]. Сравним описания двора у Распутина: из двора Агафьи виден был «весь скат деревни к воде и все широкое заводье» [4, c. 299]; «Агафья и ночью выходила постоять возле избы. …В свинцовой неподвижности стыла Ангара, разворачиваясь вправо, к Криволуцкой…» [4, c. 319].

Локус дома в рассказе наделен и психологической функцией, символизируя связь со своей хозяйкой [5, c. 8]. Изба словно живет ее жизнью: «Только одно и знала Агафья – скорей, скорей к избе, только там она и успокаивалась» [4, c. 319]. Со смертью старухи изба «осталась сиротой»: «Она и на избу перестала походить – так, строение, выпятившееся на глаза, неуместное, отягощенное собою, вызывающее неловкость» [4, c. 327]. Распутин описывает сон Агафьи, в котором «будто хоронят ее в ее же избе, которую стоймя тянут к кладбищу на тракторных санях и мужики роют под избу огромную ямину» [4, c. 302]. Этот эпизод подчеркивает тесную связь дома и героини, их взаимное сосуществование. Г. Гачев замечает, что дом может быть построен «для прибытка, прибавления к бытию, к расширению или сужению, к выделению из себя» [2, c. 17]. Агафья одинока, у нее нет наследников, и, как пишет Распутин, «это выйдет памятником ее жизни» [4, c. 302].

Образ дома в рассказе В. Распутина прочно связан с родной для героини землей и символизирует эту связь, в чем также проявляется его национальная принадлежность. Философ Николай Бердяев писал о русском характере: «У русских – иное чувство земли. …Русским очень близка мистика земли. Русский народ, по своей вечной идее, не любит устройства этого вечного града и устремлен к Граду Грядущему, к Новому Иерусалиму, но Новый Иерусалим не оторван от огромной русской земли, он с ней связан, и она в него войдет» [1, c. 48]. Смерть старухи Агафьи на Покров символизирует гармонию между человеком, природой и Богом: как земля под «белым саваном», так и Агафья под «белым полотном». Распутин пишет, что Агафья скончалась ночью в постели «со спокойным лицом» и на ее могиле поставили «тяжелый лиственничный крест» [4, c. 326]. Смерть Агафьи на Покров связывает героиню и все пространство, где проходила ее жизнь, с вечной жизнью. Агафья и после смерти остается хозяйкой в доме: «Если кто из приходящих заглядывал в избу, то замечал, что изба прибрана, догляд за ней есть» [4, c. 330]. После смерти старухи изба живет своей, отдельной, жизнью от той, что протекает за ее стенами: «Заходили сюда по теплу старухи… и сразу оказывались в другом мире» [4, c. 299]. Старухи приходили в дом Агафьи «попечалиться». Автор замечает, что в избе «приятно грело душу, навевало покой и окунало в сладкую и далеко уводящую задушевность, в которой неслышно и согласно беседуют одни только души» [4, c. 300].

Таким образом, в рассказе В. Распутина «Изба» локус дома формирует внутреннее и внешнее пространство человека, что соответствует двум функциям феномена дома в художественной литературе: миромоделирующей и психомоделирующей [6, c. 81], через которые раскрывается национальный образ мира, основу же его составляет единение природы, национального характера народа и его миропонимания.

The national image of the world in the story by V. Rasputin «The hut»

E.V. Tereshonok,
undergraduate 2 courses, The Moscow City University, Moscow

Annotation. The article deals with the national image of the world in the story of V.G. Rasputin «The hut» as a unity of nature, character of the people, his thinking based on the analysis of the locus of the house as a model of the world.
Keywords: national image of the world, model of the world, locus of the house.

1. Бердяев Н. О России и о русской философской культуре. М.: Наука, 1990. 528 с.
2. Гачев Г.Д. Национальные образы мира. Евразия – космос кочевника, земледельца и горца. М.: Институт ДИ-ДИК, 1999. 368 с.
3. Гачев Г.Д. Соседи России. Польша, Литва, Эстония. М.: Прогресс-Традиция, 2003. 384 с.
4. Распутин В.Г. В поисках берега: Повести, рассказы, статьи. М.: Русскiй мiр: Московские учебники, 2008. 480 с.
5. Смирнова А.И. Локус дома в современной русской прозе // Вестник МГПУ. Серия: Филология. Теория языка. Языковое образование. 2015. № 3. C. 8-15.
6. Смирнова А.И. Локус дома в художественном мире Виктора Астафьева // Феномен В.П. Астафьева как регионально-национальное самосознание эпохи / Отв. ред. А.М. Ковалева. Красноярск: КГПУ, 2017. C.81-93.
7. Топоров В.Н. Модель мира // Мифы народов мира. Энциклопедия: В 2 т. М.: Сов. энциклопедия, 1991. Т. 2. C. 161-166.
8. Шешунова С.В. Национальный образ мира в русской литературе (П.И. Мельников-Печерский, И.С. Шмелев, А.И. Солженицын): Автореф. дис. … д-ра филол. наук. Дубна, 2006. 44 с.

