Рассказ алексеева зоя читать

«Таня» (первый очерк о Зое Космодемьянской) | Люди и судьбы

Клянемся ж с тобою, товарищ, Что больше ни шагу назад! Чтоб больше не шли вслед за нами

Безмолвные тени солдат.

Константин Симонов

Преследуя противника, бойцы тов. Говорова (Западный фронт)

заняли 4 важных населенных пункта…

Из сообщения Совинформбюро 16 января 1942 г. В первых числах декабря 1941 года в Петрищеве, близ города Вереи, немцы казнили восемнадцатилетнюю девушку-партизанку. Еще не установлено, кто она и откуда родом. Незадолго до разыгравшейся в Петрищеве трагедии один из верейских партизан встретил эту девушку в лесу. Они вместе грелись в потаенной партизанской землянке. Девушка назвала себя Таней. Больше местные партизаны не встречали ее, но знали, что где-то здесь, неподалеку, заодно с ними действует отважная партизанка Таня. То было в дни наибольшей опасности для Москвы. Генеральное наступление немцев на нашу столицу, начавшееся 16 ноября, достигло к этому моменту своего предела. Неприятелю удалось на значительную глубину охватить Москву своими клещами, выйти на рубеж канала Москва -Волга, захватить Яхрому, обстреливать Серпухов, вплотную подойти к Кашире и Зарайску. Дачные места за Голицыном и Сходней стали местами боев, а в Москве слышна была артиллерийская канонада. Однако эти временные успехи дались врагу недешево. Войска генерала армии Г. К. Жукова оказывали ему сильнейшее сопротивление. Продвигаясь вперед, немцы несли громадные потери и к началу декабря были измотаны и обескровлены. Их ноябрьское наступление выдохлось, а Верховное Главнокомандование Красной Армии уже готовило врагу внезапный и сокрушительный удар. Партизаны, действовавшие в захваченных оккупантами местностях, помогали Красной Армии изматывать врага. Они выкуривали немцев из теплых изб на мороз, нарушали связь, портили дороги, нападали на мелкие группы солдат и даже на фашистские штабы, вели разведку для советских воинских частей. Москва отбирала добровольцев-смельчаков и посылала их через фронт для помощи партизанским отрядам. Вот тогда-то в Верейском районе и появилась Таня. Небольшая, окруженная лесом деревня Пегрищево была битком набита немецкими войсками. Здесь, пожирая сено, добытое трудами колхозников, стояла кавалерийская часть. В каждой избе было размещено по десять — двадцать солдат. Хозяева домов ютились на печке или по углам. Немцы отобрали у колхозников все запасы продуктов. Особенно лют был состоявший при части переводчик. Он издевался над жителями больше других и бил подряд всех — и старого и малого. Однажды ночью кто-то перерезал все провода германского полевого телефона, а вскоре была уничтожена конюшня немецкой воинской части и в ней семнадцать лошадей. На следующий вечер партизан снова пришел в деревню. Он пробрался к конюшне, в которой находилось свыше двухсот лошадей кавалерийской части. На нем была шапка, меховая куртка, стеганые ватные штаны, валенки, а через плечо — сумка. Подойдя к конюшне, человек сунул за пазуху наган, который держал в руке, достал из сумки бутылку с бензином, полил из нее и потом нагнулся, чтобы чиркнуть спичкой. В этот момент часовой подкрался к нему и обхватил сзади руками. Партизану удалось оттолкнуть немца и выхватить револьвер, но выстрелить он не успел. Солдат выбил у него из рук оружие и поднял тревогу. Партизана ввели в дом, и тут разглядели, что это девушка, совсем юная, высокая, смуглая, чернобровая, с живыми темными глазами и темными стрижеными, зачесанными наверх волосами. Солдаты в возбуждении забегали взад и вперед и, как передает хозяйка дома Мария Седова, все повторяли: «Фрау партизан, фрау партизан», — что значит по-русски — женщина-партизан. Девушку раздели и били кулаками, а минут через двадцать избитую, босую, в одной сорочке и трусиках повели через все селение в дом Ворониных, где помещался штаб.

Девятый класс. Зоя во втором ряду, четвертая справа

Здесь уже знали о поимке партизанки. Более того, уже была предрешена ее судьба. Татьяну еще не привели, а переводчик уже торжествующе объявил Ворониным, что завтра утром партизанку публично повесят. И вот ввели Таню. Ей указали на нары. Против нее на столе стояли телефоны, пишущая машинка, радиоприемник и были разложены штабные бумаги. Стали сходиться офицеры. Хозяевам было велено уйти в кухню. Старуха замешкалась, и офицер прикрикнул: «Матка, фьють!..» — и подтолкнул ее в спину. Был удален, между прочим, и переводчик. Старший из офицеров сам допрашивал Татьяну на русском языке. Сидя на кухне, Воронины все же могли слышать, что происходит в комнате. Офицер задавал вопросы, и Таня отвечала на них без запинки, громко и дерзко. — Кто вы? — спросил офицер. — Не скажу. — Это вы подожгли вчера конюшню? — Да, я. — Ваша цель? — Уничтожить вас. Пауза. — Когда вы перешли через линию фронта? — В пятницу. — Вы слишком быстро дошли. — Что ж, зевать, что ли? Татьяну спрашивали, кто послал ее и кто был с нею. Требовали, чтобы она выдала своих друзей. Через дверь доносились ответы: «Нет», «Не знаю», «Не скажу», «Нет». Потом в воздухе засвистели ремни и слышно было, как стегали они по телу. Через несколько минут молоденький офицерик выскочил из комнаты в кухню, уткнул голову в ладони и просидел так до конца допроса, зажмурив глаза и заткнув уши. Даже нервы фашиста не выдержали… Четверо мужчин, сняв пояса, избивали девушку. Хозяева насчитали двести ударов. Татьяна не издала ни одного звука. А после опять отвечала: «Нет», «Не скажу», — только голос ее звучал глуше, чем прежде. Два часа продержали Татьяну в избе Ворониных. После допроса ее повели в дом Василия Александровича Кулика. Она шла под конвоем, по-прежнему раздетая, ступая по снегу босыми ногами. Когда ее ввели в избу, хозяева при свете лампы увидели на лбу у нее большое иссиня-черное пятно и ссадины на ногах и руках. Она тяжело дышала, волосы ее были растрепаны и черные пряди слиплись на высоком, покрытом каплями пота лбу. Руки девушки были связаны сзади веревкой. Губы ее были искусаны в кровь и вздулись. Наверно, она кусала их, когда побоями хотели от нее добиться признания. Она села на лавку. Немецкий часовой стоял у двери. Василий и Прасковья Кулик, лежа на печи, наблюдали за арестованной. Она сидела спокойно и неподвижно, потом попросила пить. Василий Кулик спустился с печи и подошел было к кадушке с водой, но часовой опередил его, схватил со стола лампу и, подойдя к Татьяне, поднес ей лампу ко рту. Он хотел этим сказать, что ее надо напоить керосином, а не водой. Кулик стал просить за девушку. Часовой огрызнулся, но потом нехотя уступил. Она жадно выпила две большие кружки. Вскоре солдаты, жившие в избе, окружили девушку и стали над ней издеваться. Одни шпыняли ее кулаками, другие подносили к подбородку зажженные спички, а кто-то провел по ее спине пилой. Хозяева просили немцев не мучить девушку, пощадить хотя бы находившихся здесь же детей. Но это не помогло. Лишь вдоволь натешившись, солдаты ушли спать. Тогда часовой, вскинув винтовку на изготовку, велел Татьяне подняться и выйти из дома. Он шел позади нее вдоль по улице, почти вплотную приставив штык к ее спине. Так, босая, в одном белье, ходила она по снегу до тех пор, пока ее мучитель сам не продрог и не решил, что пора вернуться под теплый кров. Этот часовой караулил Татьяну с десяти часов вечера до двух часов ночи и через каждый час выводил девушку на улицу на пятнадцать-двадцать минут. Никто в точности не знает, каким еще надругательствам и мучениям подвергалась Татьяна во время этих страшных ночных прогулок… Наконец на пост встал новый часовой. Несчастной разрешили прилечь на лавку. Улучив минуту, Прасковья Кулик заговорила с Татьяной. — Ты чья будешь? — спросила она. — А вам зачем это? — Сама-то откуда? — Я из Москвы. — Родители есть? Девушка не ответила. Она пролежала до утра без движения, ничего не сказав более и даже не застонав, хотя ноги ее были отморожены и не могли не причинять боли. Никто не знает, спала она в эту ночь или нет и о чем думала она, окруженная злыми врагами. Поутру солдаты начали строить посреди деревни виселицу. Прасковья скова заговорила с девушкой: — Позавчера — это ты была? — Я… Немцы сгорели? — Нет. — Жаль. А что сгорело? — Кони ихние сгорели. Сказывают, оружие сгорело… В десять часов утра пришли офицеры. Старший из них снова спросил Татьяну: — Скажите, кто вы? Татьяна не ответила. — Скажите, где находится Сталин? — Сталин находится на своем посту, — ответила Татьяна. Продолжения допроса хозяева дома не слышали — им велели выйти из комнаты и впустили их обратно, когда допрос был уже окончен. Принесли Татьянины вещи: кофточку, брюки, чулки. Тут же был ее вещевой мешок, и в нем — сахар, спички и соль. Шапка, меховая куртка, пуховая вязаная фуфайка и валеные сапоги исчезли. Их успели поделить между собой унтер-офицеры, а варежки достались повару с офицерской кухни… Татьяна стала одеваться, хозяева помогли ей натянуть чулки на почерневшие ноги. На грудь девушки повесили отобранные у нее бутылки с бензином и доску с надписью: «Зажигатель домов». Так ее вывели на площадь, где стояла виселица. Место казни окружили десятеро конных с саблями наголо. Вокруг стояло больше сотни немецких солдат и несколько офицеров. Местным жителям было приказано присутствовать при казни, но их пришло немного, а некоторые из пришедших потихоньку разошлись по домам, чтобы не быть свидетелями страшного зрелища. Под петлей, спущенной с перекладины, были поставлены один на другой два ящика. Отважную девушку палачи приподняли, поставили на ящик и накинули на шею петлю. Один из офицеров стал наводить на виселицу объектив своего «кодака» — немцы любят фотографировать казни и порки. Комендант сделал солдатам, выполнявшим обязанность палачей, знак обождать. Татьяна воспользовалась этим и, обращаясь к колхозникам и колхозницам, крикнула громким и чистым голосом: — Эй, товарищи! Что смотрите невесело? Будьте смелее, боритесь, бейте немцев, жгите, травите! Стоявший рядом немец замахнулся и хотел то ли ударить ее, то ли зажать ей рот, но она оттолкнула его руку и продолжала: — Мне не страшно умирать, товарищи. Это счастье — умереть за свой народ… Офицер снял виселицу издали и вблизи и теперь пристраивался, чтобы сфотографировать ее сбоку. Палачи беспокойно поглядывали на коменданта, и тот крикнул офицеру: — Абер дох шнеллер! Тогда Татьяна повернулась в сторону коменданта и, обращаясь к нему и к немецким солдатам, продолжала: — Вы меня сейчас повесите, но я не одна. Нас двести миллионов, всех не перевешаете. Вам отомстят за меня. Солдаты! Пока не поздно, сдавайтесь в плен, все равно победа будет за нами! Русские люди, стоявшие на площади, плакали. Иные отвернулись и стояли спиной, чтобы не видеть того, что должно было сейчас произойти. Палач подтянул веревку, и петля сдавила Танино горло. Но она обеими руками раздвинула петлю, приподнялась на носках и крикнула, напрягая все силы: — Прощайте, товарищи! Боритесь, не бойтесь! Палач уперся кованым башмаком в ящик. Ящик заскрипел по скользкому, утоптанному снегу. Верхний ящик свалился вниз и гулко стукнулся оземь. Толпа отшатнулась. Раздался чей-то вопль, и эхо повторило его на опушке леса. Она умерла во вражьем плену на фашистской дыбе, ни единым звуком не высказав своих страданий, не выдав своих товарищей. Она приняла мученическую смерть как героиня, как дочь великого народа, которого никому и никогда не сломить. Память о ней да живет вечно! Площадь быстро опустела. Люди торопились по домам, и в тот день никто не выходил уже на улицу без крайней надобности. А те, кому нужно было пройти мимо виселицы, низко опускали голову и убыстряли шаг. Целый месяц провисело тело Татьяны, раскачиваемое ветром и осыпаемое снегом. Когда через деревню проходили немецкие части, тупые фигуры окружали эшафот и долго развлекались возле него, тыкая в тело палками и раскатисто гогоча. Потом они шли дальше, и в нескольких километрах от Петрищева их ждало новое развлечение: здесь, у здания участковой больницы, висели трупы двух повешенных немцами мальчиков. Так шли они по русской земле, залитой кровью, утыканной виселицами и вопиющей о мщении. … В ночь под Новый год перепившиеся фашисты окружили виселицу, стащили с повешенной одежду и гнусно надругались над телом Тани. Оно висело посреди деревни еще день, исколотое и изрезанное кинжалами, а вечером 1 января переводчик распорядился спилить виселицу. Староста кликнул людей, и они выдолбили в мерзлой земле яму в стороне от деревни. Здесь, на отшибе, стояло здание начальной школы. Немцы разорили его, содрали полы и из половиц построили в избах нары, а партами топили печи. Между этим растерзанным домом и опушкой леса, средь редких кустов, была приготовлена могила. Тело Тани привезли сюда на дровнях, с обрывком веревки на шее, и положили на снег. Глаза ее были закрыты, и на мертвом смуглом лице выделялись черные дуги бровей, длинные шелковистые ресницы, сомкнутые губы да фиолетовый кровоподтек на высоком челе. Прекрасное русское лицо Тани сохранило цельность и свежесть линий. Печать глубокого покоя лежала на нем. — Надо бы обернуть ее чем-нибудь, — сказал один из рывших могилу крестьян. — Еще чего, — прогнусавил переводчик. — Почести ей отдавать вздумал?… Юное тело зарыли без почестей под плакучей березой, и вьюга завеяла могильный холмик. А вскоре пришли те, для кого Таня в темные декабрьские ночи грудью пробивала дорогу на запад. Нападение русских было внезапно, и немцы покидали Петрищево в спешке. Если прежде они любили твердить колхозникам: «Москау — капут!», то теперь они знаками показывали, что русские их бьют, а они, немцы, собираются в Берлин. Пока же они отходили в направлении на Дорохове. Дойдя до соседней деревни Грибцово, немцы подожгли ее. Грибцово сгорело все целиком. Погорельцы потянулись в Петрищево искать приюта. И из других окрестных деревень, подожженных фашистами, тянулись сюда обездоленные семьи, волоча за собой на салазках закутанных плачущих детей и остатки домашнего скарба. Лишь на другой день отступившие немцы спохватились, что Петрищево-то они и не подожгли. Из Грибцова был послан отряд в двадцать четыре человека. Этим людям приказали вернуться и сжечь Петрищево. С неохотой возвращались фрицы и думали: а что, как мы провозимся здесь, отстанем от своих да попадем в лапы к русским? И решили не возиться с поджогом, а рысцой пробежав по деревне, только переколотили палками все окна в домах и тут же скорее понеслись вдогонку за своей частью. Хорошо, что трусливые фрицы не отважились выполнить приказание своего начальства. Хоть одна деревня в округе уцелела. И уцелели свидетели кошмарного преступления, содеянного гитлеровскими гнусами над славной партизанкой. Сохранились места, связанные с ее героическим подвигом, сохранилась и святая для русских людей могила, где покоится прах Татьяны. Войска храброго генерала Леонида Говорова быстро прошли через Петрищево, преследуя отступающего врага на запад, к Можайску и дальше — к Гжатску и Вязьме. Но бойцы найдут еще время прийти и сюда, чтобы до земли поклониться праху Татьяны и сказать ей душевное русское спасибо. И отцу с матерью, породившим на свет и вырастившим героиню, и учителям, воспитавшим ее, и товарищам, закалившим ее дух. И скажет тогда любимый командир: — Друг! Целясь в фашиста, вспомни Таню. Пусть пуля твоя полетит без промаху и отомстит за нее. Идя в атаку, вспомни Таню и не оглядывайся назад… И бойцы поклянутся над могилой страшной клятвой. Они пойдут в бой, и с каждым из них пойдет в бой Таня. Немеркнущая слава разнесется о ней по всей советской земле, и миллионы людей будут с любовью думать о далекой заснеженной могилке…

Петр ЛИДОВ. 27 января 1942 года

Источник: bibliotekar.ru

Дочитали статью до конца? Пожалуйста, примите участие в обсуждении, выскажите свою точку зрения, либо просто проставьте оценку статье.

Вы также можете:

• Перейти на главную и ознакомиться с самыми интересными постами дня
• Добавить статью в заметки на:

Источник: https://mywebs.su/blog/people/1304/

Читаем о войне

На партах у гимназистов лежат книги, все они о войне. Это память  о страшной угрозе, нависшей над нашей страной и о великой Победе.

  Книги рассказывают о жизни  детей и всей страны в годы войны, о героических сражениях, о мужестве и стойкости русского народа, о выборе между совестью и предательством, об умении договариваться и решать все проблемы мирным путем.

  Через детские книги о войне передаётся память, уважение к подвигу, который совершили наши прабабушки и прадедушки.

Сергей Петрович Алексеев – известный детский писатель, автор многочисленных произведений о русской истории, участник Великой Отечественной войны. В его рассказах – великие сражения и простые военные будни, знаменитые герои и рядовые защитники Отечества…

Зоя.

Сизой лентой на запад бежит шоссе. Мчат по шоссе машины. 85-й километр от Москвы. Присмотрись налево. Мраморный пьедестал. На пьедестале застыла девушка. Связаны руки. Гордый, открытый взгляд.

Это памятник Зое. Зое Космодемьянской.

Зоя училась в московской школе. Когда враг стал подходить к Москве, она вступила в партизанский отряд. Девушка перешла линию фронта и присоединилась к народным мстителям. Многие жители Подмосковья против фашистов тогда поднялись.

Полюбили в отряде Зою. Отважно переносила она все тяготы и невзгоды опасной жизни. «Партизанка Таня» — так называли в отряде Зою.

В селе Петрищево остановился большой фашистский отряд. Ночью Зоя проникла в Петрищево, перерезала телефонные провода и подожгла дома, в которых остановились гитлеровцы. Через два дня Зоя снова пришла в Петрищево. Но враги схватили юную партизанку.

Допрашивал Зою сам командир дивизии подполковник Рюдерер:

— Кто вы?

— Не скажу.

— Это вы подожгли дома?

— Да, я.

— Ваши цели?

— Уничтожить вас.