1. Berdyaev N. About Russia and Russian philosophical culture. M.: Тhe Science, 1990, 528 pages.
2. Gachev G.D. National images of the world. Eurasia-space of the nomad, the farmer and the mountaineer. M.: Institute DI-DICK, 1999. 368 pages.
3. Gachev G.D. Neighbors of Russia. Poland, Lithuania, Estonia. M.: Progress-Tradition, 2003. 384 pages.
4. Rasputin V.G. In search of the shore: Stories, stories, articles. M.: Russian world: Moscow textbooks, 2008. 480 pages.
5. Smirnova A.I. the Locus of the home in contemporary Russian prose// Bulletin of Moscow state pedagogical University. Series: Philology. Theory of language. Language education. 2015. № 3. Page 8-15.
6. Smirnova A.I. Locus at home in the art world of Victor Astafiev // The Phenomenon of V.P. Astafiev as a regional and national consciousness of the era / Resp. the editorship of A.M. Kovaleva. Krasnoyarsk: KSPU, 2017. Page 81-93.
7. Toporov V.N. Model of the world// Myths of the peoples of the world. Encyclopedia: In 2 T. M.; Soviet Encyclopedia, 1991. Vol. 2. Page 161-166.
8. Sheshunova S.V. national image of the world in Russian literature (P.I. Melnikov-Pechersky, I.S. Shmelev, A.I. Solzhenitsyn): abstract. dis. Dr. philologist.sciences’. Dubna, 2006. 44pages.

В 1999 году в январском номере журнала «Наш Современник»
был опубликован один из последних рассказов Валентина Григорьевича
Распутина: «Изба». Этот писатель знаком читателям по таким
произведениям, как «Деньги для Марии» (1967), «Последний срок» (1970),
«Живи и помни» (1974), «Прощание с Матерой» (1976), «Век живи – век люби» (1982), «Пожар» (1985). В.Г. Распутин является одним из известных
представителей такого направления современной литературы, как деревенская  проза, именно на этом поприще он снискал известность и был награжден рядом  государственных наград еще в советские времена. В настоящее время он  продолжает свой литературный труд, занимается проблемами экологии и  положением русской деревни, которой он посвятил почти все свои  произведения.
       Действие в рассказе «Изба» происходит в сибирской деревне, стоящей на реке Ангаре. Главная героиня умерла, и все основные события, происходящие в рассказе, отсылают нас в прошлое. Рассказ строится на описании жизни Агафьи, начиная с послевоенных лет: «Агафья до затопления нагретого людьми ангарского берега жила в деревне Криволуцкой, километрах в трех от этого поселка, поднятого на елань, куда, кроме Криволуцкой, сгрузили еще пять береговых деревушек. Сгрузили и образовали леспромхоз. К тому времени Агафье было уже за пятьдесят»,  и заканчивая нашим временем: «Для поселка начались другие времена — лес брать становилось все труднее, везли его издалека, заработки упали». Уже из названия следует, что центральным образом в рассказе является дом Агафьи, а точнее изба, которая в произведениях Распутина является олицетворением русской деревни.
        Проблемы, затрагиваемые в рассказе «Изба», являются логическим
продолжением центральной темы произведений Распутина, а именно темы русской деревни. В «Избе» рассматривается беда, настигшая жителя деревни,
и показано это на примере одного человека – Агафьи. По мнению Распутина, все беды деревенской России начались тогда, когда человек решил, что он не один из многих жителей, населяющих нашу планету, а ее Хозяин. По сути, автор продолжает развитие той темы, которую он поднял в более ранних своих произведениях, например в «Прощании с Матерой» и «Последнем сроке». В «Прощании с Матерой» одна из главных героинь, старуха Дарья прямо говорит об этой нити, на которой завязываются узелки новых поколений и развязываются старые узлы, но нить — одна, порвавшись, она обрекает деревню на разрушение. С некоторой долей уверенности «Избу» можно назвать одним из возможных продолжений «Прощания с Матерой», если представить, что жителей острова переселили не в город, а в другую деревню, потому что многое здесь напоминает это произведение. Прежде всего, это причина переселения людей: возможно, эта та самая ГЭС, из–за которой и затопили Матеру. В рассказе «Изба» повторяется мысль, высказанная еще в «Прощании с Матерой», мысль о том, что городские жители живут для работы, а деревенские работают для
жизни. И это важно для автора, этим он еще раз подчеркивает свое
негативное отношение к жителям городов.
        В статье «Ищите женщину» (1989) Распутин подчеркивает «охранительную сущность женского характера, ее жертвенность». По мысли писателя, одним из важнейших истоков русского национального женского характера является его неразрывная связь с землёй, с почвой народной жизни. Некогда такой женщине болеть, некогда лечиться и горевать – много у нее задач и задумок, да и облик соответствует этой стремительности: «До последних дней ходила быстро, прямя высокую сухую фигуру, с поднятой головой, и никогда не говорила «пойду», только «побегу». Не жаловалась ни на глаза, ни на зубы, перед нею выставляли три мелкие иголки кряду, и она в мгновение нанизывала их на нитку».