Зою начали избивать. Требовали, чтобы она выдала своих товарищей, сказала, откуда пришла, кто послал её на задание.

«Нет», «Не знаю», «Не скажу», «Нет», — отвечала Зоя.

И снова пошли побои.

Ночью Зою подвергли новым мучениям. Почти раздетую, в одном нижнем белье, её несколько раз выгоняли на улицу и заставляли босую ходить по снегу.

И снова:

— Скажите, кто вы? Кто вас послал? Откуда пришли?

Зоя не отвечала.

Утром Зою повели на казнь. Устроили её в центре деревни на деревенской площади. К месту казни согнали жителей.

Девушку повели к виселице. Поставили на ящик. Набросили петлю на шею.

Вот комендант приготовился дать команду. Вот занёс руку, но остановился. Кто-то из фашистов в это время припал к фотоаппарату. Комендант приосанился — нужно получиться достойным на снимке. И в это время…

— Товарищи! Не бойтесь, — прозвучал голос Зои. — Будьте смелее, боритесь, бейте фашистов, жгите, травите!

Стоявший рядом фашист подбежал к Зое, хотел ударить, но девушка оттолкнула его ногой.

— Мне не страшно умирать, товарищи, — говорила Зоя. — Это счастье — умереть за свой народ. — И, чуть повернувшись, прокричала своим мучителям: — Нас двести миллионов. Всех не перевешаете. Всё равно победа будет за нами!

Комендант дёрнулся. Подал рукой команду…

Минское шоссе. 85-й километр от Москвы. Памятник героине. Люди, пришедшие поклониться Зое. Синее небо. Простор. Цветы…

Сергей Алексеев

Источник: http://pospelova.ucoz.ru/blog/chitaem_o_vojne/2014-05-05-113

Владимир Успенский: Зоя Космодемьянская

Владимир Успенский

Зоя Космодемьянская

ПАРТИЗАНКА ТАНЯ

(Вместо предисловия)

Шестого декабря 1941 года началось долгожданное контрнаступление советских войск под Москвой. Гитлеровцев отбросили прочь от нашей столицы.

Враг сопротивлялся отчаянно, пытаясь удерживать каждый дом, превратив в огневые точки кирпичные постройки, погреба и подвалы. Ко всему прочему, страшно было захватчикам покинуть укрытия, оказаться на морозе, в поле или в лесу.

В легких шинелишках-то! А холода действительно стояли лютые. Лопались не только стволы деревьев, трескались даже сухие кладбищенские кресты.

Военный корреспондент «Правды» Петр Александрович Лидов получил задание редакции написать о том, как будет освобожден Можайск. Этого события ждали с особым волнением. Ведь Можайск — древний русский город на подступах к столице. Там рядом Бородино — поле нашей воинской славы.

Намерзшийся и уставший за день, Лидов с трудом нашел место для ночлега. В дом, а вернее — небольшую крестьянскую избу, уцелевшую недалеко от шоссе, народу набилось мною.

Здесь обрели пристанище погорельцы. Вповалку спали на полу бойцы в новых белых полушубках. На печи ютилась хозяйка с детишками.

Отыскав местечко в углу, Петр Александрович съел кусок твердой семипалатинской колбасы с сухарем и сразу лег спать, вытянувшись на истертой соломе. Подушку заменяла полевая сумка.

Неподалеку погромыхивала канонада. На улице завывал ветер. А в избе тепло, вроде бы даже уютно. Да и то сказать: не каждую ночь фронтовому человеку доводится провести в обжитом, натопленном помещении.

Но вот потянуло вдруг холодом. Кто-то крикнул: «Дверь закрывай!» Возле Лидова устало опустился старик в большой косматой шапке. Снял рукавицы. Лицо морщинистое, продубленное морозом. Покряхтывая, устраивался поудобней.

— Не толкайся, дед, — сказал разбуженный им красноармеец.

— Прости. Погреться зашел, до костей проняло.

— Далеко путь держишь, отец? — спросил Лидов.

— К родственникам. В нашей деревне большой бой был. Ну и подчистую, сам понимаешь… Ни кола ни двора. Только и осталось, что на себе было. Такого насмотрелся, что не приведи господь!

— Война… Бери, закуривай.

— Я войну знаю, сам на двух побывал. А тут зверство самое настоящее. В Петрищеве девчонку повесили, совсем еще молодую девушку…

Лидов подвинулся ближе к старику.

— Где, говоришь? Что за девушка?

— В Петрищеве, это точно. А кто она, сказать не берусь. Народ толкует — партизанка. Сперва шибко пытали, старались чего-то выведать. Ей петлю на шею, а она речь держала…

Слушая старика, Петр Александрович задумался.

Совершенно особый случай! И его долг — долг журналиста, военного корреспондента, — выяснить подробности, разобраться во всем.

Не дождавшись рассвета, Лидок отправился в путь по заметенным прифронтовым дорогам.

Добраться до Петрищева было тогда нелегко. От шоссе до затерянной среди лесов деревни пять километров. Проселок не расчищался. Ни грузовая машина, и тем более «эмка» не могли пробиться через сугробы. Только на собственных ногах или на лошади.

Первый раз Петр Александрович пришел в деревню пешком примерно через неделю после того, как фашисты бежали из Петрищева. Пришел ли один или со своими товарищами-корреспондентами, сказать трудно. Ведь Лидов бывал потом в этой деревне несколько раз.

Все оказалось гораздо сложнее, чем предполагал Петр Александрович, направляясь в Петрищево. Бесспорным являлся лишь сам факт: в этой деревне гитлеровцы повесили девушку, объявив, что она партизанка и поджигательница домов.

Ее истязали, допрашивали сначала в одной, затем в другой избе, — имелись свидетели. Она была измучена, едва держалась на ногах, но все же гордо и смело встретила смерть, призывая людей бороться с фашистами, истреблять их.

Крестьяне, согнанные к месту казни, были потрясены ее мужеством…

Читать дальше

Источник: https://libcat.ru/knigi/proza/prose-military/283354-vladimir-uspenskij-zoya-kosmodemyanskaya.html

Алексеева Зоя. Ленинградский альбом

С 27 января 2014 года Балтийская медиа-группа начинает проект «История над нами пролилась…», посвященный старшему поколению петербуржцев. Открытие сложной видео- и аудиоэкспозиции, которая разместится в Балтийском медиа-центре (Каменноостровский пр., 67), приурочено к 70-летию полного снятия блокады Ленинграда и запланировано на 27 января.

«XX век закончился. Это было непростое время в истории нашей страны. Смуты, революции, большие стройки, войны, победы. Все эти события тесно вплетены в судьбы наших отцов, дедов и прадедов.

У нас еще есть возможность услышать об этих непростых временах из первых уст: живы ветераны, блокадники, те, кто восстанавливал послевоенный Ленинград, кто создавал метро, открывал музеи, строил заводы.

У нас еще есть возможность собрать рассказы и свидетельства очевидцев и дополнить сухие исторические факты живыми человеческими эмоциями и фактами.

У нас еще есть возможность сказать спасибо всем, кто вынес непростой XX век на своих плечах.
Проект «История над нами пролилась…» (это строки из стихотворения Бориса Слуцкого) и есть такое спасибо ленинградцам от нас, петербуржцев, с любовью и благодарностью», — рассказывают о замысле авторы проекта.

Экспозиция занимает весь Балтийский медиа-центр – два зала и фойе. Одна часть экспозиции построена на видео- и аудиоматериалах. Это короткие интервью, героями которых стали «просто люди» (так называлась рубрика одной из передач телеканала «100 ТВ»), вынесшие на своих плечах горести и радости ХХ века.

Это и слайд-шоу с портретами известных людей, ставших символами своего времени и нашего города. Аудиочасть связана с блокадой, ее музой – Ольгой Берггольц, с Дмитрием Шостаковичем. Это и вещи, предметы, увидев которые, можно удивиться, что они есть.

Другая часть экспозиции – временный музей, в центре которого – композиция «История над нами пролилась…» из стекла, металла, фигур и лиц. Весь зал наполнен людьми, жившими, живущими и теми, кто пришел в Балтийский медиа-центр.

И еще одна часть проекта – создание сайта памяти. Каждый пришедший может принести фото дорогого ему человека, короткий рассказ о нем, документы из семейного архива. Все материалы, отсканированные в присутствии посетителя, не только будут транслироваться на экране во время экспозиции, но и будут размещены на сайте www.albomspb.ru.

Создатели проекта надеются, что он может стать «временным памятником времени», который будет одним из заметных событий из области искусства. А искусство, как известно, расставляет акценты – и в истории, и в повседневной жизни.

Источник: http://albomspb.ru/person/one/251

Зоя Космодемьянская — герой и нашего времени

Автор: Алексей Наталенко // Союз Граждан Украины
29 ноября 1941 года героически погибла Зоя Космодемьянская. Её подвиг стал легендой.

Она была первой женщиной, удостоенной звания Героя Советского Союза во время Великой Отечественной войны.

Её имя стало нарицательным и вписано заглавными буквами в героическую историю русского народа — народа-победителя .

Избивали фашисты и мучили,
Выгоняли босой на мороз,
Были руки веревками скручены,
Пять часов продолжался допрос.
На лице твоем шрамы и ссадины,
Но молчанье ответом врагу.
Деревянный помост с перекладиной,
Ты босая стоишь на снегу.

Юный голос звучит над пожарищем,

Над молчаньем морозного дня:
— Умирать мне не страшно, товарищи,

Мой народ отомстит за меня!

АГНИЯ БАРТО

Рядом была опубликована фотография: изувеченное женское тело с веревкой на шее. Тогда было ещё не известно настоящее имя погибшей.

Одновременно с публикацией в «Правде» в«Комсомольской правде» был опубликован материал Сергея Любимова «Мы не забудем тебя, Таня».

У нас был культ подвига «Тани» (Зои Космодемьянской)  и он прочно вошел в родовую память народа. Ввёл этот культ товарищ Сталин лично. 16 февраля1942 года ей было присуждено звание Героя Советского Союза посмертно.

Ее узнали школьные друзья по фотографии, сопровождавшей первый очерк Лидова.

«В первых числах декабря 1941 года в Петрищеве, близ города Вереи, — писал Лидов, — немцы казнили восемнадцатилетнюю комсомолку-москвичку, назвавшую себя Татьяной… Она умерла во вражеском плену на фашистской дыбе, ни единым звуком не выдав своих страданий, не выдав своих товарищей. Она приняла мученическую смерть как героиня, как дочь великого народа, который никому и никогда не сломить! Память о ней да живет вечно!»

Во время допроса немецкий офицер, по версии Лидова, задал восемнадцатилетней девушке главный вопрос: «Скажите, где находится Сталин?» «Сталин находится на своем посту», — ответила Татьяна.

В газете «Гласность». 24 сентября 1997 года в материале профессора-историка Ивана Осадчего под заголовком «Имя её и подвиг её бессмертны» был опубликован акт, составленный в деревне Петрищево 25 января 1942 года:

«Мы, нижеподписавшиеся, — комиссия в составе: председателя Грибцовского сельсовета Березина Михаила Ивановича, секретаря Струковой Клавдии Прокофьевны, колхозников-очевидцев колхоза «8-е Марта» — Кулика Василия Александровича и Ворониной Евдокии Петровны — составили настоящий акт в нижеследующем: В период оккупации Верейского района, немецкими солдатами в деревне Петрищево была повешена девушка, назвавшая себя Таней. После оказалось, что это была девушка партизанка из Москвы — Зоя Анатольевна Космодемьянская 1923 года рождения. Немецкие солдаты поймали её в то время, когда она выполняла боевое задание, поджигала конюшню, в которой находилось более 300 лошадей. Немецкий часовой обхватил её сзади, и она не успела выстрелить.

Ее повели в дом Седовой Марии Ивановны, раздели и начали допрос. Но получить какие-либо сведения от нее не пришлось. После допроса у Седовой, разутую и раздетую, её повели в дом Ворониной, где находился штаб.

Там продолжали допрашивать, но она на все вопросы отвечала: «Нет! Не знаю!». Не добившись ничего, офицер приказал, чтобы начали бить её ремнями. Хозяйка, которую загнали на печь, насчитала около 200 ударов. Она не кричала и даже не произнесла ни одного стона.

И после этой пытки снова отвечала: «Нет! Не скажу! Не знаю!»

Ее вывели из дома Ворониной; она шла, ступая голыми ногами по снегу, привели в дом Кулика. Измученная и истерзанная, она находилась в кругу врагов. Немецкие солдаты всячески издевались над ней. Она попросила пить — немец поднес ей зажженную лампу. И кто-то провел по ее спине пилой.

Потом все солдаты ушли, остался один часовой. Руки её были связаны назад. Ноги обморожены. Часовой велел ей подняться и под винтовкой вывел на улицу. И опять она шла, ступая босыми ногами по снегу, и водил до тех пор, пока не замерзал сам. Часовые менялись через 15 минут.

И так продолжали водить её по улице целую ночь.

Рассказывает П.Я.Кулик (девичья фамилия Петрушина, 33 года): «Ее привели и посадили на скамейку, и она охнула. Губы у нее были черные-черные, испекшиеся и вздутое лицо на лбу. Она попросила пить у моего мужа. Мы спросили: «Можно?» Они сказали: «Нет», и один из них вместо воды поднял к подбородку горящую керосиновую лампу без стекла.

На утро ее подвели к виселице и стали фотографировать… Она крикнула: «Граждане! Вы не стойте, не смотрите, а надо помогать воевать!». После этого один офицер замахнулся, а другие закричали на нее.

Затем она сказала: «Товарищи, победа будет за нами. Немецкие солдаты, пока не поздно, сдавайтесь в плен». Офицер злобно заорал: «Русь!» – «Советский Союз непобедим и не будет побежден», – все это она говорила в момент, когда ее фотографировали…

Потом подставили ящик. Она без всякой команды стала сама на ящик. Подошел немец и стал надевать петлю. Она в это время крикнула: «Сколько нас не вешайте, всех не перевешаете, нас 170 миллионов.

Но за меня вам наши товарищи отомстят». Это она сказала уже с петлей на шее.

» За несколько секунд до смерти, за миг до Вечности огласила она, с петлей на шее, приговор Советского народа: «Сталин с нами! Сталин придёт!»

Утром построили виселицу, собрали население и публично повесили. Но и над повешенной продолжали издеваться. Ей отрезали левую грудь, ноги изрезали ножами.

Когда наши войска погнали немцев от Москвы, они поспешили снять тело Зои и схоронить за деревней, ночью спалили виселицу, как бы желая скрыть следы своего преступления. Повесили её в первых числах декабря 1941 года. На что и составлен настоящий акт».

А ещё немного позже в редакцию «Правды» принесли фотографии, найденные в кармане убитого немца. На 5 снимках были запечатлены моменты казни Зои Космодемьянской. Тогда же появился очередной очерк Петра Лидова, посвященный подвигу Зои Космодемьянской, под заголовком «5 фотографий».

Почему юная разведчица назвалась этим именем (или именем «Таон») и почему именно её подвиг выделил товарищ Сталин? Ведь в это же время многие советские люди совершали не менее героические поступки.

jpg» target=»_blank»>Героя России (1994).

Для успешной мобилизации всего советского народа, русской цивилизации Сталин использовал язык символов и тех спусковых моментов, которые могут извлечь из родовой памяти русских пласт героических побед.

Мы помним знаменитую речь на параде 7 ноября 1941г, в которой упомянуты и великие русские полководцы, и национально-освободительные войны, в которых мы неизменно выходили победителями. Были тем самым проведены параллели между победами предков и нынешней неминуемой Победы.

Фамилия Космодемьянская происходит от освященных имен двух русских героев — Козьмы и Демьяна. В городе Муром стоит церковь их имени, поставленная по приказу Ивана Грозного.

Ночью, в темноте, братья тихо прокрались в неприятельский лагерь и подожгли ханский шатёр. Пока в лагере тушили пожар и искали лазутчиков, войска Ивана Грозного, воспользовавшись переполохом в стане противника, переправились через реку.

Демьян и Козьма погибли, а в их честь построили церковь и назвали её именем героев.

Писатель Алексей Меняйлов в книге «Сталин:Тайны Валькирии» приводит свою версию псевдонима Зои: » …почему Зоя Космодемьянская, назвав себя вымышленным именем «Таня», отказалась назвать свою фамилию? Логично назвать и фамилию, тоже вымышленную, или не называть никакого имени. Вымышленное имя, вымышленная фамилия.  Почему отсутствует логика?

Или логика какая-то иная — в духе того героического времени?

Внимательный читатель «Овода» заметит странность: Артур, подписывая фельетоны, не подписывался на языке, на котором фельетон писал. Он или рисовал овода, или писал по-французски Le Taon…

…Как ни крути, а сделать Таня могла только одно: обличить нечисть, напомнить ему, что у полноценных людей есть совесть, есть смысл жизни, есть Прародина. А вот за такие обличения уже убивают.

Думается, Сталин, зная о подвиге Тани, то есть зная о совершенно неадекватных зверствах немцев (они ей после смерти ещё и грудь отрезали, это видно на известной фотографии провалявшегося всю зиму в снегу трупа), не только по газетным сообщениям, а по каким-то иным донесениям, осветил её подвиг как один из основных в России и СССР, именно потому, что совершила Таня подвиг настоящий.

Способами исторического исследования полноту смысла событий вокруг Героя мы восстановить не в силах. Ясно только, что Таня была Героем. Ясно и что у Войны был тонкий уровень.»

Как не старались фашисты замести следы — им это не удалось и эти фотографии  сыграли с фашистами злую шутку. Узнав о зверствах фашистов 332-го полка 197-й дивизии вермахта Сталин дал поручение уничтожать всех нелюдей, причастных к гибели комсомолки как бешеных собак.

Первый гром возмездия грянул 6 декабря 1941 года. Первыми грозными мстителями, после наших разведчиков и подрывников, державших в страхе дивизию в октябре и ноябре, были бойцы 5-й армии, разгромившие в районе Минского шоссе передовые подразделения 197-й дивизии немцев.

Потом — почти через два года — снова грянул гром возмездия.

Переформированная, пополненная дивизия была снова брошена во фронтовое пекло, и в одном из жестоких боев в октябре 1943 года не так далеко от Петрищева — под Ломоносовой и Потаповом на Смоленщине — её разгромила славная Ярославская ордена Суворова и Богдана Хмельницкого 234-я стрелковая дивизия. Ненадолго пережил Зою её обер-палач подполковник Рюдерер.

Вот что писал корреспондент газеты Калининского фронта «Вперед на врага» майор Долин 5 октября 1943 года: «Несколько месяцев назад 332-й немецкий пехотный волк, солдаты и офицеры которого зверски замучили Зою, был отмечен на одном участке нашего фронта.