В. Распутин сумел выявить и в высшей степени достоверно отобразить в характере русской женщины-крестьянки  — Агафьи — то, что могло показаться привилегией сознания высоко интеллектуальной личности: способность соотнести самые тонкие, глубинные движения своей души с бытием мироздания. Сила и стойкость характера Агафьи  как раз и проистекает из органичной, бесхитростной уверенности, что она нужна жизни, как и она ей: «В глубоком сне лежал поселок, лес по горе чернел остистым и вытертым воротниковым опухом… А над ее, Агафьиной избой висело тонкое, прозрачное зарево из солнечного и лунного света. «Ну и поживу ишо, оброчно и радостно думала Агафья, соглашаясь с чем-то, пахнувшим на нее с такой легкостью, что не осталось и следа. — Ой, да че ж не пожить-то ежели так!..» Она поискала в небе — Стожары стояли еще высоко и ночи впереди было много; знобко зевнула, прикрываясь ладонью, похлопывая ею по рту, и вернулась в каморку, легла. И как в детской колыбели, чего не бывало давным-давно, унесло ее, как на мягких руках укачало — вскочила уже при солнце, непритворно заахала, набрасываясь на себя с попреками, но чувствовала уже, что выспалась не своим изношенным сном, когда вся ночь в заплатах да дырах, а сном свежим, здоровым, и выспалась впрок..»

Но самобытность и мощь характера героини В. Распутина определяются отнюдь не ее, как может показаться, отгороженностью от внешнего мира. Напротив, её человеческий потенциал во многом зависит от её укоренённости в народной жизни: « Да и то сказать — в последний раз приносили урожай эти поля. Каждую выбоинку, каждый бугорок на них Агафья знала лучше, чем родинки и вмятинки на своем теле, — вручную пахала, вручную жала рожь и ячмень и крючила горох, вручную, обдирая и обжигая руки, тянула осот. Нет, родное скудным не бывает. И вот последнее, все последнее, и стыдно смотреть на золотистые переливы ячменя с пузатыми тугими колосьями, точно от него, от хлебного дела убегала деревня, сманенная заработками на лесе». Автор подчеркивает, что она выделяется среди прочих жителей только своим вдовством и одиночеством. Однако она, прежде всего, сумела сохранить в себе те качества, которые были свойственны русским женщинам всегда – умение не уставать, справляться с болью – физической и духовной. «Не раз припомнила Агафья, как говорилось про одиночек: захлебнись ты своим горем. Из глубокой старины пришли они, эти слова, а все никак в прошлое не отойдут. Все к каждой вдовушке подсватываются» — эта обращенность героини к опыту прошлого, к своим предкам свидетельствует о данном ей драгоценном чувстве рода, преемственности поколений. По убеждению В. Распутина, в своем духовном проявлении человек в каждый момент своей жизни связан с движением времени: прошлым, настоящим и будущим. Данная концепция по своему происхождению перекликается с древней формой сознания, общей для всех народов. Но В. Распутин видит в этом тип мировоззрения, олицетворяющий особенности русского характера.

Агафья ответственена перед памятью об ушедших предках и думами о будущих поколениях. Поколения предков для него не исчезали бесследно, но, переходя в иное бытие, существовали одновременно. Носитель такого сознания мысленно держал ответ за каждый свой поступок перед предками и потомками. И пусть Агафьина «…дочь, названная Ольгой, девочка затаенная, самостоятельная, красивая, в пятнадцать лет сразу после войны она уехала в город в няньки, в семнадцать устроилась на конфетную фабрику, перешла квартировать в общежитие и попала под безжалостные жернова городской перемолки. Сладкая ее жизнь возле конфет, которой так завидовали криволуцкие девчонки, скоро стала горькой: прижила без замужества девчонку, закружилась в бешеном вихре, пока не сошла красота, и спилась…», вывод все равно делает Распутин в духе осмысления связи поколений: «…еще одно доказательство того, что у одного стебля корни дважды не отрастают».