Есть и еще один момент в этом подвиге. В боях против 197-й дивизии вермахта принимал участие и брат Зои — лейтенант-танкист Александр Космодемьянский. «В последнем бою экипаж танка «КВ» под командованием Александра Космодемьянского первым ворвался во вражескую оборону, расстреливая и давя гусеницами гитлеровцев,» — писал красноармейской газете «Уничтожим врага» — майор Вершинин.»

В итоге — в одной семье, оба ребенка совершают подвиги и удостаиваются звания Героя Советского Союза! Именем Героев в СССР называли улицы. В обычном случае были бы две улицы получивших имя каждого из Героев. Но в Москве одна улица, и не случайно, получила «двойное» имя — Зои и Александра Космодемьянских

В 1944 году был снят фильм «Зоя», получивший в Каннах в 1946 г. на I международном кинофестивале премию за лучший сценарий. Также фильм «Зоя» удостоен Сталинской премии I степени, её получили  Лео Арнштам (режиссёр), Галина Водяницкая (исполнительница роли Зои Космодемьянской) и Александр Шеленков (кинооператор).

Песня «Зое Космодемьянской», прослушать

Хочется окончить статью словами автора первого очерка о Тане-Таон Петра Александровича Лидова:

«Она умерла во вражеском плену на фашистской дыбе, ни единым звуком не выдав своих страданий, не выдав своих товарищей.

Она приняла мученическую смерть как героиня, как дочь великого народа, который никому и никогда не сломить!

Память о ней да живет вечно!»

Использованы материалы:

ЗОЯ КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ: ВСЯ ПРАВДА И ЛОЖЬ

ЛЕГЕНДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ. ЗОЯ КОСМОДЕМЬЯНСКАЯ

О Зое

Алексей Меняйлов «Тайны Валькирии»

Герои страны. Волошина Вера Даниловна

Теперь мои статьи можно прочитать и на Яндекс.Дзен-канале.

Поделитесь

Источник: https://nstarikov.ru/club/72664

rulibs.com

Весело возвращаться домой из гимназии в сентябрьский погожий денек: пышные сады расцвечены багряными красками, воздух напоен запахом созревающих яблок и горьковатых астр.

Дома ждут братья и сестры, веселые игры, прочитанная до самого интересного места книга, гигантские шаги во дворе. А вечером вернется из губернии папа, и ему можно будет с гордостью показать свой дневник, в котором красуются круглые пятерки.

По дороге Володя завернул к женской гимназии, подождал, пока выбежит Оля.

— Ну как? — задал он обычный вопрос.

Оля весело помотала головой, отчего ее коса, похожая на тугую рыбку, описала в воздухе полукруг.

— Из истории двенадцать, и из физики двенадцать, — пропела она тоненьким голоском.

— А у меня из латыни пять, — сказал Володя.

— Ты знаешь, как я волновалась за физику? — вдруг остановилась Оля. — Сижу за партой и ничегошеньки не помню, а когда учительница вызвала к доске, в голове все пришло в порядок. Ух, как я рада, что не срезалась!

— Ты же вчера свою физику при луне повторяла, — засмеялся Володя. — Я вылез на балкон и видел, как ты пальцем на стекле формулы выводила.

Володя по-хорошему завидовал сестре, ее усидчивости и терпению. Вот кто умел упорно трудиться!

— Нас кто-то ждет у калитки, — сказала Оля.

Володя прищурил левый глаз.

— Да, какой-то парнишка. Я его не знаю.

Подошли ближе. У изгороди стоял мальчик лет двенадцати, ровесник Володи. Видно было, что он пришел издалека: лапти на ногах совершенно разбиты, длинный кафтан покрыт пылью, за спиной болтается мешок.

— Ты к нам? — спросил Володя.

— Я к главному учителю Ульянову. Люди сказали, что он живет здесь.

— Здесь, здесь, — живо подтвердил Володя. — Это наш папа. Почему же ты не входишь?

— Боязно. Мой отец стращал, что в Симбирске в каждом дворе злая собака.

— У нас никакой собаки нет. Заходи, заходи. — Володя распахнул калитку; Оля прошмыгнула первой и побежала вперед. — Только папу тебе придется ждать, он вернется вечером. Зачем он тебе? — полюбопытствовал Володя.

— В школу мне надо. Учиться.

— Как зовут тебя?

— Иваном.

— Меня зовут Володя, сестру — Оля. Будем знакомы.

— Твой отец сердитый? — спросил Ваня и замедлил шаг.

— Увидишь сам.

Мама с Олей накрывали на стол в беседке, а Володя с Ваней пошли мыться в сарай. Натаскали из кадушки воды, нагретой солнцем. Ваня с любопытством смотрел, как Володя мылил себе голову и как у него под пальцами вырастала пушистая снежная шапка.

За обедом мама подкладывала Ване самые большие куски. Ваня уплетал за обе щеки и рассказывал, что он давно, еще с весны, решил учиться. А отец не пускал в школу — незачем, говорит, бурлаку учиться. Бурлак бедный, ему ничего не надо знать; если будет много знать, невзлюбит свою жизнь.

Отец у Вани бурлак, и дед был бурлаком, а Ваня хочет стать учителем. Люди сказали, что занятия в школе начинаются осенью, когда пожелтеют листья. Вот Ваня и ждал, пока береза под окном вызолотит свои листочки. Ночью он тайком ушел из дому искать школу. Много деревень прошел — нигде нет школы.

Люди сказали, что в Симбирск надо идти, к главному учителю Ульянову, он поможет…

Володя внимательно слушал, подавшись вперед, ссутулив плечи, сдвинув брови, и только тихонько произносил: «Гм… гм… да… да…»

— Вот это библия! — воскликнул Ваня, разглядывая книжку.

— Какая библия? — удивился Володя. — Это «Хижина дяди Тома». Самая лучшая книжка на свете.

— Нет, библия, — настаивал Ваня. — Я сам видел такую штуку в церкви, только еще красивее.

Брат с сестрой переглянулись. Они поняли, что мальчик никогда не держал в руках книги. Володя был потрясен. Он ровесник Ване и успел прочитать много-много книг, а этот чудесный мир был закрыт для сына бурлака.

Ваня вертел в руках книгу, перелистывая ее, как слепой, ощупывал пальцами строчки, и глаза его оживлялись, когда он встречал картинку.

— Хочешь, почитаю? — предложила Оля.

— Почитай. Покажи, как ты это делаешь.

Ваня слушал и следил за Олиным пальцем. Палец двигался по строчкам-бороздкам, и все бороздки были одинаковые, и каждая страница похожа на аккуратно вспаханное поле. Как же эта девочка высматривает в этих бороздках такие интересные истории и почему, как ни пялит глаза Ваня, он сам ничего этого не видит?

Володя сидел рядом и старался углубиться в латынь. И не мог. Его подавляло смутное чувство недовольства собою, какое-то сознание вины перед Ваней. Илья Николаевич часто рассказывал детям об ужасающей нищете и бесправии в деревне.

А теперь Володя сам услышал это от мальчика. Чем порадовать Ваню? Подарить ему свою любимую книгу? Но Ваня не умеет читать. Отдать свои сокровища — коллекцию перышек? Но он не умеет писать. Выпросить у Саши для Вани календарь?..

Нет, не то, не то…

Вечером приехал Илья Николаевич. Он был на открытии двух новых сельских школ, вернулся в отличном настроении, и ему не терпелось поделиться своей радостью с Марией Александровной, с детьми.

— Папочка, тебя ждет мальчик Ваня, — начал было Володя.

Но отец уже все знал от мамы.

— Мы поговорим с молодым человеком, а ты иди к себе.

Володя и Оля уселись на сундуке в передней и с нетерпением ждали решения отца.

Ваня вышел из кабинета счастливый. Он ничего не говорил, только смеялся.

Смеялись его глаза, губы и даже кончик сморщенного носа.

Володя побежал к отцу:

— Папочка, как хорошо, что ты определил Ваню в школу! Он такой счастливый!

— Нет, — ответил Илья Николаевич, — он опоздал, и ребята в занятиях ушли далеко вперед.

— Но он опоздал не по своей вине. Ему сказали, что занятия в школе начинаются, когда пожелтеют листья на деревьях. Вот он и ждал, а потом искал школу. Он шел до Симбирска две ночи и два дня. Разве можно, чтобы он вернулся ни с чем? — Перед глазами Володи стояло улыбающееся лицо Вани. — Папочка, разве ты не хочешь, чтобы он учился?

— Ты сам понимаешь, что нельзя задерживать целый класс из-за одного ученика. — Илья Николаевич внимательно смотрел на сына.

Володя вдруг весь вспыхнул, зарделись щеки, заискрились глаза.

Он подошел ближе к отцу:

— Он догонит, папочка. Мы поможем ему — я и Оля. Даю тебе слово.

Складка на лбу у Ильи Николаевича разгладилась, густые брови вскинулись вверх, губы дрогнули в улыбке.

— Вот именно этого я и ждал от тебя. Я буду просить, чтобы Ваню приняли в школу.

Володя порывисто обнял отца и помчался наверх…

Володя стоял на балконе, вцепившись руками в перила, вглядывался в Млечный Путь.

На балкон выбралась Оля.

— Я показала папе свой дневник. Он посмотрел на двенадцать по физике и сказал: «Это еще не самая лучшая твоя отметка». А какая же может быть лучше, Володя? — Она взглянула в лицо брату.

Володя молчал.

— О чем ты думаешь?

— О Ване… Ты слышишь? — Володя указал рукой вниз.

Через двор, по дорожке, посыпанной лунным светом, шли папа, мама и старшие — Аня и Саша. Илья Николаевич смеялся особенно задушевно, и, как маленький колокольчик, звенел голос мамы.

— Ты слышишь? — повторил Володя. — Папа рассказывает про Ваню и радуется, словно открыл новую школу. Вот бы научиться так радоваться!.. — Володя схватил Олю за руку.

— Я знаю, знаю, что такое лучшая отметка! — Оля посмотрела на брата, на его сияющее лицо. — Лучшая каша с тобой отметка будет первая пятерка Вани. Правда?

Володя спрыгнул с перил и заглянул в окно. Ваня спал, крепко ухватив обеими руками «Хижину дяди Тома», которую Володя получил в подарок за успехи и учении.

Источник: http://rulibs.com/ru_zar/prose_history/voskresenskaya/0/j9.html

Зоя Киселева — Увлекательные сказки о важном

3оя Киселева

Увлекательные сказки о важном

Сказки для детей и взрослых

Художник: Ершова О. Е.

Все тексты печатаются в авторской редакции.

Игната в семье все очень любили и баловали. Попросит конфет – пожалуйста. Захочет новую игрушку – купят. Пожелает покататься на каруселях – повезут. Будет мечтать о новом велосипеде – подарят. Самое вкусное пирожное – ему ненаглядному. Самые дорогие подарки – ему родненькому. Самую красивую одежду – ему золотому. «Пусть у Игнашечки будет все только самое лучшее», – считали его родные.

Исполнилось Игнату восемь лет, и он вдруг решил, что главнее его на свете никого нет и заботиться все должны только о нем.

Если кто-то из родных простужался и просил Игната принести чаю, он кричал, что занят, а сам сидел в наушниках, слушал музыку или играл в компьютерные игры.

Когда шли с мамой из магазина, пакет с продуктами несла мама, а он шагал налегке и с аппетитом ел только что купленное мороженое. На свой день рождения и другие праздники Игнат требовал много подарков. Сам же родных поздравить забывал.

В школе Игнат тоже не радовал. На уроках постоянно получал замечания. Вместе со своей соседкой по парте Зиной выкрикивал глупости, плевался и дразнил одноклассников. С Зиной было весело. Игнату нравился ее боевой характер. И еще Зина очень мило улыбалась. Но за неделю до майских праздников она приболела, и Игнат по ней скучал.

В выходные дед повез его в деревню к родственникам. Но и там вел себя Игнат плохо. То на дерево залезет, то в чулане спрячется, то на речку без спросу убежит, то с двоюродным братом подерется.

Как-то дед смастерил из дерева какой-то необычный предмет изогнутой формы. Нижняя поверхность у него была плоская, а верхняя – выпуклая.

– Что это? – недовольно спросил Игнат.

– Это, внучок, бумеранг. Подбрасываешь его вверх, высоко-высоко, и он, пролетая некоторое расстояние, возвращается к тебе обратно, прямо на то место, откуда ты его запускал. Изобрели бумеранг давным-давно. У племен аборигенов он служил боевым и охотничьим оружием. Пойдем на поле – покажу, как он летит.

– Ладно, пошли, – неохотно согласился Игнат.

«Здорово!» – восхитился про себя Игнат. Но вслух сказал:

– Подумаешь. Тоже мне чудеса! Лучше бы вертолет на пульте купил.

– Никак тебе не угодить, – расстроился дед. – Избалованный ты и невоспитанный. Больше ничего для тебя мастерить не буду.

Вздохнув, дед грустно побрел в сторону дома.

– Иди-иди! – крикнул Игнат и со злости сломал бумеранг.

Бросив сломанную игрушку в кусты, Игнат вдруг увидел, что на поле появился какой-то старик в черной широкополой шляпе и потертом бежевом плаще.

– Игрушечный бумеранг сломать легко, а вот с жизненным бумерангом тебе не справиться, – неожиданно произнес старик.

– Что еще за жизненный бумеранг? – спросил Игнат.

– Постараюсь тебе объяснить. Для одних – это награда за добрые дела, для других – наказание за злые. Сделал добро – и оно к тебе обязательно вернется. Помог кому-то в трудную минуту – и тебе когда-нибудь помогут. А если поступил с кем-то плохо – и с тобой когда-нибудь плохо поступят. Все просто: что запускаешь, то и получаешь.

– Чепуха все это! – воскликнул Игнат. – Я, например, плохо себя веду, не слушаюсь, грублю – и где же они, ваши бумеранги?

– Они непременно вернутся. Возможно, через много-много лет, – уверенно сказал незнакомец.

– Так я вам и поверил! Вы все выдумали, чтобы меня повоспитывать, – насмешливо заявил Игнат.

– А давай заглянем в твое будущее. Перенесу-ка я тебя на шестьдесят лет вперед. Вот и увидишь, какие бумеранги прилетят к тебе в почтенном возрасте. Через шестьдесят лет у тебя самого уже будет двое внуков такого же возраста, как ты сейчас.

– Волшебство бывает только в сказках, – важно сказал Игнат, собираясь уходить.

Он вдруг вспомнил, что надо догнать деда, который наверняка терпеливо ждет его у дороги.

– Не торопись, дослушай, – произнес незнакомый старик. – Если захочешь вернуть все обратно, тебе нужно будет сделать одно доброе дело.

И загадочный старик неожиданно исчез.

– Через час уезжаем, – строго сказал дед, даже не глядя в сторону внука.

Когда они вернулись в город, мама сообщила Игнату, что ему звонила Зина – хотела узнать домашнее задание.

– Попозже позвоню, – буркнул Игнат, обиженный на деда, и убежал в свою комнату.

Наступило утро. Игнат проснулся от звука будильника и очень удивился. Обычно будильник заводили родители у себя в комнате и утром приходили его будить, ласково приговаривая: «Вставай, сыночек, вставай, Игнашечка!». Но сегодня все было не так.

Игнат с ворчанием выключил будильник и стал ждать. Но никто так и не пришел. Спросонья он напялил какие-то брюки и футболку и начал искать свои тапки с рисунком в виде корабля.

Оглянувшись по сторонам, он не обнаружил своей большой коробки с игрушками и футбольных мячей. На столе не было ни детских книжек, ни учебников, ни тетрадей. И мебель в комнате была совершенно другая.

– Куда все подевалось? – в расстройстве подумал он.

В ящике стола Игнат не нашел ни жевательной резинки, ни цветных карандашей, ни альбома со своими рисунками. Не было там ни деталей от игрушечного экскаватора, ни блокнота с наклейками, ни пенала. Только старые бумаги, газеты, записные книжки, вырезки из журналов по садоводству и двое очков. А прямо за стулом валялись чьи-то огромные тапки. На удивление, они оказались Игнату в самый раз.

– Ноги, что ли, за ночь выросли? – улыбнулся Игнат. – Может, еще и усы отросли, как у деда?

Улыбаясь, он подошел к зеркалу и, взглянув на себя, обомлел: в отражении он увидел не мальчика, а мужчину, очень похожего на своего деда, с такими же густыми усами. Но у этого незнакомого дяденьки были почему-то такие же круглые голубые глаза и такой же курносый нос с веснушками, как у него, Игната.

Мальчик дотронулся до подбородка, и мужчина в зеркальном отражении одновременно сделал то же самое. Игнат схватил себя за волосы, и неизвестный ему дед в тот же миг повторил его движение. И тут Игнат вспомнил загадочного старика.

Значит, тот все-таки перенес его в будущее, на 60 лет вперед, и теперь Игнат не восьмилетний мальчик, а шестидесятивосьмилетний мужчина.