Это фундаментальное свойство народного характера – родовая память —  определено глубинными особенностями психологии, специфическим восприятием времени, обусловленными как архаичным мифологическим мышлением, так и христианской религиозной системой. В художественном мире В. Распутина лично чувствуемая героиней преемственность родовой цепи, идущая от предков и передаваемая потомкам – основа гармоничного народного мироощущения, но вместе с тем – и морально-психологическая подоплека, определяющая жизненные устои характера человека.

Героиня В. Распутина не испытывает желания и потребности освободиться от моральных норм, нравственных принципов народного мира, ведь она – его часть, «капля нации». В таком отношении многих героинь В. Распутина к своей судьбе некоторые критики готовы были увидеть проявления личностной пассивности и фатализма. Между тем, в действительности здесь тонко подмечена В. Распутиным черта психологии русского человека: какая-то безудержность в осуществлении дела, которым он увлечен. Жизненная активность, деятельное начало – черты человеческого характера, в высшей степени свойственные Агафье. Вот как описывает ее деятельность автор: «И принялась Агафья ворочать бревнышки в одиночку. Попробовала ничего: тянем-потянем — вытянем. Она была уже не та, что воротилась из больницы: не дрожали мелконькой нутряной дрожью от натуги руки, пугающая эта дрожь не перебрасывалась на лицо, набралась терпения поясница. Эх, на десять бы лет пораньше, она бы эту избеночку в леготочку скатала, они, бревешки-то, высохшие в стенах лет за пятьдесят от солнца и русской печины, не упрямые. Но не упрямые для матерого мужика, а для бабы? «Какая я баба? одергивала она себя. — Одна затея бабья».

Если вспомнить сложившиеся в нашей литературе стереотипы, нельзя будет не отметить новаторский взгляд В. Распутина на характер русского человека. Стало привычным изображать нравственно богатую личность нашего соотечественника в состоянии деловой заторможенности и даже некоего равнодушия к действию, поступку. В героине В. Распутина акцентировано иное: «Всегда торопясь, везде поспевая, научилась быстро ходить, прибежкой. Говорила с хрипотцой — не вылечила вовремя простуду и голос заскрипел; что потом только ни делала, какие отвары ни пила, чтоб вернуть ему гладкость — ничего не помогло. Рано она плюнула на женщину в себе, рано сошли с нее чувственные томления, не любила слушать бабьи разговоры об изменах, раз и навсегда высушила слезы и не умела утешать, на чужие слезы только вздыхала с плохо скрытой укоризной. Умела она справлять любую мужскую работу — и сети вязала, и морды для заездков плела, беря в Ангаре рыбу круглый год, и пахала, и ставила в сенокосы зароды, и стайку могла для коровы срубить. Только что не охотилась, к охоте, даже самой мелкой, ее душа не лежала. Но ружье, оставшееся от отца, в доме было. Невесть с каких времен держался в Криволуцкой обычай устраивать на Ангаре гонки: на шитиках от Нижнего острова заталкивались наперегонки на шестах против течения три версты до Верхнего острова и дважды Агафья приходила первой. А ведь это не Волга, это Ангара: вода шла с гудом, взбивая нутряную волну, течение само себя перегоняло. На такой воде всех мужиков обойти… если бы еще 250 лет простояла Криволуцкая, она бы это не забыла».

Что же получается? Неужели Агафья действительно – «одна затея бабья»? Нет, это не так. Она настоящая женщина, просто к русским женщинам плотно пристало обозначение – страдалица. Агафья ведь страдает, сама того не ощущая: «От боли и работы Агафья рано потускнела и состарилась, похоронила вскоре друг за другом отца с матерью, одного брата убила война, второй уехал вслед за женой на Украину, сестра тоже вышла замуж за дальнего мужика и уехала — к сорока годам осталась Агафья в родительском доме одинешенька».

Изба… А что еще остается в жизни женщины – если не семья, дети, любовь – как не дом? Избу героиня видит во сне: «приснился Агафье сон, поразивший ее на всю оставшуюся жизнь: будто хоронят ее в ее же избе, которую стоймя тянут к кладбищу на тракторных санях и мужики роют под избу огромную ямину, ругаясь от затянувшейся работы, гора белой глины завалила все соседние могилы и с шуршанием; что-то выговаривающим, на что-то жалующимся, обваливается обратно. Наконец избу на тросах устанавливают в яму. Агафья все видит, во всем участвует, только не может вмешиваться, как и положено покойнице, в происходящее. Избу устанавливают, и тогда выясняется, что земли выбрано мало, что крыша от конька до половины ската будет торчать. Мужики в голос принимаются уверять, что это и хорошо, что будет торчать, что это выйдет памятником ее жизни, и Агафья будто соглашается с ними: труба и должна находиться под небом, по ней потянет дым. Там тоже согреться захочется», к ней обращены все ее помыслы: «Но уже поверила она, что будет зимовать в своей избе. Упаси Бог вслух сказать об этом, она боялась даже ближние планы городить, все убывающее беспрестанно пространство до белых мух окидывая торопливо и суеверно — не сбилось бы что-нибудь в его ходе, не скомкалось бы…». Агафья не думает, что лишится здоровья, надрываясь на строительстве избы: «Она перестала чувствовать свое тело, оно затвердело в грубое и комковатое орудие для работы; нельзя было поверить, что еще полтора-два месяца назад она лечила это тело от какой-то надсады. Кроме своей избы, она больше ничего не видела».

У критика Александра Агеева в статье «Распутин новый и старый» читаем: «Рассказ “Изба” — совсем другое дело. Все это у Распутина уже было — героическая баба, в одиночку способная поставить избу, драма затопленных Ангарой деревень, разоряющий природу леспромхоз, своеобразный “гуманизм” навыворот, вообще свойственный “деревенщикам” — когда в избе они видят больше души, чем в человеке, который ее ставит, героически надрываясь. Новое здесь — и то весьма сомнительно новое, — что хозяйка как бы живет в своей избе и после смерти: “Если же кто из приходящих заглядывал в избу, то замечал, что изба прибрана, догляд за ней есть”. Концовка афористическая и — увы — банально-патетическая: “И в остатках этой жизни, в конечном ее убожестве явственно дремлют и, кажется, отзовутся, если окликнуть, такое упорство, такая выносливость, встроенные здесь изначально, что нет им никакой меры”.

Прочитавши такое — много уже раз читанное и у Распутина, и у других “деревенщиков”, — хочется вздохнуть тяжко и занудливым голосом спросить: “Чтобы что?” Упорство, выносливость, терпение — ведь это только средства, а описана в рассказе безлюбая, механическая, тупая, несчастная жизнь. Ведь не изба же эта — ее сокровенный смысл?»

Думается, многим Агафья представится «героической бабой». Вот только негативный смысл, вкладываемый в эту оценку Агеевым, неверен.

В «Житие одной бабы» Николая Семеновича Лескова читаем: «Рада была Настя, что домой вернулась; надоело ей это гостеванье и  пьянство.

К работе мужичьей она была привычна, потому что у нас мелкие панки в рабочую пору всех на поле выгоняли, даже ни одной души в доме  не  останется.  Настя умела и жать, и гресть за косой, и снопы вязать, и лошадью править, и пеньку мять, прясть, ткать, холсты белить; словом, всю крестьянскую работу знала, и еще как ловко ее справляла, и избы курной она не боялася. Даже изба ей  была милее, чем бесприютная прихожая в господской мазанке; а безобразие, пьянство да песни пьяные страсть как ее смущали. Она  очень  любила,  коли  кто  поет песню из сердца, и сама певала песни, чуткие, больные да ноющие».

У Распутина находим следующее: «Ну как тут было на вечерках не подать начин песни, как было не подхватить ее, печальную и сладкую для сердца, и не растаять в ней до восторженного полуобморока, не губами, не горлом выводя слова, да и не выводя их вовсе ничем, а вызваниваясь, вытапливаясь ими от чувственной переполненности. Ничто тогда, ни приемник, ни телевизор, этого чувства не перебивало, не убивало родную песню чужеголосьем, не издевалось над душой, и души, сходясь, начинали спевку раньше голосов. Считается, что душа наша, издерганная, надорванная бесконечными несчастьями и неурядицами, израненная и кровоточащая, любит и в песне тешится надрывом. Плохо мы слушаем свою душу, ее лад печален оттого лишь, что нет ничего целебнее печали, нет ничего слаще ее и сильнее, она вместе с терпением вскормила в нас необыкновенную выносливость. Да и печаль-то какая! неохватно-спокойная, проникновенная, нежная».