Источник: https://libking.ru/books/child_tale/669947-zoya-kiseleva-uvlekatelnye-skazki-o-vazhnom.html

• Полный текст
• Рассказы о великой Московской битве
• Холм Жирковский
• Сила
• Мценск
• Вязьма
• Генерал Жуков
• Московское небо
• Тульские пряники
• Красная площадь
• Подвиг у Дубосекова
• «Знай наших!»
• Орлович-Воронович
• Лопата
• Три приятеля с Волхонки
• Зоя
• Отдельный танковый батальон
• Аэростатчик
• Пушка
• «Напишу из Москвы»
• Переломилось
• Ходики
• Дом
• Француженка
• Сержант-лейтенант
• Доватор
• Наташка
• Тулупин
• Партийная работа
• Трое
• Папка
• Активный отдых
• Пасть
• «Какой род войск сражается?»
• Рассказы о великом сражении на берегах Волги
• «Ни шагу назад!»
• Тридцать три богатыря
• «Гвоздильный завод»
• Ранен в бою солдат
• Буль-буль
• Мамаев курган
• Злая фамилия
• Данко
• Знаменитый дом
• Сталинградская оборона
• Геннадий Сталинградович
• Майор Устинов
• Редут Таракуля
• Госпиталь
• Берлинская знаменитость
• Напился
• Остров Людникова
• Титаев
• Крепость
• 19 ноября 1942 года
• Если хочешь писать о героях…
• Художник-баталист
• «Хендехохнули!»
• 23 ноября 1942 года
• Зимняя гроза
• Белый и чёрный
• Воздушный мост
• «Чтит и помнит»
• Посмотреть на героев
• Победа под Сталинградом
• Рассказы о битве на Курской дуге
• Первые залпы
• Звероловы
• Особые
• Железный батальон
• Гвардейский аппетит
• Трубка
• Вальс Добрянского
• Горовец
• Три подвига
• Чёрный день
• Николаев
• Добрыня
• Курские соловьи
• Генералы против фельдмаршалов
• Огородники
• Москва — Иркутск
• Обида
• Память
• Хороши у гиганта лапы
• Вниз и вверх
• Беркут
• Необычная операция
• «Кутузов»
• «Румянцев»
• Надёжная интуиция
• Поклон победителям
• Рассказы о героическом Севастополе
• Пять и десять
• Большая семья
• Тройка
• Плавучая батарея
• Без звания и названия
• Учитель
• Плеврит, бронхит
• Особое задание
• Ной Адамия
• «Есть и будет!»
• Выходное платье
• Птицу в полёте схватят
• Иван Голубец
• Новое оружие
• Рыба севастопольского улова
• Вещественное доказательство
• «Крокодил»
• Улица Пьянзина
• «Карл» и «Дора»
• Три танка
• Богатырские фамилии
• В Севастополе ждали «Грузию»
• константиновский равелин
• «Все здесь!»
• Безупречный
• Херсонес
• Мы пришли, Севастополь!
• Обухов
• Матросское сердце
• Рассказы о ленинградцах и подвиге Ленинграда
• Разгрузка-погрузка
• Дорога
• Первая колонна
• Праздничный обед
• Блокадный хлеб
• Таня Савичева
• «Мираж»
• Южное яблоко
• Шуба
• Медицинское задание
• Бабушка
• Буханка
• Трамвай
• Ленинградская походка
• Побывали
• «Мессершмитт» и «Пантели»
• Публичная библиотека
• Генерал Федюнинский
• Началось
• Монблан и Вавилов
• «Малютка»
• Дивизия
• Гнедой
• «На-а-ши!»
• Загадочный танк
• Порожки
• «Вперёд, на запад!»
• Восточный вал
• Первые
• Горпина Павловна
• Невидимый мост
• Снег на голову
• Отпуск
• С Букрина, с Лютежа?
• Киев
• Горы
• Оксанка
• Новые погоны
• «Багратион»
• Два процента
• Танк
• «Инженерная операция»
• Святость
• Партизанский приговор
• Баграмян
• Власть
• Хатынь
• Мишка
• Доложить!
• Фаталисты
• Памятный день
• Жало
• Полный кавалер
• Море справа, горы слева
• Рассказы о Берлинском сражении, штурме Берлина и полной нашей победе
• Москва. Ставка верховного главнокомандующего
• Ночь. Три часа по берлинскому времени
• Дымы
• Под Штеттином
• Зееловские высоты
• «Охрана фюрера»
• На Берлин идут машины
• Хофакер
• Из Англии? Из Америки?
• Олени
• Разрешите доложить
• «Ах!»
• Штурмом осилят небо
• В имперской канцелярии
• «Мы в Берлине!»
• Каждая улица дышит смертью
• Достучался
• Майоры
• «Данке шён»
• «За Можай!»
• Мерещится
• Три автомата
• Плечом к плечу
• Намечено и начертано
• Бронзой поднялся в небо
• «Топор своего дорубится»
• Центральное направление
• Золу развеял… Рассеял гарь
• Последние метры война считает
• Победа
• Примечания

Рас­сказы из исто­рии Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны

22 июня 1941 года на рас­свете вой­ска фашист­ской Гер­ма­нии веро­ломно, без пре­ду­пре­жде­ния напали на нашу Родину. Фаши­сты пыта­лись лишить нас сво­боды, захва­тить наши земли и города.

Нача­лась Вели­кая Оте­че­ствен­ная война совет­ского народа про­тив фашист­ских поработителей.

У фаши­стов на глав­ных направ­ле­ниях было больше пушек, само­лё­тов, тан­ков, хорошо обу­чен­ных сол­дат. Перед тем как напасть на Совет­ский Союз, фашист­ская Гер­ма­ния захва­тила Австрию, Чехо­сло­ва­кию, Польшу, Фран­цию, ряд дру­гих госу­дарств Европы. Про­мыш­лен­ность этих стран стала рабо­тать на фашистов.

Враги рас­счи­ты­вали рас­пра­виться с нами быст­рым, стре­ми­тель­ным уда­ром. Они даже при­ду­мали выра­же­ние «блиц­криг», то есть мол­ние­нос­ная война. Но фаши­сты глу­боко про­счи­та­лись. Как один, под­ня­лись совет­ские люди на защиту своей Родины и свободы.

На Укра­ине, в Бело­рус­сии, в При­бал­тике, на под­сту­пах к Москве, под Ленин­гра­дом, у стен Ста­лин­града раз­вер­ну­лись огром­ные битвы с фашистами.

Враг был оста­нов­лен, в тяжё­лых боях раз­бит. Под уда­рами Совет­ской Армии фаши­сты начали отступать.

О глав­ных бит­вах Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны, о её бес­смерт­ных героях, о нашей вели­кой победе над фаши­стами и напи­саны эти рассказы.

Рассказы о великой Московской битве

Холм Жирковский

Осень кос­ну­лась полей Под­мос­ко­вья. Падает пер­вый лист.

30 сен­тября 1941 года фашист­ские гене­ралы отдали при­каз о наступ­ле­нии на Москву.

«Тай­фун» — назвали фаши­сты план сво­его наступ­ле­ния. Тай­фун — это силь­ный ветер, стре­ми­тель­ный ура­ган. Ура­га­ном стре­ми­лись ворваться в Москву фашисты.

Обойти Москву с севера, с юга. Схва­тить совет­ские армии в огром­ные клещи. Сжать. Раз­да­вить. Уни­что­жить. Таков у фаши­стов план.

Верят фаши­сты в быст­рый успех, в победу. Более мил­ли­она сол­дат бро­сили они на Москву. Тысячу семь­сот тан­ков, почти тысячу само­лё­тов, много пушек, много дру­гого ору­жия. Две­сти фашист­ских гене­ра­лов ведут вой­ска. Воз­глав­ляют поход два генерал-фельдмаршала.

Нача­лось наступление.

На одном из глав­ных участ­ков фронта фашист­ские танки дви­га­лись на насе­лён­ный пункт Холм Жирковский.

Подо­шли к посёлку фаши­сты. Смот­рят. Что он тан­кам — какой-то там Холм Жир­ков­ский. Как льву на зубок горошина.

— Форвертс! Впе­рёд! — про­кри­чал офи­цер. Достал часы. Посмот­рел на время: — Десять минут на штурм.

Пошли на Жир­ков­ский танки.

Защи­щали Холм Жир­ков­ский 101‑я мото­стрел­ко­вая диви­зия и 128‑я тан­ко­вая бри­гада. Засели в око­пах сол­даты. Вме­сте со всеми сидит Уне­чин. Не лучше дру­гих, не хуже. Сол­дат как сол­дат. Пилотка. Вин­товка. Про­ти­во­газ. На ногах сапоги кирзовые.

Пол­зут на окопы танки. Один прямо идёт на Уне­чина. Взял Уне­чин гра­нату в руку. Зорко сле­дит за тан­ком. Ближе, ближе фашист­ский танк.

— Бро­сай, бро­сай, — шеп­чет сосед по окопу.

Выжи­дает Унечин.

— Бро­сай же, леший тебя возьми! — уже не шеп­чет — кри­чит сосед.

Не бро­сает Уне­чин. Выждал ещё минуту. Вот и рядом фашист­ский танк. Сосед уже было глаза зажму­рил. При­го­то­вился к вер­ной смерти. Однако видит: под­нялся Уне­чин, швыр­нул гра­нату. Спо­ткнулся фашист­ский танк. Мото­ром взре­вел и замер.

Схва­тил Уне­чин бутылку с горю­чей жид­ко­стью. Вновь раз­мах­нулся. Опять швыр­нул. Вспых­нул танк от горю­чей смеси.

Улыб­нулся Уне­чин, повер­нулся к соседу, пилотку на лбу поправил.

Кто-то ска­зал:

— Вот это да, бра­ток! Выхо­дит, дал при­ку­рить фашистам.

Рас­сме­я­лись сол­даты и снова в бой.

Слева и справа идёт сра­же­ние. Не про­пус­кают герои танки.

Новую вынул сол­дат гра­нату. Бутылку достал со сме­сью. Рядом поста­вил гра­нату и жид­кость. Ждёт.

Новый танк гро­мых­нул метал­лом. И этот идёт на Уне­чина. Кто-то опять сказал:

— Зверь на ловца бежит.

Выждал Уне­чин минуту, вто­рую, третью…

«Бро­сай же, бро­сай!» — снова крик­нуть хотел сосед. Однако губы зажал, сдержался.

Ещё минута, и вновь гра­ната кош­кой под танк мет­ну­лась. А сле­дом бутылка с горю­чей сме­сью. Вспых­нул и этот танк.

Улыб­нулся Уне­чин. Пилотку на лбу попра­вил. Тре­тью достал гра­нату. Вынул бутылку с горю­чей сме­сью. Рядом её поставил.

Слева и справа гро­хо­чет бой. Не про­пус­кают герои танки.

Десять минут про­шло… трид­цать минут про­шло. Час про­дол­жа­ется бой, два — не сти­хает схватка. Смот­рят с тре­во­гой на часы фашист­ские офи­церы. Давно уже нужно пройти Жир­ков­ский. Застряли они в Жирковском.

Более суток дер­жа­лись совет­ские бойцы под Хол­мом Жир­ков­ским. Под­били и подо­жгли 59 фашист­ских тан­ков. Четыре из них уни­что­жил сол­дат Унечин.

К исходу суток при­шёл при­каз на новый рубеж отойти сол­да­там. Меняют бойцы пози­ции. Вме­сте со всеми идёт Уне­чин. Сол­дат как сол­дат. Не лучше дру­гих, не хуже. Пилотка. Вин­товка. Про­ти­во­газ. На ногах сапоги кирзовые.

Идут сол­даты. Под­ня­лись на бугор, на высо­кое место. Как на ладони перед ними лежит Холм Жир­ков­ский. Смот­рят сол­даты — батюшка свет! — всё поле в под­би­тых тан­ках: земли и металла сплош­ное месиво.

Кто-то ска­зал:

— Жарко вра­гам доста­лось. Жарко. Попом­нят фаши­сты наш Холм Жирковский.

— Не Жир­ков­ский, счи­тай, Жар­ков­ский, — кто-то дру­гой поправил.

Посмот­рели сол­даты опять на поле:

— Конечно же, Холм Жарковский!

Слева, справа идут бои. Всюду для фаши­стов Холмы Жарковские.

Сила

Насту­пают фаши­сты. С юга идут на Брянск, на Орёл. С севера дви­жутся к Кали­нину. Идут на Вязьму, Калугу, Юхнов.

Город Юхнов. Река Угра. Здесь на Угре под Юхно­вом обо­ро­няли сол­даты мост.

Вышли к мосту фаши­сты. Танки стол­пи­лись. Сгру­ди­лась артил­ле­рия. Пехота забила весь пра­вый берег. Необ­хо­дима для войск пере­права. Нужен фаши­стам мост.

Смот­рят сол­даты на фашист­ские пушки, на танки, на пра­вый берег:

— Братцы, сила смотри какая!

Гля­нешь на эту силу, и вправду, как молот, сила. Мало здесь наших войск. Обо­ро­няет мост совсем неболь­шой отряд, немно­гим больше стрел­ко­вой роты. Защи­щает мост и сол­дат Гаркуша.

Молод совсем Гар­куша. Пер­вый бой впе­реди у сол­дата. Рас­по­ло­жи­лись бойцы в око­пах. Обе­щали сол­да­там помощь. Ждут защит­ники све­жей силы.

Пошли фаши­сты на штурм моста. Открыли пуле­мёт­ный огонь по нашим. Изре­ше­тили весь левый берег. Несутся теперь в атаку. Вот-вот и захва­тят мост.

Бьются сол­даты отважно. Не под­пус­кают к мосту фаши­стов. И всё же пони­мает Гар­куша: не усто­ять им без све­жей силы. Ожи­дают бойцы подкрепления.

— Где же помощь? — тре­во­житься стал Гар­куша. — Не удер­жим мы левый берег.

И вдруг смот­рит сол­дат — отхо­дят назад фашисты.

Дово­лен Гаркуша.

— Ура!

Видимо, помощь прибыла.

Только «Ура!» про­кри­чал сол­дат, как открыли фаши­сты мино­мёт­ный огонь по нашим. Мин­ным гра­дом штур­муют берег. Снова идут в атаку. Вот-вот и захва­тят мост. Вме­сте со всеми в бою Гар­куша. При­смот­релся к дру­гим моло­дой сол­дат. Гро­зен в бою Гаркуша.

— А ну, под­ходи. А ну, под­ходи! — Это фаши­стам кри­чит Гар­куша. Вин­товка в руках у Гар­куши как пуле­мёт стреляет.

Стойко дра­лись сол­даты. Смот­рит Гар­куша — отхо­дят фашисты.

Дово­лен Гар­куша: зна­чит, доба­ви­лась к нашим сила, зна­чит, помощь и вправду прибыла.

Уда­рила по нашему берегу фашист­ская артил­ле­рия. Вско­выр­нули, как плуги, сна­ряды землю. Вспа­хали метал­лом берег.

Снова фаши­сты в атаку идут на мост. Не сда­ётся упря­мый мост. Не про­пус­кают сол­даты впе­рёд фаши­стов. Ожи­вился совсем Гаркуша:

— Ура! Братцы, не трусь! Братцы, вперёд!

На атаку вра­гов отве­тили наши сол­даты своей ата­кой. Вме­сте с дру­гими бежит Гар­куша. Кон­чик штыка, как алмаз, сверкает.

Смот­рит Гар­куша — отхо­дят фашисты.

Дово­лен сол­дат Гар­куша: зна­чит, снова доба­ви­лась к нашим сила, зна­чит, вовремя помощь прибыла.

Повер­нулся Гар­куша назад, посмот­реть на героев, на тех, кто при­был. За спи­ной у сол­дата пустое поле. Гля­нул налево, гля­нул направо. Не видно нигде попол­не­ния. Всё те же кру­гом бойцы — дру­зья по герой­ской роте.

— Где же сила? Была же сила? — смот­рит сол­дат на соседа. — Где же оно, пополнение?

Пожи­мает сосед пле­чами: о чём, мол, сол­дат толкует?

Сму­тился Гар­куша, стоит в удивлении.

Где она, сила? Была же сила! Кля­нётся сол­дат — была!

Три дня бойцы у Угры дер­жа­лись. Не про­пус­кали впе­рёд фашистов.

Мценск

Отсту­пают наши вой­ска. Отхо­дят. Силь­нее враг.

С юга дорогу на Москву про­би­вает тан­ко­вая армия под коман­до­ва­нием гене­рала Гейнца Гудериана.

Рвутся, рвутся впе­рёд фаши­сты. Про­рвали фашист­ские танки совет­ский фронт. Мчатся впе­рёд машины.

Дорога к Москве открыта! Дорога к Москве открыта!

С хода ворва­лись фаши­сты в Орёл. Мчатся дальше, спе­шат на Тулу.

Между Орлом и Тулой — Мценск.

К Мцен­ску под­хо­дят фашист­ские танки. Утро. Встал Гейнц Гуде­риан. Помылся. Побрился. Сел гене­рал за завтрак.

Гейнц Гуде­риан гене­рал заслу­жен­ный. В осо­бом почёте среди фаши­стов. Ценят его в Берлине.

«Кто самый при­мер­ный у нас генерал?»

«Гейнц Гуде­риан».

«Кто самый у нас решительный?»

«Гейнц Гуде­риан».

«Кто знает одни победы?»

«Гейнц Гуде­риан. Гейнц Гуде­риан. Гейнц Гудериан!»

Льются к Гуде­ри­ану рекой награды. При­вык гене­рал к побе­дам, к успе­хам, к награ­дам, к поче­стям. «Быст­ро­но­гий Гейнц» — назы­вают его в Германии.

Зав­тра­кает Гуде­риан, сидит за сто­лом, рассуждает:

— Сего­дня мы будем в Мцен­ске. Зав­тра мы будем в Плав­ске. В Плав­ске, в Плав­ске… — стал напе­вать генерал.

Рад гене­рал успехам.

— Зав­тра мы будем в Плав­ске, после­зав­тра мы будем в Туле. В Туле, в Туле, — ска­зал Гудериан.

Заду­мался, что-то в уме прикинул:

— После­зав­тра мы будем в Туле. Ещё день, ещё два…

Позав­тра­кал, собрался, отпра­вился в штаб гене­рал. Углу­бился в штаб­ные карты. Смот­рит на стрелки, смот­рит на даты:

— Ещё день, ещё два…

И вот уже видит Москву Гудериан.

— Москва, Москва… — стал напе­вать генерал.

Вдруг вбе­гает к нему адъютант:

— Танки! Танки, мой генерал!

Не пони­мает Гейнц Гуде­риан, почему так кри­чит адъ­ютант и какие танки.

— Рус­ские танки! — кри­чит адъютант.

Под горо­дом Мцен­ском дорогу фаши­стам пре­гра­дили совет­ские танки.

Мало тан­ков совет­ских было. Однако силён удар. Умно посту­пали тан­ки­сты: при­ме­няли засады, заслоны, били пря­мой навод­кой, ата­ко­вали фаши­стов в борт — там, где на тан­ках броня сла­бее. 133 танка поте­ряли фаши­сты в боях под Мценском.

Задер­жа­лись и здесь фаши­сты. При­во­дят себя в поря­док. Даже комис­сия спе­ци­аль­ная была созвана. Изу­чает комис­сия — как это так, почему, чудом каким под­бито здесь столько фашист­ских танков.

Не напе­вает уже гене­рал Гуде­риан. Не поётся ему. Нет жела­ния. Нет настроения.

Вязьма

При­вольны поля под Вязь­мой. К небу бегут холмы.

Слова из были не выки­нешь. Под горо­дом Вязь­мой боль­шая группа совет­ских войск попала к врагу в окру­же­ние. Довольны фашисты.

Сам Гит­лер, пред­во­ди­тель фаши­стов, зво­нит на фронт:

— Окру­жены?

— Так точно, наш фюрер, — рапор­туют фашист­ские генералы.

— Сло­жили оружие?

Мол­чат генералы.

— Сло­жили оружие?

Вот сме­лый один нашёлся.

— Нет. Осме­люсь доло­жить, мой фюрер… — Гене­рал что-то хотел сказать.

Однако Гит­лер отвлёкся чем-то. На полу­слове пре­рва­лась речь.

Вот уже несколько дней, нахо­дясь в окру­же­нии, совет­ские сол­даты ведут упор­ные бои. Ско­вали они фаши­стов. Сры­ва­ется фашист­ское наступ­ле­ние. Застряли враги под Вязьмой.

Снова Гит­лер зво­нит из Берлина:

— Окру­жены?

— Так точно, наш фюрер, — докла­ды­вают фашист­ские генералы.

— Сло­жили оружие?

Мол­чат генералы.

— Сло­жили оружие?

— Нет.

Страш­ная брань понес­лась из трубки.

— Осме­люсь доло­жить, мой фюрер, — пыта­ется что-то ска­зать тот, сме­лый. — Наш Фри­дрих Вели­кий ещё сказал…

Однако не слу­шает дальше фюрер. Бро­сил с доса­дой трубку.

Снова про­хо­дят дни. Не ути­хают бои под Вязь­мой. Застряли, завязли враги под Вязьмой.

Вяжет их Вязьма, вяжет. За горло рукой взяла!

В гневе вели­ком фюрер. Снова зво­нок из Берлина.

— Сло­жили оружие?

Мол­чат генералы.

— Сло­жили оружие?!

— Нет, — за всех отве­чает смелый.

Снова брыз­нул поток нехо­ро­ших слов. Запля­сала мем­брана в трубке.

При­тих гене­рал. Пере­ждал. Уло­вил минутку:

— Осме­люсь доло­жить, мой фюрер, наш вели­кий, наш муд­рый король Фри­дрих ещё сказал…

Слу­шает Гитлер:

— Ну, ну так что же ска­зал наш Фридрих?

— Фри­дрих Вели­кий ска­зал, — повто­рил гене­рал, — рус­ских нужно два­жды застре­лить. А потом ещё и толк­нуть, мой фюрер, чтобы они упали.

Бурк­нул что-то невнят­ное в трубку фюрер. Отсо­еди­нился бер­лин­ский провод.

Целую неделю под Вязь­мой не ути­хали бои. Неоце­ни­мой была для Москвы неделя. За эти дни защит­ники Москвы успели собраться с силами и под­го­то­вили для обо­роны удоб­ные рубежи.

При­вольны поля под Вязь­мой. К небу бегут холмы. Здесь на полях, на хол­мах под Вязь­мой сотни лежат героев. Здесь, защи­щая Москву, совер­шили совет­ские люди рат­ный вели­кий подвиг.

Знай!

Запомни!

Свет­лую память о них храни!

Генерал Жуков

Коман­ду­ю­щим Запад­ным фрон­том — фрон­том, в состав кото­рого вхо­дило боль­шин­ство войск, защи­щав­ших Москву, был назна­чен гене­рал армии Геор­гий Кон­стан­ти­но­вич Жуков.

При­был Жуков на Запад­ный фронт. Докла­ды­вают ему штаб­ные офи­церы бое­вую обстановку.

Бои идут у города Юхнова, у Медыни, возле Калуги.

Нахо­дят офи­церы на карте Юхнов.

— Вот тут, — докла­ды­вают, — у Юхнова, запад­нее города… — и сооб­щают, где и как рас­по­ло­жены фашист­ские вой­ска у города Юхнова.

— Нет, нет, не здесь они, а вот тут, — поправ­ляет офи­це­ров Жуков и сам ука­зы­вает места, где нахо­дятся в это время фашисты.

Пере­гля­ну­лись офи­церы. Удив­лённо на Жукова смотрят.

— Здесь, здесь, вот именно в этом месте. Не сомне­вай­тесь, — гово­рит Жуков.

Про­дол­жают офи­церы докла­ды­вать обстановку.

— Вот тут, — нахо­дят на карте город Медынь, — на северо-запад от города, сосре­до­то­чил про­тив­ник боль­шие силы, — и пере­чис­ляют, какие силы: танки, артил­ле­рию, меха­ни­зи­ро­ван­ные дивизии…

— Так, так, пра­вильно, — гово­рит Жуков. — Только силы не вот здесь, а вот тут, — уточ­няет по карте Жуков.

Опять офи­церы удив­лённо на Жукова смот­рят. Забыли они про даль­ней­ший доклад, про карту.

— Слу­шаю дальше, — ска­зал командующий.

Вновь скло­ни­лись над кар­той штаб­ные офи­церы. Докла­ды­вают Жукову, какова бое­вая обста­новка у города Калуги.

— Вот сюда, — гово­рят офи­церы, — к югу от Калуги, под­тя­нул про­тив­ник мото­мех­ча­сти. Вот тут в эту минуту они стоят.

— Нет, — воз­ра­жает Жуков. — Не в этом месте они сей­час. Вот куда пере­дви­нуты части, — и пока­зы­вает новое место на карте.

Остол­бе­нели штаб­ные офи­церы. С нескры­ва­е­мым удив­ле­нием на нового коман­ду­ю­щего смот­рят. Уло­вил Жуков недо­ве­рие в гла­зах офи­це­ров. Усмехнулся.

— Не сомне­вай­тесь. Всё именно так. Вы молодцы — обста­новку зна­ете, похва­лил Жуков штаб­ных офи­це­ров. — Но у меня точнее.

Ока­зы­ва­ется, побы­вал уже гене­рал Жуков и под Юхно­вом, и под Меды­нью, и под Калу­гой. Прежде чем в штаб — поехал прямо на поле боя. Вот откуда точ­ные сведения.

Во мно­гих бит­вах при­ни­мал уча­стие гене­рал, а затем Мар­шал Совет­ского Союза Геор­гий Кон­стан­ти­но­вич Жуков — выда­ю­щийся совет­ский пол­ко­во­дец, герой Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны. Это под его руко­вод­ством и под руко­вод­ством дру­гих совет­ских гене­ра­лов совет­ские вой­ска отсто­яли Москву от вра­гов. А затем в упор­ных сра­же­ниях и раз­били фаши­стов в Вели­кой Мос­ков­ской битве.

Московское небо

Было это ещё до начала Мос­ков­ской битвы.

Раз­меч­тался в Бер­лине Гит­лер. Гадает: как посту­пить с Моск­вой? Муча­ется — что бы сде­лать такое необыч­ное, ори­ги­наль­ное. Думал, думал…

При­ду­мал такое Гит­лер. Решил Москву зато­пить водой. Постро­ить огром­ные пло­тины вокруг Москвы. Залить водой и город, и всё живое.

— Сразу погиб­нет всё: люди, дома и Мос­ков­ский Кремль!

При­крыл он глаза. Видит: на месте Москвы без­дон­ное пле­щется море!

— Будут пом­нить меня потомки!

Потом поду­мал: «Э‑э, пока набе­жит вода…»

— Ждать?!

Нет, не согла­сен он долго ждать.

— Уни­что­жить сей­час же! В сию минуту!

Поду­мал Гит­лер, и вот приказ:

— Раз­бом­бить Москву! Уни­что­жить! Сна­ря­дами! Бом­бами! Послать эскад­ри­льи! Послать армады! Не оста­вить камня на камне! Сров­нять с землёй!

Выбро­сил руку впе­рёд, как шпагу:

— Уни­что­жить! Сров­нять с землёй!

— Так точно, сров­нять с зем­лёй, — замерли в готов­но­сти фашист­ские генералы.

22 июля 1941 года, ровно через месяц после начала войны, фаши­сты совер­шили пер­вый воз­душ­ный налёт на Москву.

Сразу 200 само­лё­тов послали в этот налёт фаши­сты. Нагло гудят моторы.

Раз­ва­ли­лись в крес­лах своих пилоты. Всё ближе Москва, всё ближе. Потя­ну­лись фашист­ские лёт­чики к бом­бо­вым рычагам.

Но что такое?! Скре­сти­лись в небе ножами-шпа­гами мощ­ные про­жек­торы. Под­ня­лись навстречу воз­душ­ным раз­бой­ни­кам крас­но­звёзд­ные совет­ские истребители.

Не ожи­дали фаши­сты подоб­ной встречи. Рас­стро­ился строй вра­гов. Лишь немно­гие само­лёты про­рва­лись тогда к Москве. Да и те торо­пи­лись. Бро­сали бомбы куда при­дётся, ско­рей бы их сбро­сить и бежать отсюда.

Сурово мос­ков­ское небо. Крепко нака­зан непро­ше­ный гость. 22 само­лёта сбито.

— Н‑да… — про­тя­нули фашист­ские генералы.

Заду­ма­лись. Решили посы­лать теперь само­лёты не все сразу, не общей кучей, а неболь­шими группами.

— Будут нака­заны большевики!

На сле­ду­ю­щий день вновь 200 само­лё­тов летят на Москву. Летят неболь­шими груп­пами — по три, четыре машины в каждой.

И снова их встре­тили совет­ские зенит­чики, снова их ото­гнали крас­но­звёзд­ные истребители.

В тре­тий раз посы­лают фаши­сты на Москву само­лёты. Неглу­пыми, изоб­ре­та­тель­ными были гене­ралы у Гит­лера. Новый при­ду­мали план гене­ралы. Надо само­лёты послать в три яруса, решили они. Одна группа само­лё­тов пусть летит невы­соко от земли. Вто­рая — чуть выше. А тре­тья — и на боль­шой высоте, и чуть с опоз­да­нием. Пер­вые две группы отвле­кут вни­ма­ние защит­ни­ков мос­ков­ского неба, рас­суж­дают гене­ралы, а в это время на боль­шой высоте неза­метно к городу подой­дёт тре­тья группа, и лёт­чики сбро­сят бомбы точно на цели.

И вот снова в небе фашист­ские само­лёты. Раз­ва­ли­лись в крес­лах своих пилоты. Гудят моторы. Бомбы застыли в люках.

Идёт группа. За ней вто­рая. А чуть поот­став, на боль­шой высоте, тре­тья. Самым послед­ним летит само­лёт осо­бый, с фото­ап­па­ра­тами. Сфо­то­гра­фи­рует он, как раз­ру­шат фашист­ские само­лёты Москву, при­ве­зёт напо­каз генералам…

Ждут гене­ралы изве­стий. Вот и воз­вра­ща­ется пер­вый само­лёт. Заглохли моторы. Оста­но­ви­лись винты. Вышли пилоты. Блед­ные-блед­ные. Едва на ногах стоят.

Пять­де­сят само­лё­тов поте­ряли в тот день фаши­сты. Не вер­нулся назад и фото­граф. Сбили его в пути.

Непри­ступно мос­ков­ское небо. Строго карает оно вра­гов. Рух­нул ковар­ный рас­чёт фашистов.

Меч­тали фаши­сты и их бес­но­ва­тый фюрер уни­что­жить Москву до основ, до камня. А что получилось?

Биты фаши­сты. Москва же стоит и цве­тёт, как прежде. Хоро­шеет от года к году.

Тульские пряники

Туль­ский пря­ник вкус­ный-вкус­ный. Сверху корочка, снизу корочка, посе­ре­дине сладость.

Встре­тив геро­и­че­ское сопро­тив­ле­ние совет­ских войск на западе и на дру­гих направ­ле­ниях, фаши­сты уси­лили свою попытку про­рваться к Москве с юга. Фашист­ские танки стали про­дви­гаться к городу Туле.

Здесь вме­сте с Совет­ской Армией на защиту города под­ня­лись рабо­чие батальоны.

Тула — город ору­жей­ни­ков. Туль­ские рабо­чие сами нала­дили про­из­вод­ство нуж­ного вооружения.

Одно из город­ских пред­при­я­тий стало выпус­кать про­ти­во­тан­ко­вые мины. Помо­гали этому про­из­вод­ству гото­вить мины и рабо­чие быв­шей кон­ди­тер­ской фаб­рики. Среди помощ­ни­ков ока­зался уче­ник кон­ди­тера Ваня Коло­сов. Изоб­ре­та­тель­ный он паре­нёк, наход­чи­вый, весёлый.

Как-то явился Ваня в цех, где про­из­во­дили мины. Под мыш­кой папка. Рас­крыл папку, в папке лежат наклейки. Наклейки были от коро­бок, в кото­рые упа­ко­вы­вали на кон­ди­тер­ской фаб­рике туль­ские пря­ники. Взял Ваня наклейки. Подо­шёл к гото­вым минам. Наклейки на мины — шлёп, шлёп. Читают рабо­чие, на каж­дой мине напи­сано: «Туль­ский пряник».

Сме­ются рабочие:

— Вот так фаши­стам «сла­дость».

— Фри­цам хорош «гости­нец».

Ушли мины на пере­до­вую к защит­ни­кам города. Воз­во­дят сапёры на под­хо­дах к Туле про­ти­во­тан­ко­вые поля, укла­ды­вают мины, читают на минах «туль­ский пряник».

Сме­ются солдаты:

— Ай да «сюр­приз» фашистам!

— Ай да «гости­нец» фрицам!

Пишут сол­даты письмо рабо­чим: «Спа­сибо за труд, за мины. Ждём новую пар­тию „туль­ских пряников“».

В конце октября 1941 года фашист­ские танки подо­шли к Туле. Начали штурм города. Да не про­шли. Не про­пу­стили их совет­ские воины и рабо­чие бата­льоны. На минах мно­гие машины подо­рва­лись. Почти 100 тан­ков поте­ряли фаши­сты в боях за Тулу.

Понра­ви­лось совет­ским сол­да­там выра­же­ние «туль­ские пря­ники». Всё, что из Тулы при­хо­дило теперь на фронт — сна­ряды и патроны, мино­мёты и мины, стали назы­вать они туль­скими пряниками.

Долго штур­мо­вали фаши­сты Тулу. Да всё напрасно. Бро­сали в атаку армады тан­ков. Без­ре­зуль­татно. Так и не про­рва­лись фаши­сты к Туле.

Видимо, «туль­ские пря­ники» хороши!

Красная площадь

1941 год. 7 Ноября. Годов­щина Вели­кой Октябрь­ской соци­а­ли­сти­че­ской революции.

Враг рядом. Совет­ские вой­ска оста­вили Воло­ко­ламск и Можайск. На отдель­ных участ­ках фронта фаши­сты подо­шли к Москве и того ближе. Бои идут у Наро-Фомин­ска, Сер­пу­хова и Тарусы.

Но как все­гда, в этот доро­гой для всех граж­дан Совет­ского Союза день, в Москве, на Крас­ной пло­щади, состо­ялся воен­ный парад в честь вели­кого праздника.

Когда сол­дату Мит­ро­хину ска­зали, что часть, в кото­рой он слу­жит, будет при­ни­мать уча­стие в параде на Крас­ной пло­щади, не пове­рил сол­дат вна­чале. Решил, что ошибся, ослы­шался, что-то неверно понял.

— Парад! — объ­яс­няет ему коман­дир. — Тор­же­ствен­ный, на Крас­ной площади.

— Так точно, парад, — отве­чает Мит­ро­хин. Однако в гла­зах неверие.

И вот замер Мит­ро­хин в строю. Стоит он на Крас­ной пло­щади. И слева стоят от него вой­ска. И справа стоят вой­ска. Руко­во­ди­тели пар­тии и члены пра­ви­тель­ства на ленин­ском Мав­зо­лее. Всё точь-в-точь как в былое мир­ное время.

Только ред­кость для этого дня — от снега бело кру­гом. Рано нынче мороз уда­рил. Падал снег всю ночь до утра. Побе­лил Мав­зо­лей, лёг на стены Кремля, на площадь.

8 часов утра. Сошлись стрелки часов на крем­лёв­ской башне.

Отбили куранты время.

Минута. Всё стихло. Коман­ду­ю­щий пара­дом отдал тра­ди­ци­он­ный рапорт. При­ни­ма­ю­щий парад поздрав­ляет вой­ска с годов­щи­ной Вели­кого Октября. Опять всё стихло. Ещё минута. И вот вна­чале тихо, а затем всё громче и громче зву­чат слова Пред­се­да­теля Госу­дар­ствен­ного Коми­тета Обо­роны, Вер­хов­ного Глав­но­ко­ман­ду­ю­щего Воору­жён­ными Силами СССР това­рища Сталина.

Ста­лин гово­рит, что не в пер­вый раз напа­дают на нас враги. Что были в исто­рии моло­дой Совет­ской Рес­пуб­лики и более тяжё­лые вре­мена. Что первую годов­щину Вели­кого Октября мы встре­чали окру­жён­ными со всех сто­рон захват­чи­ками. Что про­тив нас тогда вое­вало 14 капи­та­ли­сти­че­ских госу­дарств и мы поте­ряли три чет­вёр­тых своей тер­ри­то­рии. Но совет­ские люди верили в победу. И они побе­дили. Побе­дят и сейчас.

— На вас, — доле­тают слова до Мит­ро­хина, — смот­рит весь мир, как на силу, спо­соб­ную уни­что­жить гра­би­тель­ские пол­чища немец­ких захватчиков.

Застыли в строю солдаты.

— Вели­кая осво­бо­ди­тель­ная мис­сия выпала на вашу долю, — летят сквозь мороз слова. — Будьте же достой­ными этой миссии!

Под­тя­нулся Мит­ро­хин. Лицом стал суро­вее, серьёз­нее, строже.

— Война, кото­рую вы ведёте, есть война осво­бо­ди­тель­ная, война спра­вед­ли­вая. — И вслед за этим Ста­лин ска­зал: — Пусть вдох­нов­ляет вас в этой войне муже­ствен­ный образ наших вели­ких пред­ков — Алек­сандра Нев­ского, Дмит­рия Дон­ского, Кузьмы Минина, Дмит­рия Пожар­ского, Алек­сандра Суво­рова, Миха­ила Куту­зова! Пусть осе­нит вас побе­до­нос­ное знамя вели­кого Ленина!

И сразу же вслед за речью Вер­хов­ного Глав­но­ко­ман­ду­ю­щего по Крас­ной пло­щади тор­же­ствен­ным мар­шем про­шли вой­ска. Шла пехота, шла артил­ле­рия, кава­ле­рий­ские части про­шли по пло­щади, про­гре­мели метал­лом танки.

И всё это здесь, на Крас­ной пло­щади, в этот тре­вож­ный час, каза­лось чудом, почти виде­нием. И всё это, как в сказке, воз­ник­нув здесь, в цен­тре Москвы, снова ушло на фронт, туда, где совсем рядом реша­лась судьба и Москвы, и всего Совет­ского Союза.

Шли сол­даты. Шёл рядо­вой Мит­ро­хин. А рядом шагала песня:

Пусть ярость благородная
Вски­пает, как волна,
Идёт война народная,
Свя­щен­ная война!

Подвиг у Дубосекова

В сере­дине ноября 1941 года фаши­сты воз­об­но­вили своё наступ­ле­ние на Москву. Один из глав­ных тан­ко­вых уда­ров врага при­шёлся по диви­зии гене­рала Панфилова.