Фольклор всегда играл в жизни русского народа огромную роль. В поле, в избе, идя по воду женщины пели песни – и всегда грустные, редко задорные. Печаль – и надрыв – вот две характеристики, издавна подходящие как к русским женщинам, так и к их песням.

Чаще всего среди своих литературных учителей сам В. Г. Распутин называл Ф. М. Достоевского, которого современный прозаик ставил выше общего ряда великих имён русской классической литературы. Анализ показывает, что мировоззренческие позиции Ф. М. Достоевского и В. Г. Распутина относительно взгляда на русский женский национальный характер имеют множество точек соприкосновения. И это – противоположная мнению критика Агеева позиция.

 Главное, что сближает классика 19 века и современного писателя, это стремление видеть в русском женщине, в первую очередь, его лучшие свойства и деяния. Ибо в основании всех суждений прозаиков о русском национальном женском характере — любовь к русскому народу. В «Дневнике писателя» Ф. М. Достоевский призывал судить русский народ «не по тем мерзостям, которые он так часто делает, а по тем великим святым вещам, по которым он в самой мерзости своей постоянно воздыхает». В последние десятилетия 20 века русский писатель В. Г. Распутин не разочаровывается в человеке, а с верой в русский народ констатирует: «Несмотря на все тяжелые строки и слова я верю в будущность русской нации. Нас надо довести до крайности, и мы тогда начинаем сопротивляться, действовать». В этих рассуждениях подчеркивается способность русского человека на поступок во имя высшей идеи. Эта мысль перекликается с указанием Ф. М. Достоевского на склонность русского человека «во всем до крайности доходить». Классик 19 века эту крайность считает даже психологической потребностью: «Эта потребность хватить через край, потребность в замирающем ощущении, дойдя до пропасти, свеситься в неё наполовину, заглянуть в самую бездну, и – в частных случаях, но весьма нередких, броситься в неё как ошалелому вниз». Доведенная до крайности переездом, Агафья мобилизует все свои душевные и физические силы на вполне, кажется, материальный акт – постройку избы. И это – не «безлюбая, механическая, тупая, несчастная жизнь», просто изба действительно – «ее сокровенный смысл». Агафья сопротивляется – но не установленному порядку. Она не бунтарка в общепринятом смысле слова, она – сильная русская женщина, решившая, во что бы то ни стало, отстоять частицу своей жизни, отстоять то, что ей дорого. Агафья не вкладывает материальный смысл в постройку избы – это некое духовное действие, своеобразное переживание. Восхищаться только физической силой этой женщины – недальновидно, впоследствии такие мысли реализуются в негативно окрашенную оценку – «героическая баба».

В Агафье нет издавна воспеваемой женственности, «рано она плюнула на женщину в себе» — но не стала бесчувственной. Она сопереживает Савелию – просто не умеет это выразить. Кроме того, в ней есть качество, являющееся основанием сильного характера – и мужского, и женского – она олицетворяет одухотворенность. Одухотворенность идеей, чувством, мыслью – подобная черта определяет цельность и выносливость натуры.

Можно сказать, что голос автора в рассказе «Изба» включает в себя

голоса персонажей – Агафьи, Савелия — и голос народа, обладающего особым правом на истину.

Таким образом, очевидно, что в своём содержании концепция русского женского национального характера в творчестве В. Г. Распутина глубоко традиционна, она вбирает в себя основные черты художественных концепций личности человека, которые стали итогом совокупных исканий русской литературы 19-20 веков, трансформируя их в соответствии с установками творческой индивидуальности писателя.

Список литературы:

1. Колобаева Л.А. Распутин-рассказчик // Русская словесность. 2002.№2.
2. Текст рассказа В.Распутина приведен по изд.: Распутин В.Г. Изба // Наш современник. 1999.№1.С.3-20.
3. Валентин Распутин. Новая профессия: Рассказ; Изба: Рассказ. — Роман-газета XXI век, 1999, № 1.
4. Агеев А. Распутин новый и старый // Знамя. 1999.№6.
5. Сергей Чупринин. Русская литература сегодня. Новый путеводитель. М., 2009
6. Солженицын А. Слово при вручении премии Солженицына Валентину Распутину 4 мая 2000 // Новый мир. 2000. №5.
7. http://www.pravpiter.ru/pspb/n152/ta018.htm
8. http://boris-mojaev.narod.ru/index.files/raspytin.htm
9. http://www.bibliotekar.ru/proroki/8-3.htm
10. Панкеев И.А. Валентин Распутин (По страницам произведений).