Разъ­езд Дубо­се­ково. 118‑й кило­метр от Москвы. Поле. Холмы. Пере­ле­ски. Чуть поодаль пет­ляет Лама. Здесь на холме, на откры­том поле, герои из диви­зии гене­рала Пан­фи­лова пре­гра­дили фаши­стам путь.

Их было 28. Воз­глав­лял бой­цов полит­рук Клоч­ков. Вры­лись сол­даты в землю. При­льнули к краям окопов.

Рва­ну­лись танки, гудят мото­рами. Сосчи­тали солдаты:

— Батюшки, два­дцать штук!

Усмех­нулся Клочков:

— Два­дцать тан­ков. Так это, выхо­дит, меньше, чем по одному на человека.

— Меньше, — ска­зал рядо­вой Емцов.

— Конечно, меньше, — ска­зал Петренко.

Поле. Холмы. Пере­ле­ски. Чуть поодаль пет­ляет Лама.

Всту­пили герои в бой.

— Ура! — раз­нес­лось над окопами.

Это сол­даты пер­вый под­били танк.

Снова гре­мит «Ура!». Это вто­рой спо­ткнулся, фырк­нул мото­ром, лязг­нул бро­нёй и замер. И снова «Ура!». И снова. Четыр­на­дцать тан­ков из два­дцати под­били герои. Ото­шли, отползли уце­лев­ших шесть.

Рас­сме­ялся сер­жант Петренко:

— Поперх­нулся, видать, разбойник.

— Эка же, хвост поджал.

Пере­дох­нули сол­даты. Видят — снова идёт лавина. Сосчи­тали — трид­цать фашист­ских танков.

Посмот­рел на сол­дат полит­рук Клоч­ков. Замерли все. При­тихли. Лишь слы­шен железа лязг. Ближе всё танки, ближе.

— Дру­зья, — про­из­нёс Клоч­ков, — велика Рос­сия, а отсту­пать некуда. Позади Москва.

— Понятно, това­рищ полит­рук, — отве­тили солдаты.

— Москва!

Всту­пили сол­даты в битву. Всё меньше и меньше в живых героев. Пали Емцов и Пет­ренко. Погиб Бон­да­ренко. Погиб Тро­фи­мов. Нар­сун­бай Есе­бу­ла­тов убит. Шопо­ков. Всё меньше и меньше сол­дат и гранат.

Вот ранен и сам Клоч­ков. Под­нялся навстречу танку. Бро­сил гра­нату. Взо­рван фашист­ский танк. Радость победы оза­рила лицо Клоч­кова. И в ту же секунду сра­зила героя пуля. Пал полит­рук Клочков.

Стойко сра­жа­лись герои-пан­фи­ловцы. Дока­зали, что муже­ству нет пре­дела. Не про­пу­стили они фашистов.

Разъ­езд Дубо­се­ково. Поле. Холмы. Пере­ле­ски. Где-то рядом пет­ляет Лама. Разъ­езд Дубо­се­ково — для каж­дого рус­ского сердца доро­гое, свя­тое место.

«Знай наших!»

Яви­лась она, как птица. Словно с неба, словно из снега, словно из див­ной сказки.

Суро­вые бои идут на северо-западе от Москвы на Ленин­град­ском шоссе. Фаши­сты про­рва­лись к городу Клину. Отхо­дят совет­ские роты. Под­ня­лись бойцы на при­го­рок. Слева низина. В низине покры­тая льдом река. Здесь собра­лись фаши­сты. Жмутся один к дру­гому. Много их — сотни, а то и тысяча. К новой атаке тут сбор­ный пункт.

Смот­рят бойцы на фашист­ских сол­дат. Кто-то сказал:

— Э‑эх, кар­те­чью бы в это месиво.

— Верно — кар­те­чью, — под­твер­ждает второй.

— Да, кар­те­чью бы в самый раз, — согла­ша­ется кто-то третий.

Раз­меч­та­лись солдаты.

— Эх бы пушку сюда, — про­из­нёс один.

Вто­рой добавляет:

— А к ней — снаряды.

— И сме­лых ребят к ору­дию, — вклю­ча­ется третий.

Меч­тают сол­даты. И вдруг с той, с дру­гой сто­роны оврага на такой же высо­кой, как эта, круче появи­лась артил­ле­рий­ская упряжка.

Про­тёрли глаза сол­даты — счи­тай, мере­щится. Нет! Всё насто­я­щее. Лошади. Пушка. Два сол­дата. Офи­цер при пушке.

Посмот­рели артил­ле­ри­сты в низину. Тоже заме­тили там фаши­стов. Остановились.

Смот­рят сол­даты на пуш­ка­рей. Словно с неба, словно из снега, словно из сказки они явились.

Посто­яли артил­ле­ри­сты минуту над кру­чей и ближе к фаши­стам — на пол­ном карьере — сле­тели вниз. Видят фаши­сты артил­ле­ри­стов. Гадают: куда это мчит упряжка? Да и чья, сразу не разо­брала. Пока раз­би­ра­лись — упряжка рядом. Раз­вер­нули сол­даты пушку. В ствол вло­жили сна­ряд с картечью.

— Ну, знай наших! — про­кри­чал офи­цер. — Огонь!

Чих­нула кар­те­чью пушка. Выстрел, за ним второй.

— Знай наших! Знай наших! — кри­чал офи­цер. — Огонь! Огонь!

Тре­тий выстрел. Чет­вёр­тый. Под­нял снеж­ные вихри пятый.

— Знай наших! Знай наших!

Покры­лась телами фаши­стов низина. Те, кто остался жив, бро­си­лись вверх по кру­тому склону, как раз туда, где сто­яли сол­дат­ские роты. Встре­тили их пуле­мёт­ным огнём сол­даты. Довер­шили отваж­ное дело.

Когда бойцы вновь посмот­рели вниз, не было там упряжки. Скры­лась она из вида. Как птица, как песня. Как при­шла, так и ушла, словно вер­ну­лась в сказку.

Долго сто­яли над кру­чей солдаты.

Кто же герои? Кто эти дерз­кие артил­ле­ри­сты? Так и не узнали о том солдаты.

«Знай наших!» — вот и всё, что на память об отваж­ных бой­цах осталось.

Орлович-Воронович

Не ути­хают бои под Моск­вой. Рвутся и рвутся впе­рёд фаши­сты. В сере­дине ноября 1941 года осо­бенно силь­ные бои раз­вер­ну­лись на под­сту­пах к городу Истре. Немало и здесь героев. Гор­дятся сол­даты млад­шим лей­те­нан­том Кул­чин­ским, гор­дятся заме­сти­те­лем полит­рука Фили­мо­но­вым, гор­дятся дру­гими. Насмерть стоят сол­даты. Отважно разят врага. Выби­вают фашист­ских сол­дат и фашист­скую технику.

Как-то после тяжё­лого дня собра­лись сол­даты в зем­лянке, заго­во­рили о подви­гах. О лёт­чи­ках речь, о тан­ки­стах — вот кто народ геройский!

Сидит в сто­ронке сол­дат Воро­но­вич. Тоже о сме­лых делах меч­тает. Только не тан­кист Воро­но­вич, не лёт­чик. Скром­ная роль у него на войне. Свя­зист Воро­но­вич. Да и харак­те­ром тих, даже робок сол­дат. Где уж такому меч­тать о подвиге!

И вдруг порвали где-то фашист­ские мины связь. На поиски повре­жде­ния и отпра­вился сол­дат Воронович.

Шагает, идёт Воро­но­вич, про­би­ра­ется лесом, полем, и вот у овражка, у про­шло­год­него стога сена, стоят четыре фашист­ских танка. Всмот­релся сол­дат. Кре­сты на боках. Дула пушек на него, на Воро­но­вича, гла­зом зме­и­ным смотрят.

Непри­ятно сол­дату стало. Холо­док про­бе­жал по телу. При­лёг Воро­но­вич на землю. Зорче ещё всмот­релся. Видит — у тан­ков в кру­жок собра­лись фаши­сты. Сооб­ра­жает сол­дат — при­вал у вра­гов. И верно — достали фаши­сты еду.

Лежит Воро­но­вич. Громко сту­чит сердце. Один сол­дат и четыре танка! Уйти? Отсту­пить? Отползти? Укрыться?

Ещё громче заби­лось сердце, в вис­ках молот­ком засту­чало. А что-то внутри: «Вот минута твоя, сол­дат. Впе­рёд — там ожи­дает подвиг!»

Четыре танка, один сол­дат. Да разве тут сила к силе. Лежит Воро­но­вич: «Четыре танка! Конечно, не к силе сила».

Но снова какой-то голос: «Впе­рёд! Не меш­кай, сол­дат. Вперёд!»

Лежит Воро­но­вич: «Четыре танка! Отряд фаши­стов!» А мысли одна за дру­гой: «Сме­лее, сол­дат, сме­лее! Время не трать, солдат!»

Пополз Воро­но­вич к фаши­стам. Оста­но­вился. Под­нялся. Швыр­нул гра­нату. Тех, кто выжил от этой гра­наты, тут же гра­на­той вто­рой скосил.

Пора­жа­лись потом солдаты.

— Один — и четыре фашист­ских танка. Орёл! Орёл! — сме­я­лись сол­даты. Не Воро­но­вич ты вовсе. Нет! Есть ты у нас Орлович!

Лопата

Война есть война. Вся­кое здесь бывает. Лопата и та стре­ляет. Москва гото­ви­лась к схватке с вра­гом. Вокруг города воз­во­ди­лись обо­ро­ни­тель­ные рубежи. Рылись окопы. Созда­ва­лись бар­ри­кады, завалы, воз­во­ди­лись про­во­лоч­ные заграж­де­ния, уста­нав­ли­ва­лись «ежи» и надолбы. Тысячи жен­щин, ста­ри­ков и под­рост­ков брали в руки кирки, ломы, лопаты…

Длин­ной полос­кой ухо­дит ров. Вот он прямо идёт, вот чуть изо­гнулся, коленце сде­лал. Пополз чуть на взго­рье. Сбе­жал к низинке. Пере­сек ого­лён­ное поле. Ушёл за бли­жай­ший лес. Это про­ти­во­тан­ко­вый ров. Много их у гра­ниц Москвы. И этот. И чуть пра­вее. И чуть левее. И дальше — за лесом. И дальше — за полем. И дальше, и дальше — пере­крыв­шие горизонт.

Костя Незло­бин — сту­дент-тек­стиль­щик. В зем­ле­рой­ной сту­дент бри­гаде. Про­сится Костя в армию:

— Я в роту хочу. Я — в снайперы.

Не взяли Незло­бина в армию. Слаб ока­зался зре­нием. И вот в зем­ле­ко­пах теперь Незло­бин. Вме­сте с дру­гими копает ров. Девушки рядом, под­ростки, жен­щины. Стар­шим — ста­рик Ордынцев.

— Объ­яс­няет Костя:

— Не взяли в снайперы.

— Тут тоже. Незло­бин, фронт, — отве­чает Ордынцев.

— Поду­ма­ешь, фронт, — усмех­нулся Костя, — канава, ров.

— Не ров, а воен­ный объ­ект, — поправ­ляет ста­рик Ордынцев.

Только ска­зал, как в небе низко, совсем над зем­лёй, над людьми, над око­пом про­нёсся фашист­ский лёт­чик. Бро­сил он бомбу. Открыл огонь.

— Ложись! — закри­чал Ордынцев.

Бро­си­лись люди на дно окопа. Пере­ждали огонь врага. Три­жды в тот день при­хо­дили сюда фашисты.

— Ну, чем же тебе не фронт, — посмот­рев на Костю, усмех­нулся ста­рик Ордынцев.

Ночь опу­сти­лась над лесом, над полем. На отдых ушли отряд­ники. Рядом на взгорке стоит деревня. Рас­по­ло­жи­лись в уют­ных избах.

Только стал засы­пать Незло­бин, вдруг голос:

— Тре­вога! Тревога!

Вско­чил Незло­бин. Момент — на улице. Узнал, в чём дело. Ока­за­лось, с воз­духа сбро­шен фашист­ский десант. Просну­лись люди. Бегут на поле. Про­мча­лись кони — наряд охраны. Вер­нулся Костя к избе, к сараю. Схва­тил лопату — впе­рёд, за всеми.

Бежит к око­пам, где место сбора. А здесь дев­чата, а здесь Ордын­цев. Вдруг с неба — сол­дат фашист­ский. Повис на стро­пах. И прямо в группу.

Не ожи­дали дев­чата «гостя».

— Ай, ай! — с испуга.

А Костя словно лишь ждал момента. Схва­тил Незло­бин секиру-заступ. Фаши­ста в спину.

— А‑а-а! — взре­вел десант­ник. Осел и рух­нул. Лежит, рас­ки­нул руки.

Рас­це­ло­вали Костю друзья-девчата.

— Снай­пер, ну, право, снай­пер, — ска­зал Ордынцев.

Отбили люди десант фаши­стов. Вер­ну­лись в избы, ко сну, к покою. А утром снова тру­бит побудка. И снова люди в суро­вом поле.

Сме­ша­лись с фрон­том тылы, обозы. Кру­гом деви­зом, кру­гом паролем:

«Врага не пустим!»

«Врага оси­лим!»

И взмах лопаты, как взрыв сна­ряда. И если надо, она копает. И если надо, она стреляет.

Три приятеля с Волхонки

Гошка, Витька и Алёшка — три при­я­теля с Волхонки.

В дни обо­роны Москвы насе­ле­ние города не только ухо­дило в ряды опол­чен­цев, не только помо­гало в соору­же­нии обо­ро­ни­тель­ных рубе­жей и укреп­ле­ний. Все, кто мог, стали к стан­кам мос­ков­ских заво­дов. Жена заме­няла ушед­шего на фронт мужа, сестра — брата, ста­рики — сыно­вей, под­ростки — своих отцов.

Круг­лые сутки, в три смены рабо­тали мос­ков­ские заводы. Всё, что необ­хо­димо фронту, выпус­кали тогда заводы: гра­наты и мины, колю­чую про­во­локу и про­ти­во­тан­ко­вые «ежи», желе­зо­бе­тон­ные надолбы, сна­ряды и дру­гое воору­же­ние, воен­ное обмун­ди­ро­ва­ние и много-много дру­гого воен­ного имущества.

На одном из мос­ков­ских заво­дов и рабо­тали трое друзей.

Вот идут они с работы. Вот встре­чают их маль­чишки. Все маль­чишки на Вол­хонке обо­жают трёх дру­зей. Вот кри­чат при­вет мальчишки:

— Здрав­ствуй, Гошка, здрав­ствуй, Витька! Здрав­ствуй, Лёшенька, привет!

Оста­но­ви­лись ребята, улыбнулись:

— Нас не трое, нас четыре.

Ска­зали и пошли себе дальше.

Стоят маль­чишки, смот­рят под­рост­кам вслед, поражаются:

— Где четыре? Как четыре? Где четыре, если три!

Верно — трое идут ребят. Три спины. Три головы. Чет­вёр­той нигде не видно.

Через несколько дней снова маль­чишки уви­дели трёх дру­зей. Озорно кри­чат мальчишки:

— Здрав­ствуй, Гошка, здрав­ствуй, Витька! Здрав­ствуй, Лёшенька, привет!

Оста­но­ви­лись ребята, опять улыбнулись:

— Нас не трое — целых шесть!

Ска­зали и пошли себе дальше.

Опе­шили вовсе теперь маль­чишки, смот­рят под­рост­кам вслед, пле­чами худыми водят:

— Где же шесть, раз только трое?! Трое, трое! Где же шесть?

Снова про­шло несколько дней. Вновь идут они с работы — три при­я­теля с Вол­хонки, три рабо­чих паренька — Гошка, Витька и Алёшка. Вновь маль­чишки на Вол­хонке отдают дру­зьям салют:

— Здрав­ствуй, Гошка, здрав­ствуй, Витька! Здрав­ствуй, Лёшенька, привет!

Оста­но­ви­лись опять под­ростки, посмот­рели на маль­чи­шек и вдруг ска­зали (у маль­чи­шек даже глаза вразлёт):

— Нас не трое, девять нас!

Ухмыль­ну­лись маль­чишки, на лицах улыбки глу­пые — как же понять?

Не мучили долго ребята маль­чи­шек. Достали под­ростки свои рабо­чие книжки. Пока­зали. В книж­ках нормы, в книж­ках цифры, сколько сде­лано за день. Вот рябит в гла­зах от чисел. Вот ещё графа — про­цент. Смот­рят маль­чишки: сто… сто трид­цать… две­сти… триста.

— Ого-го! — зашу­мели мальчишки.

Про­пали с лиц у маль­чи­шек улыбки глу­пые. Ясность теперь на лицах. Понятно любому и каж­дому — три­ста про­цен­тов, зна­чит, работа здесь за троих. Смот­рят маль­чишки на трёх друзей:

— Девять их, конечно, девять! Мате­ма­тика проста!

Улы­ба­ются ребята. При­оса­ни­лись ребята. Вот шагает по асфальту моло­дой рабо­чий класс: Гошка, Витька и Алёшка — три при­я­теля с Вол­хонки. Три при­я­теля с Вол­хонки, лет воен­ных пареньки.

Зоя

Сизой лен­той на запад бежит шоссе. Мчат по шоссе машины. 85‑й кило­метр от Москвы. При­смот­рись налево. Мра­мор­ный пье­де­стал. На пье­де­стале застыла девушка. Свя­заны руки. Гор­дый, откры­тый взгляд.

Это памят­ник Зое. Зое Космодемьянской.

Зоя учи­лась в мос­ков­ской школе. Когда враг стал под­хо­дить к Москве, она всту­пила в пар­ти­зан­ский отряд. Девушка пере­шла линию фронта и при­со­еди­ни­лась к народ­ным мсти­те­лям. Мно­гие жители Под­мос­ко­вья про­тив фаши­стов тогда поднялись.

Полю­били в отряде Зою. Отважно пере­но­сила она все тяготы и невзгоды опас­ной жизни. «Пар­ти­занка Таня» — так назы­вали в отряде Зою.

В селе Пет­ри­щево оста­но­вился боль­шой фашист­ский отряд. Ночью Зоя про­никла в Пет­ри­щево. Она при­шла сюда с бое­вым зада­нием. Но враги схва­тили юную партизанку.

Допра­ши­вал Зою сам коман­дир диви­зии под­пол­ков­ник Рюдерер:

— Кто вы?

— Не скажу.

— Это вы подо­жгли дома?

— Да, я.

— Ваши цели?

— Уни­что­жить вас.

Зою начали изби­вать. Тре­бо­вали, чтобы она выдала своих това­ри­щей, ска­зала, откуда при­шла, кто послал её на задание.

«Нет», «Не знаю», «Не скажу», «Нет», — отве­чала Зоя.

И снова пошли побои.

Ночью Зою под­вергли новым муче­ниям. Почти раз­де­тую, в одном ниж­нем белье, её несколько раз выго­няли на улицу и застав­ляли босую ходить по снегу.

И снова:

— Ска­жите, кто вы? Кто вас послал? Откуда пришли?

Зоя не отвечала.

Утром Зою повели на казнь. Устро­или её в цен­тре деревни на дере­вен­ской пло­щади. К месту казни согнали колхозников.

Девушку повели к висе­лице. Поста­вили на ящик. Набро­сили петлю на шею.

Послед­няя минута, послед­ний миг моло­дой жизни. Как исполь­зо­вать этот миг? Как остаться бой­цом до конца?

Вот комен­дант при­го­то­вился дать команду. Вот занёс руку, но оста­но­вился. Кто-то из фаши­стов в это время при­пал к фото­ап­па­рату. Комен­дант при­оса­нился — нужно полу­читься достой­ным на снимке. И в это время…

— Това­рищи! Не бой­тесь, — про­зву­чал голос Зои. — Будьте сме­лее, бори­тесь, бейте фаши­стов, жгите, травите!

Сто­яв­ший рядом фашист под­бе­жал к Зое, хотел уда­рить, но девушка оттолк­нула его ногой.

— Мне не страшно уми­рать, това­рищи, — гово­рила Зоя. — Это сча­стье уме­реть за свой народ. — И, чуть повер­нув­шись, про­кри­чала своим мучи­те­лям: — Нас две­сти мил­ли­о­нов. Всех не пере­ве­ша­ете. Всё равно победа будет за нами!

Комен­дант дёр­нулся. Подал рукой команду…

Мин­ское шоссе. 85‑й кило­метр от Москвы. Памят­ник геро­ине. Люди, при­шед­шие покло­ниться Зое. Синее небо. Про­стор. Цветы…

Отдельный танковый батальон

Про­дол­жа­ется жесто­кая схватка с фаши­стами. Тяжё­лые бои идут у посёлка и стан­ции Крю­ково. С осо­бой силой здесь жмут фаши­сты. Не хва­тает сол­дат­ских сил. Вот-вот отой­дут солдаты.

Зво­нят коман­диры стар­шим началь­ни­кам. Про­сят о сроч­ной помощи. Нет у стар­ших началь­ни­ков помощи. Все резервы давно в бою.

Всё тяже­лее дела под Крю­ко­вом. Снова зво­нят коман­диры начальникам.

— Хорошо, — гово­рят началь­ники. — Ждите тан­ко­вый батальон.

И верно, вскоре на команд­ный пункт сра­жа­ю­ще­гося здесь полка явился офи­цер-тан­кист. Молод, кра­сив тан­кист. В кожа­ной куртке, в шлеме тан­кист­ском. Глаза синие-синие. Словно в мае с неба схва­тил лазурь и сунул себе под веки.

Подо­шёл тан­кист к коман­диру полка, руку к шлему под­нёс, представился:

— Това­рищ коман­дир полка, отдель­ный тан­ко­вый бата­льон при­был в ваше рас­по­ря­же­ние. Докла­ды­вает коман­дир бата­льона стар­ший лей­те­нант Логвиненко.

Дово­лен — нет сил — коман­дир полка. Мало того, что дово­лен счаст­лив. Обнял офицера:

— Спа­сибо, бра­ток, спа­сибо. — И сразу кон­кретно к делу: — Сколько в бата­льоне танков?

— Одна машина, — отве­чает тан­кист. И небес­ной лазу­рью на коман­дира смотрит.

— Сколько-сколько? — не верит своим ушам коман­дир полка.

— Одна машина, — повто­ряет тан­кист. — Одна оста­лась… Танк типа «Т‑37».

Боль­шие потери несли под Моск­вой фаши­сты. Но и у наших они нема­лые… Вся радость с лица у коман­дира полка — словно кто-то огром­ный дунул секун­дой сле­тела. Танк «Т‑37» — самый уста­рев­ший совет­ский танк. Самый ста­рый и самый малый. Один пуле­мёт — вот и всё воору­же­ние. Броня тол­щи­ной с мизинец.

— Жду бое­вую задачу, — ска­зал танкист.

«Катись к чёрту — вот и вся бое­вая задача», — хотел было ска­зать коман­дир полка. Однако сдер­жался, себя осилил.

— Направ­ляй­тесь в рас­по­ря­же­ние пер­вого бата­льона, — ска­зал коман­дир полка.

Этот бата­льон больше всего и ата­ко­вали сей­час фашисты.

При­был тан­кист к бата­льону и сразу с пехо­тин­цами ринулся в бой. Умно посту­пал тан­кист. То в одном месте под­дер­жит бро­нёй пехо­тин­цев, то быстро меняет пози­ции. И вот уже виден на новом месте. Видят броню сол­даты. Легче в бою сол­да­там. Слух от сол­дата идёт к сол­дату — при­был тан­ко­вый батальон.

Усто­яли тогда герои. Не пустили впе­рёд фашистов.

И вто­рую отбили атаку сол­даты. А за этой ещё четыре. Теперь уж не только пер­вому бата­льону — всему полку помо­гал танкист.

Закон­чился бой. Стоит тан­кист — моло­дой, воз­буж­дён­ный, кра­си­вый. Глаза синие-синие. Май­ской горят лазурью.

Подо­шёл к тан­ки­сту коман­дир полка, крепко обнял героя:

— Спа­сибо, бра­ток, спа­сибо. Вижу, что при­был дей­стви­тельно тан­ко­вый батальон.

Аэростатчик

Среди защит­ни­ков Москвы нахо­дился отряд аэро­стат­чи­ков. Под­ни­ма­лись аэро­статы в мос­ков­ское небо. С помо­щью метал­ли­че­ских тро­сов созда­вали заслоны про­тив фашист­ских бомбардировщиков.

Спус­кали как-то сол­даты один из аэро­ста­тов. Одно­тонно скри­пит лебёдка. Сталь­ной трос, как нитка, пол­зёт по бобине. При помощи этого троса и спус­кают аэро­стат. Всё ниже он, ниже. С обо­лочки аэро­стата сви­сают верёвки. Это фалы. Схва­тят сей­час бойцы аэро­стат за фалы. Дер­жась за фалы, пере­та­щат аэро­стат к месту сто­янки. Укре­пят, при­вя­жут его к опорам.

Аэро­стат огром­ный-огром­ный. С виду как слон, как мамонт. Послушно пой­дёт за людьми махина. Это как пра­вило. Но бывает, заупря­мится аэро­стат. Это если бывает ветер. В такие минуты аэро­стат, словно ска­кун норо­ви­стый, рвётся и рвётся с привязи.

Тот памят­ный для сол­дата Вели­гуры день выдался именно ветреный.

Спус­ка­ется аэро­стат. Стоит рядо­вой Вели­гура. Стоят дру­гие. Вот схва­тят сей­час за фалы.

Схва­тил Вели­гура. Дру­гие же не успели. Рва­нуло аэро­стат. Слы­шит Вели­гура какой-то хло­пок. Потом Вели­гуру дёр­нуло. Земля ото­шла от ног. Гля­нул боец, а он уже в воз­духе. Ока­за­лось, лоп­нул трос, с помо­щью кото­рого спус­кала лебёдка аэро­стат. Пово­лок Вели­гуру аэро­стат за собой в поднебесье.

— Бро­сай фалы!

— Бро­сай фалы! — кри­чат Вели­гуре снизу товарищи.

Не понял Вели­гура вна­чале, в чём дело. А когда разо­брался — поздно. Земля далеко внизу. Всё выше и выше аэростат.

Дер­жит сол­дат верёвку. Поло­же­ние про­сто тра­ги­че­ское. Сколько же может так чело­век удер­жаться! Мину­той больше, мину­той меньше. Затем силы его поки­нут. Рух­нет несчаст­ный вниз.

Так бы слу­чи­лось и с Вели­гу­рой. Да, видно, в сорочке боец родился. Хотя, ско­рее, про­сто Вели­гура боец наход­чи­вый. Ухва­тил он ногами верёвку. Легче теперь дер­жаться. Дух пере­вёл, пере­дох­нул. Петлю ногами на верёвке ста­ра­ется сде­лать. Добился сол­дат удачи. Сде­лал боец петлю. Сде­лал петлю и в неё уселся. Совсем ото­шла опас­ность. Пове­се­лел Вели­гура. Инте­ресно даже теперь бойцу. Впер­вые так высоко под­нялся. Парит, как орёл, над степью.

Смот­рит сол­дат на землю. Про­плы­вает под ним Москва лаби­рин­том домов и улиц. А вот и окра­ина. Кон­чился город. Над дач­ным Вели­гура летит рай­о­ном. И вдруг пони­мает боец, что ветер несёт его в сто­рону фронта. Вот и район боёв, вот и линия фронта.

Уви­дели фаши­сты совет­ский аэро­стат. Открыли огонь. Раз­ры­ва­ются рядом сна­ряды. Неуютно бойцу на воз­душ­ном шаре.

Несёт ветер сол­дата всё дальше и дальше вдоль линии фронта. Поло­же­ние ката­стро­фи­че­ское. Сколько же про­дер­жится чело­век над огнём на воз­душ­ном шаре? Мину­той больше, мину­той меньше. Про­бьют обо­лочку аэро­стата. Рух­нет махина вниз.

Так бы слу­чи­лось, конечно, и с Вели­гу­рой. Да, видно, и впрямь в сорочке боец родился. Не заде­вают, мимо про­хо­дят взрывы.

Но глав­ное — вдруг, как по команде, изме­нил направ­ле­ние ветер. Понесло Вели­гуру опять к Москве. Вер­нулся боец почти туда же, откуда отбыл. Бла­го­по­лучно спу­стился вниз.

Жив сол­дат. Невре­дим. Здоров.

Вот и вышло, что рядо­вой Вели­гура на аэро­стате к вра­гам сле­тал почти так же, как в своё время в непри­я­тель­скую кре­пость вер­хом на ядре зна­ме­ни­тый барон Мюнхаузен.

Всё хорошо. Беда лишь в одном. Мало кто в этот полёт пове­рил. Только Вели­гура нач­нёт рас­ска­зы­вать, сразу дру­зья кричат:

— Ну, ну, ври, заги­бай, закручивай!

Не Вели­гура теперь Вели­гура. Только откроет бед­няга рот, сразу несётся:

— Барон Мюнхаузен!

Война есть война. Вся­кое здесь бывает. Бывает такое, что сказ­кой потом считают.

Пушка

Был один из самых тяжё­лых момен­тов Мос­ков­ской битвы.

Бои шли север­нее Москвы, на Рога­чёв­ском шоссе.

Уда­рили фашист­ские танки встык между двумя сосед­ними совет­скими арми­ями, устре­ми­лись в про­рыв, понес­лись к Москве. Пали селе­ния Белый Раст, Озе­рец­кое, Мышец­кое, рабо­чий посё­лок Крас­ная Поляна. Враги подо­шли к стан­ции Лобня, к Савё­лов­ской желез­ной дороге.

До Москвы оста­ва­лось около 30 кило­мет­ров. Это — рас­сто­я­ние, на кото­рое могла стре­лять фашист­ская даль­но­бой­ная артиллерия.

При­везли фаши­сты в Крас­ную Поляну даль­но­бой­ную пушку. Стали её уста­нав­ли­вать. Дали при­каз под­во­зить снаряды.

Возятся фашист­ские сол­даты у пушки. Пло­щадку ров­няют. Лафет укреп­ляют. В при­цел, как в бинокль, заглядывают.

Не могут скрыть тор­же­ства солдаты:

— Мы пер­выми из всех по Москве ударим!

— Награда от фюрера будет!

Суе­тится артил­ле­рий­ский офи­цер. И этот о том же думает: будет ему награда — рыцар­ский крест на шею, извест­ность по всей Германии.

Тор­же­ствуют фаши­сты удачу. А в это время навстречу про­рвав­шимся вра­гам срочно дви­га­лись наши части. Под­хо­дили полки и роты, с марша всту­пали в бой.

Возятся фашист­ские сол­даты у пушки. При­везли им как раз снаряды.

— Шнель, шнель! — покри­ки­вает офицер.

Пред­вку­шает фашист успех. Вот зало­жат сол­даты в пушку сей­час сна­ряд. Вот вски­нет он руку. В три горла рва­нёт команду. Вот она, радость боя!

— Шнель, шнель! — покри­ки­вает офицер.

Возятся сол­даты у пушки, слы­шат шум боя. Только не дальше, не к Москве почему-то отхо­дит бой, а кажется сол­да­там, что сюда, к Крас­ной Поляне, ближе.

Пере­гля­ну­лись солдаты:

— Ближе!

— Ближе!!

Вот и несётся уже «Ура!». Вот и ушанки с крас­ной звез­дой мелькнули.

Выбили совет­ские вой­ска фаши­стов из Крас­ной Поляны. Доста­лась пушка совет­ским бой­цам. Обсту­пили её сол­даты. Любо­пытно на пушку глянуть.

— Вот бы сей­час — по Гитлеру!

— При­хва­тим с собой к Берлину!

Однако при­шёл при­каз пушку отпра­вить в тыл. И всё же задер­жа­лись чуть-чуть сол­даты. Подо­ждёт пять минут приказ!

Раз­вер­нули сол­даты пушку. Вло­жили сна­ряд. При­це­ли­лись. Уда­рила пушка сто­крат­ным басом. Устре­мился сна­ряд на запад, весть о нашей победе вра­гам понёс.

Про­хо­дят наши роты мимо фашист­ской пушки. Видят сол­даты гигант трофей:

— Ух ты, мама!

— Неужто взяли?

— Взяли, род­ные, взяли!

Смот­рят сол­даты опять на пушку:

— Ну, если такую фаши­сты бро­сили, зна­чит, при­мета добрая.

Всё больше у наших упор­ства, силы. Всё сла­бее напор вра­гов. И снова солдаты:

— Выды­ха­ется, знать, фашист.

Пони­мают бойцы — быть пово­роту, быть пере­ме­нам. Серд­цем сол­дат­ским чувствуют.

«Напишу из Москвы»

Не уда­ётся фаши­стам про­рваться к Москве ни с юга, ни с севера.

— Брать её штур­мом, брать её в лоб! — отдают при­каз фашист­ские генералы.

И вот вечер нака­нуне нового наступ­ле­ния. Обер-лей­те­нант Аль­берт Найм­ган спу­стился к себе в зем­лянку. Достал бумагу, начал писать письмо. Пишет сво­ему дядюшке, отстав­ному гене­ралу, в Бер­лин. Уве­рен Найм­ган в победе.

«Доро­гой дядюшка! — стро­чит Найм­ган. — Десять минут тому назад я вер­нулся из штаба нашей гре­на­дер­ской диви­зии, куда возил при­каз коман­дира кор­пуса о послед­нем наступ­ле­нии на Москву…» Пишет Найм­ган, торо­пится: «Москва наша! Рос­сия наша! Европа наша! Тороп­люсь. Зовёт началь­ник штаба. Утром напишу из Москвы».

Новую свою попытку про­рваться к Москве фаши­сты начали с самого крат­чай­шего, Запад­ного направ­ле­ния. Про­рвали вра­же­ские диви­зии фронт под горо­дом Наро-Фомин­ском, устре­ми­лись вперёд.

Тор­же­ствуют фашист­ские генералы:

— Путь на Москву открыт!

Посы­лают депешу быст­рей в Берлин:

«Путь на Москву открыт!»

Мчат к Москве фашист­ские танки и мото­цик­лет­ные части. Прой­дено пять кило­мет­ров… десять… пят­на­дцать, деревня Аку­лово. Здесь, под Аку­ло­вом, встре­тил враг заслон. Раз­го­релся смер­тель­ный бой. Не про­шли здесь фаши­сты дальше.

Пыта­ются враги про­биться теперь южнее Наро-Фомин­ска. Про­шли пять кило­мет­ров… десять… пят­на­дцать. Село Пет­ров­ское. И здесь, у Пет­ров­ского, пре­гра­дили дорогу фаши­стам наши. Раз­го­релся смер­тель­ный бой. Не про­рва­лись фаши­сты дальше.

Повер­нули фаши­сты на север. Устре­ми­лись к стан­ции Голи­цыно. Про­шли пять кило­мет­ров… десять… пят­на­дцать. У дере­вень Бур­цево и Юшково стоп! Стоят здесь на страже наши. Раз­го­релся смер­тель­ный бой. И здесь не про­рва­лись фаши­сты дальше. Захлеб­ну­лась и здесь атака.

Отбили совет­ские воины новый про­рыв на Москву. Отползли, ото­шли фашист­ские танки к своим исход­ным рубе­жам. Ото­шли фаши­сты и всё же не верят в силу совет­ских войск. Успо­ка­и­вают сами себя фашист­ские генералы:

— Ничего, ничего — отдох­нём, под­на­жмём, осилим!

А в это время на север, на юг от Москвы и здесь, на Запад­ном направ­ле­нии, соби­рали совет­ские части све­жие силы. К Москве под­хо­дили новые диви­зии, в вой­ска посту­пали новые танки и новые пушки. Совет­ская Армия гото­ви­лась нане­сти сокру­ши­тель­ный удар по врагу.

Готовы вой­ска. Нужен лишь сиг­нал к наступлению.

И он поступил.

На одних участ­ках фронта 5‑го, а на дру­гих 6 декабря 1941 года вой­ска, обо­ро­няв­шие Москву, пере­шли в гран­ди­оз­ное наступ­ле­ние. Совет­ская Армия стала гро­мить врага и погнала его на запад.

Ну, а как же с пись­мом Найм­гана? Допи­сал ли его офицер?

Нет, не успел. Погиб лей­те­нант Найм­ган. Вме­сте с пись­мом в сне­гах под Моск­вой остался.

«Тай­фу­ном» назвали фаши­сты своё наступление.

Взвился «Тай­фун», как яст­реб. Рух­нул, как камень, в про­пасть. Укро­тили его совет­ские солдаты.

Переломилось

Пере­ло­ми­лось. Свер­ши­лось. Сдви­ну­лось. Насту­пает Совет­ская Армия. Рва­ну­лись вой­ска впе­рёд. Гро­мят фаши­стов армии гене­ра­лов Гово­рова, Рокос­сов­ского, Лелю­шенко, Куз­не­цова, Голи­кова, тан­ки­сты Кату­кова, Гет­мана, Рот­мист­рова, кон­ники Дова­тора и Белова, герои-пан­фи­ловцы и много дру­гих частей.