Москва, «Просвещение», 1990

«Изба с заколоченными ставнями» — так назывался публицистический очерк В. Распутина, вышедший в журнале «Наш современник» в 1988г. Об истоках русского национального характера, о причинах тех бед, которые обрушились на нашу страну, размышляет писатель. Доступно и лаконично В. Распутин высказывает в очерке одну простую истину, истоки национального характера в деревне. Сохраним самобытный, богатый народными традициями крестьянский уклад — сохраним и Россию. С болью в сердце писатель говорит о разрушении народных устоев, об исчезновении деревни. Эту тему можно считать основной в творчестве Распутина.

В 1989 г в журнале «Наш современник » был опубликован рассказ «Изба». Как и в большинстве других произведений этого писателя, действие здесь происходит в деревне. Главные герои «Избы» — люди пожилые. Рассказ заставляет обратиться к нашим истокам. Сегодня человеку, пожалуй, недостает того, чем богаты герои рассказа: духовности, верности традициям, по-настоящему родственных связей. Но, с другой стороны, мы получаем столько удобств, всякого рода возможностей, перспектив, идя по пути прогресса. Что же важнее: духовные или материальные ценности? Где, правда? На глобальные вопросы лучше всего отвечает жизнь. Для самого Распутина очень важно помнить историю и любить свою родину. Быть может, это звучит банально, но сердце писателя сжимается от боли при виде общества, которое «поменяло смысл жизни» и теряет Бога.

Он очень бережно относится к национальному наследию. Особенно дорого писателю имя Пушкина: именно он многих «привел к Отечеству, опалил его сладким дымом, указал на святость вековых камней». В прошлом веке люди тоже испытывали «возбужденный зуд отлепиться от национального тела». И заслуга великого поэта, помимо всего прочего, в том, что он сумел вовремя разглядеть эту опасность и отказаться от подобных идей. Возможно, именно поэтому его и называют светочем русской культуры, что больше всего Пушкин любил и ценил свое, родное. Этим он и близок каждому русскому человеку, в том числе и Распутину. Умение дорожить народными традициями писатель ценит и в своих стариках-героях рассказов и повестей.

Почему всегда старики? По словам Распутина «наедине с природой и трудами они всю жизнь при истине и Боге, они не раскрошили свою жизнь на кривые побегушки по пустым весям, учениям и страстям».

Таковы герои и в рассказе «Изба». Сюжет его, на первый взгляд довольно прост. Из-за грядущего затопления всех людей из деревень, стоящих на Ангаре, заставляют переехать. Эта же участь постигает и Агафью, женщину лет пятидесяти, живущую в Криволуцкой. А дальше идет подробное описание того, как она то в одиночку, то с чьей-то помощью возводит свою избу на новом месте. Из-за этого, казалось бы, незначительного события круто меняется жизнь Агафьи. Она потеряла все, что давало ей опору, уверенность в будущем. А теперь, оказавшись в стороне от своих односельчан, эта женщина выглядит совершенно несчастной, выбитой из колеи. Она каждый вечер бегает ночевать в Криволуцкую. Родной дом, вернее, то, что от него осталось. Ангара, тайга- все это придает ей силы, помогает преодолеть страх. И уже с энергией, которой позавидовали бы молодые, Агафья возводит заново свою избу. Но как эта изба строится из старых бревен, так и жизнь героини возводится на прежних началах и принципах. Она никак не может понять условий нынешней жизни и принять их. Почему молодежь уезжает из деревни, бросает «могилы и старину»?
И это непонимание усиливает ее душевную боль, личную трагедию. Дочь Ольга одна из первых переехала в город, когда ей было пятнадцать лет. Потом родила ребенка без отца и в итоге спилась. Какой жестокий пример и урок дала жизнь всем деревенским девчонкам, раньше завидовавшим Ольге. Да разве только им? Чтобы твердо стоять на ногах нужно держаться корней — вот простая мудрость, о которой в наши дни забыли. Помнят о ней лишь герои рассказа Агафья да Савелий, такой же одинокий старик. Сладкими воспоминаниями всплывают в их сознании картины прошлого, когда вечером, сидя у огня, пели песни, рассказывали сказки да «ужасти», как топили печь по-старинке. Есть в этом что-то волшебное, притягательное, задевающее за живое, что-то очищающее душу, лечащее ее. Где сегодня встретишь такое? Плоды прогресса, как приемник, и телевизор, «убивает родную песню чужеголосьем», издеваются над душой. А душа, по мнению В. Распутина, христианка. Для нее «нет ничего целебнее печали, нет ничего слаще ее и сильнее, она вместе с терпением вскормила в нас необыкновенную выносливость». Эта святая печаль, «неохватно-спокойная, проникновенная, нежная». Ею пронизано сердце Агафьи. А героиню силой вталкивают в новую жизнь, чужую и непонятную, где ее духовным ценностям нет места. То же переживает и Савелий. По выражению Агафьи, «было в нем что-то дальнее», оттуда, из прошлого, основательное, надежное… Но и он не выдержал, подался уговорам родственникам и уехал в райцентр. Как ни трудно было герою это сделать, он порвал связь с землей, с «могилами и стариной». Но «у одного стебля корни дважды не отрастают». Узнала Агафья, что Савелий вскоре умер от рака. Героиня же до конца несла свой крест, ни секунды себя не жалея. Когда она лежала в больнице, ей приснился сон о том, что ее похоронили не в гробу, а в избе. И, словно в награду ей, происходит чудо, подобное тем, что были в сказках, услышанных ею в детстве. Можно сказать, что сон оказался пророческим.

После смерти Агафьи умерло ее пристанище. «Изба осталась сиротой. Зиму простояла она безжизненной -ни дымка, ни огонька, с закрытыми наглухо окнами, оцепеневшая., бездушная, холодная, скорбная. . . умершая безмогильно». Наводила она «на живых тяжелую тоску». А когда «кто-то догадался открыть ставни» и «дать свет в окошки», «…задышала изба, очнулась, натянулась., вся, подставила солнцу маленькие ослепшие глаза., заслезились, принимая тепло, и за два дня скинула с себя смертельный вид. — Господи! — крестились бабы, оборачиваясь на избу. — Будто Агафья воротилась». Теперь около нее, как прежде ночи у огня, печалятся старухи, отходя душой. К вместе с избой живет память о русской женщине.

Поэтому так и называется произведение Распутин а, повествующее о судьбе Агафьи. Образ избы является ключевым в рассказе. Он одухотворен. Писатель говорит нам о рождении, жизни, смерти и воскрешении Дома. Изба была «зачата», осталось только выносить да родить». И после того, как она была построена, Агафья «лелеяла » ее: «по старинке скребла половицы косарем и натирала их песочком… »
Когда хозяйка умерла, «изба осталась сиротой». «Снег завалил ее сверху и снизу». Так и «коченела» она до тех пор, пока ей не дали света. А по теплу стали заходить к ней старухи. И «как бы сразу оказывались в другом мире, где царят «покой, сладкая н далеко уходящая задумчивость», в которой «неслышно и согласно беседуют одни только души». Как нимб, над Агафьиной избой «висело тонкое, прозрачное зарево из солнечного и лунного света».

Но время идет. Старушек, посещающих дом Агафьи, становится все меньше и меньше. «Год от года ужимается в поселке жизнь». Ветшает внешне и сам Дом. Мир вокруг него находится на грани катастрофы. Недаром в описание избы в, финале рассказа введен библейский мотив: «… видно было от нее на все четыре стороны света». Это уже редвестие Страшного суда. Бездуховный, погрязший, в мелочах, мир не думает о нем. Но Агафьин Дом вбирает внутрь себя и хранит все самое святое: святую печаль, страдание, подвижничество, представление о совести. Поэтому описание избы накануне катастрофы начинают и заканчивают рассказ. В первом из них большое количество конкретных деталей. Она «почерневшая», «осевшая на левый затемненный угол», постаревшая «до дряхлости», с оконными стеклами, забитыми пылью. Но из последних сил держит достоинство и стоит «высоконько и подобранно».

Смысл другого описания более глубокий. Мир вокруг Агафьинои избы кажется усталым, разбитым, радость его — «вытершейся». «Сколько здесь скопилось невыразимых воздыханий, что тучки на небе задерживались над этим местом и полнились ими, унося с собой жатву людских сердец». Создается впечатление, «что изнашивается весь мир». А на него смотрят окна Дома, «как у всякого живого существа», смотрят «изнутри». Изба становится метафорическим образом скрытых возможностей русского характера. При внешнем убожестве в ней «дремлют такое упорство, такая выносливость, встроенные здесь изначально, что нет им ни какой веры», Только отзовутся они в том случае, если их «окликнуть», заявить о востребованности лучших качеств человеческой души.

Какая же идея может заставить «отозваться» эти безмерные силы? По Распутину, это домостроительство в самом широком смысле этого слова. Устройство собственной души, ее лада — вот первое условие противостояния «процессу изнашивания».

Второе — устройство дома как состояния русской жизни, которое должно быть основано на забытых коренных началах: упорстве, выносливости, трудолюбия. Все это дремлет в народе, но отзовется если окликнуть. Только окликнут ли?