Успешно идёт наступ­ле­ние. Много отваж­ных сол­дат из раз­ных сёл, горо­дов, обла­стей, рес­пуб­лик защи­щало Москву. Здесь моск­вичи и рязанцы, укра­инцы и бело­русы, латыши и казахи и много дру­гих бой­цов. Перед самым наступ­ле­нием при­было в вой­ска попол­не­ние — сиби­ряки и уральцы.

В канун наступ­ле­ния коман­ду­ю­щий Запад­ным фрон­том гене­рал армии Геор­гий Кон­стан­ти­но­вич Жуков напра­вился к вой­скам. При­е­хал сна­чала как раз к ураль­цам. Рос­лый уральцы народ, красивый.

— Здрав­ствуйте, това­рищи бойцы!

— Здра­вия желаем, това­рищ командующий!

Пого­во­рили о том о сём.

— Как настроение?

— Бое­вое, това­рищ командующий!

— Как доехали?

— Люк­сом, люксом!

А сами в теп­луш­ках ехали.

— Готовы идти в наступление?

— Готовы, това­рищ командующий!

— Ну что же, удачи, това­рищи. До встречи на поле боя!

Про­стился Жуков с ураль­цами, поехал в диви­зии к сиби­ря­кам. Ядрё­ный сибир­ский народ, смекалистый.

— Здрав­ствуйте, това­рищи бойцы!

— Здра­вия желаем, това­рищ командующий!

Пошли раз­го­воры о том о сём. Как настро­е­ние? Как дое­хали? Как вас тут встре­тили? И наконец:

— Готовы идти в наступление?

— Хоть сию минуту, това­рищ командующий!

— Ну что же, удачи, това­рищи. До встречи на поле боя!

Поехал Жуков в полки к москвичам.

— Здрав­ствуйте, това­рищи бойцы!

— Здра­вия желаем, това­рищ командующий!

И тут раз­го­воры о том о сём. О Москве, о войне, о мос­ков­ской хватке. Зака­лен­ный народ моск­вичи. В боях и в защите стойкий.

Смот­рит Жуков на москвичей:

— Ну как, това­рищи, готовы идти в наступление?

— Зажда­лись, това­рищ командующий!

Объ­е­хал Жуков дру­гие диви­зии. Встре­чался с каза­хами и бело­ру­сами, с латы­шами и укра­ин­цами. Побы­вал у рязан­цев, у кашир­цев, у туля­ков. Всюду один ответ. Ско­рее уда­рить по лютому зверю. Ско­рее разить врага. Ехал Жуков назад, на команд­ный пункт, смот­рел на снег, на поля Подмосковья.

«Момент насту­пил. Самый момент», — рас­суж­дал Жуков.

Доло­жил он в Ставку Вер­хов­ного Глав­но­ко­ман­до­ва­ния, что готовы вой­ска к наступлению.

Дала Ставка при­каз к боям.

Ходики

Насту­пает Совет­ская Армия. Отхо­дят фаши­сты, сжи­гают всё на своём пути, минируют.

В одном из уце­лев­ших кре­стьян­ских домов вре­менно раз­ме­стился штаб гене­рала Кон­стан­тина Кон­стан­ти­но­вича Рокос­сов­ского. Про­сла­ви­лась армия Рокос­сов­ского в боях за Москву. Герои-пан­фи­ловцы сра­жа­лись именно в этой армии.

Очи­стили сапёры дом от фашист­ских мин. Штаб при­сту­пил к работе. Рокос­сов­ский, началь­ник штаба армии гене­рал Мали­нин и член Воен­ного совета армии гене­рал Лоба­чёв скло­ни­лись над кар­той. Нужно под­го­то­вить и пере­дать вой­скам сроч­ные распоряжения.

Однако в избу то и дело вхо­дят раз­лич­ные люди. Свои же штаб­ные работ­ники рады поздра­вить гене­ра­лов с успе­хом, от мест­ных жите­лей побла­го­да­рить за осво­бож­де­ние, офи­церы из штаба фронта — за свод­ками новостей.

Отры­вают от сроч­ной работы посе­ти­тели гене­ра­лов. Ко всему — при­е­хали кор­ре­спон­денты. Много и раз­ные. Про­сто жур­на­ли­сты, фото­кор­ре­спон­денты и даже один кино­опе­ра­тор с огром­ным шта­ти­вом и неук­лю­жей каме­рой. Набро­си­лись кор­ре­спон­денты на гене­ра­лов, как соколы на добычу. Осо­бенно усерд­ствует фотокорреспондент.

— Подой­дите, подой­дите сюда поближе, това­рищ коман­ду­ю­щий! — коман­дует Рокоссовскому.

— При­сядьте, това­рищ гене­рал, при­сядьте. — Это к началь­нику штаба гене­ралу Малинину.

— При­встаньте, това­рищ гене­рал, при­встаньте. — Это к члену Воен­ного совета гене­ралу Лобачёву.

Машет руками, коман­дует. Словно не они здесь гене­ралы, а он генерал.

Посмот­рел на кор­ре­спон­дента гене­рал Мали­нин. Чело­век он рез­кий, вспыль­чи­вый. Шеп­чет Рокоссовскому:

— Гнать их отсюда, това­рищ командующий!

— Не дели­катно. Нет, нет, — шеп­чет в ответ Рокоссовский.

Висят на стене часы-ходики. Тик-так, тик-так… — отби­вают время. Про­па­дают доро­гие минуты у гене­ра­лов. Часы ста­рые-ста­рые. Цифер­блат со щер­бин­кой. Одна стрелка чуть-чуть подо­гнута. Вме­сто гирь висят мешочки с какими-то грузилами.

Гля­нул Рокос­сов­ский на ходики, затем на кор­ре­спон­ден­тов и говорит:

— Доро­гие това­рищи, только очень прошу, не при­ка­сай­тесь и не под­хо­дите близко к часам, они заминированы.

Ска­зал и хитро гля­нул на гене­рала Малинина.

«Как зами­ни­ро­ваны! Тут всё про­ве­рено», — хотел было ска­зать Мали­нин. Однако Рокос­сов­ский делает ему знак: молчи, мол, молчи.

Про­мол­чал гене­рал Мали­нин. Понял, что Рокос­сов­ский решил при­пуг­нуть журналистов.

— Зами­ни­ро­ваны, — вновь повто­рил Рокоссовский.

Рас­счи­ты­вал Рокос­сов­ский — уйдут жур­на­ли­сты. А те и не думают.

По-преж­нему больше дру­гих ста­ра­ется фотокорреспондент:

— Станьте сюда, станьте сюда, това­рищ командующий…

— Пере­двинь­тесь чуть-чуть. Левее. Левее. Ещё левее. Отлично. Бла­го­дарю. — Это к гене­ра­лам Мали­нину и Лобачёву.

Затем совсем вплот­ную подо­шёл к ходи­кам. Излов­чился и снял так, что на одном снимке и гене­ралы, и ходики.

— Осто­рожно, они зами­ни­ро­ваны, — вновь гово­рит Рокоссовский.

— Ничего-ничего, — отве­чает фото­кор­ре­спон­дент. — Это даже ещё инте­рес­нее. Ред­кост­ный будет снимок.

Щёлк­нул отдельно ходики. Повер­нулся опять к гене­ра­лам. И дру­гие жур­на­ли­сты идут в атаку. И эти тер­зают военачальников.

Так и не полу­чи­лось ничего с выдум­кой у Рокос­сов­ского. Раз­вёл он руками, посмот­рел на Мали­нина, на Лобачёва:

— Не ожидал!

Повер­нулся к кор­ре­спон­ден­там. Руки поднял:

— Сда­юсь!

При­шлось Мали­нину «взяться» за журналистов.

Ушли жур­на­ли­сты. Усме­ха­ется Рокоссовский:

— Ишь, бое­вой народ.

Гля­нул на ходики.

Тик-так, тик-так… — отсчи­ты­вают время ходики.

Дом

Совет­ские вой­ска стре­ми­тельно про­дви­га­лись впе­рёд. На одном из участ­ков фронта дей­ство­вала тан­ко­вая бри­гада гене­рал-май­ора Кату­кова. Дого­няли врага танкисты.

И вдруг оста­новка. Взо­рван­ный мост впе­реди перед тан­ками. Слу­чи­лось это на пути к Воло­ко­лам­ску в селе Ново­пет­ров­ском. При­глу­шили тан­ки­сты моторы. На гла­зах ухо­дят от них фаши­сты. Выстре­лил кто-то по фашист­ской колонне из пушки, лишь сна­ряды пустил по ветру.

— Ауф­ви­дер­зеен! Про­щайте! — кри­чат фашисты.

— Бро­дом, — кто-то пред­ло­жил, — бро­дом, това­рищ гене­рал, через речку.

Посмот­рел гене­рал Кату­ков — пет­ляет река Маглуша. Круты берега у Маглуши. Не под­няться на кручи танкам.

Заду­мался генерал.

Вдруг появи­лась у тан­ков жен­щина. С нею мальчик.

— Лучше там, у нашего дома, това­рищ коман­дир, — обра­ти­лась она к Кату­кову. — Там речка уже. Подъём положе.

Дви­ну­лись танки впе­рёд за жен­щи­ной. Вот дом в лощине. Подъём от речки. Место здесь вправду лучше. И всё же… Смот­рят тан­ки­сты. Смот­рит гене­рал Кату­ков. Без моста не пройти тут танкам.

— Нужен мост, — гово­рят тан­ки­сты. — Брёвна нужны.

— Есть брёвна, — отве­тила женщина.

Осмот­ре­лись тан­ки­сты вокруг — где же брёвна?

— Да вот они, вот, — гово­рит жен­щина и пока­зы­вает на свой дом.

— Так ведь дом! — вырва­лось у танкистов.

Посмот­рела жен­щина на дом, на воинов.

— Да что дом — дере­вяшки-полешки. То ли народ теряет… О доме ль сей­час печа­литься, — ска­зала жен­щина. — Правда, Петя? — обра­ти­лась к маль­чику. Затем снова к сол­да­там: — Раз­би­райте его, родимые.

Не реша­ются тро­гать тан­ки­сты дом. Стужа стоит на дворе. Зима наби­рает силу. Как же без дома в такую пору?

Поняла жен­щина:

— Да мы в зем­лянке уж как-нибудь. — И снова к маль­чику: — Правда, Петя?

— Правда, маманя, — отве­тил Петя.

И всё же мнутся, стоят танкисты.

Взяла тогда жен­щина топор, подо­шла к краю дома. Пер­вой сама по венцу ударила.

— Ну что ж, спа­сибо, — ска­зал гене­рал Катуков.

Разо­брали тан­ки­сты дом. Навели пере­праву. Бро­си­лись вслед фаши­стам. Про­хо­дят танки по све­жему мосту. Машут руками им маль­чик и женщина.

— Как вас звать-вели­чать? — кри­чат тан­ки­сты. — Сло­вом доб­рым кого нам вспоминать?

— Куз­не­цовы мы с Петень­кой, — отве­чает, зардев­шись, женщина.

— А по имени, имени-отчеству?

— Алек­сандра Гри­го­рьевна, Пётр Иванович.

— Низ­кий поклон вам, Алек­сандра Гри­го­рьевна. Бога­ты­рём ста­но­вись, Пётр Иванович.

Догнали танки тогда непри­я­тель­скую колонну. Искро­шили они фаши­стов. Дальше пошли на запад.

Отгре­мела война. Отпля­сала смер­тями и бедами. Утихли её спо­лохи. Но не стёрла память люд­ские подвиги. Не забыт и подвиг у речки Маглуши. Поез­жай-ка в село Ново­пет­ров­ское. В той же лощине, на том же месте новый кра­су­ется дом. Над­пись на доме: «Алек­сан­дре Гри­го­рьевне и Петру Ива­но­вичу Куз­не­цо­вым за подвиг, совер­шён­ный в годы Вели­кой Оте­че­ствен­ной войны».

Пет­ляет река Маглуша. Стоит над Маглу­шей дом. С веран­дой, с кры­леч­ком, в рез­ных узо­рах. Окнами смот­рит на доб­рый мир.

Француженка

«Фран­цу­женка» — так сол­даты назвали пушку.

Когда сер­жанту Бара­бину впер­вые её вру­чили, гля­нул сол­дат и ахнул. Пушка была выпуска 1897 года. Выхо­дит, из неё деды ещё стреляли.

— Да-а‑а… — про­тя­нул солдат.

— Зато — фран­цу­женка, — гово­рят Барабину.

Пушка дей­стви­тельно была фран­цуз­ской. Во Фран­ции её изго­то­вили. Ещё в первую миро­вую войну попала она в Рос­сию. Ока­за­лась пушка на бата­рее, в кото­рой слу­жил Бара­бин в самые тяжё­лые часы Мос­ков­ской битвы. Много тре­бо­ва­лось тогда воору­же­ния. И вот слу­чайно где-то на артил­ле­рий­ских скла­дах было обна­ру­жено несколько ста­рых пушек. Были здесь пушки рус­ские, были англий­ские, была и фран­цуз­ская. Отпра­вили их на фронт. Фран­цуз­ская и доста­лась сер­жанту Барабину.

Артил­ле­рий­ская бата­рея, как пра­вило, состоит из четы­рёх пушек. Из четы­рёх состо­яла и бата­рея Бара­бина. Три пушки совре­мен­ные, новые, только что при­шед­шие с заво­дов. Чет­вёр­тая, Бара­бин­ская, — французская.

Долго бур­чал артил­ле­рист. Смот­рел на пушку, как на дитё нелю­би­мое. Всё раз­дра­жало сол­дата в пушке. И вид ста­рин­ный, и бьёт ближе дру­гих, и много возни, пока перезарядишь.

— Утиль, — бур­чал сол­дат. — Дои­сто­ри­че­ский век.

Сол­даты смеются:

— Зато — француженка.

Побур­чал-побур­чал Бара­бин, а затем и при­вык к фран­цу­женке. А когда под­бил пер­вый фашист­ский танк, даже рас­це­ло­вал пушку.

Кто-то ска­зал:

— Любовь начинается.

И не ошибся.

Сер­жант Бара­бин был пре­крас­ным артил­ле­ри­стом. Пре­крас­ным ору­жием стала в его руках и француженка.

Сра­жа­лась пушка на Мин­ском шоссе в армии, кото­рой коман­до­вал гене­рал Лео­нид Алек­сан­дро­вич Гово­ров. Сдер­жи­вала вме­сте с дру­гими натиск фаши­стов. И вот теперь вме­сте со всеми пошла вперёд.

Про­ез­жал как-то гене­рал Гово­ров мимо артил­ле­рий­ской пози­ции. Уви­дел необыч­ную пушку. Спро­сил у офи­цера, что за пушка.

— Фран­цу­женка, — отве­тили генералу.

Объ­яс­нили офи­церы гене­ралу, откуда пушка и как к ним попала.

— Да, нелёг­кие были дни, — ска­зал гене­рал Говоров.

А когда узнал, что фран­цу­женка танк под­била, даже похло­пал её по стволу.

— Спа­сибо, — ска­зал, — француженка.

Недолго после этого про­была пушка в вой­сках. Посту­пили с Урала новые пушки. Много тогда нового ору­жия для насту­па­ю­щих армий под Москву при­хо­дило. Нет уже больше нужды во фран­цу­женке. При­слали новую пушку и для сер­жанта Барабина.

Упёрся было Бара­бин. То да сё. При­вык, не отдаёт он свою фран­цу­женку. Однако при­каз есть при­каз. При­шлось артил­ле­ри­сту рас­статься с пушкой.

Обнял он её, расцеловал:

— Ну что ж, про­щай, родимая.

Пока­тила на склады опять фран­цу­женка. Слу­чи­лось так, что гене­рал Гово­ров через несколько дней вновь встре­тил Бара­бина. При­знал он сер­жанта. Спросил:

— Ну, как француженка?

Пока­зал Бара­бин на новую пушку. Была она даль­но­бой­ной, ско­ро­стрель­ной, самой послед­ней, самой совер­шен­ной конструкции.

— Да, время дру­гое, дру­гая сила, — ска­зал Говоров.

Сержант-лейтенант

Сер­жант Павел Бирю­ков слу­жил адъ­ютан­том у коман­ду­ю­щего стрел­ко­вым бата­льо­ном. Про­изо­шло это перед самым нашим наступ­ле­нием. Полу­чил Бирю­ков от коман­дира зада­ние отпра­виться на пере­до­вую, уста­но­вить связь с ротами.

Отпра­вился Бирю­ков. Идёт по обо­чине леса, вдруг видит — из леса выхо­дит колонна фаши­стов. Схва­тил Бирю­ков авто­мат, бро­сился за сосну, открыл по вра­гам огонь. Побе­жали фаши­сты. Однако быстро при­шли в себя. Поняли, что перед ними всего-то один рус­ский боец. Отве­тили они на огонь Бирю­кова своим огнём. Но и на помощь совет­скому сол­дату при­шли това­рищи. Завя­за­лась перестрелка.

Точно стре­лял Бирю­ков. Уже не стоит за сос­ной, а при­лёг. Выби­рает, как снай­пер, цели. При­це­лится. Скажет:

— Понес­лись! — и выпус­кает пули.

Снова при­це­лится. И снова:

— Впе­рёд, голубушки.

Не оши­ба­ются пули, точно летят в фашистов.

Не усто­яли фаши­сты. Отползли от опас­ного места. Побе­жали к своим окопам.

Нет бы Бирю­кову на этом бой посчи­тать окон­чен­ным. А он под­нялся и вслед за фашистами.

— Да куда ты! — кри­чат товарищи.

Не услы­шал, видать, боец. Несётся, кричит:

— Сда­вай­тесь!

Фаши­стов много, а он один.

— Сда­вай­тесь! — кри­чит. — Сдавайтесь!

Под­бе­жали фаши­сты к своим око­пам. Укры­лись. Но не спасли их окопы на этот раз. Вслед за ними вле­тел и Бирю­ков в траншею.

— Рус! — закри­чали фаши­сты. — Рус!

Кри­чат и те, кто спрыг­нули только сей­час в окопы, и те, кто в око­пах уже сидели. Не поняли фаши­сты в горячке боя, что из рус­ских у них в окопе только один сол­дат. И Бирю­ков в той же горячке боя, видимо, тоже не очень понял, что он один. Увлёкся сол­дат пого­ней. Вле­тел в окоп, полос­нул авто­ма­том, швыр­нул гранату.

Побе­жали фаши­сты. Те, что оста­лись живы, укры­лись в дру­гих траншеях.

В это время подо­спели на помощь к Бирю­кову наши сол­даты. Порав­ня­лись они с око­пом. Видят: жив, невре­дим Бирю­ков. Стоит в непри­я­тель­ском окопе, тро­феи счи­тает. Подо­брали сол­даты тро­феи: авто­маты, мино­мёт, фашист­ские пуле­мёты — восемь пуле­мё­тов одних доста­лось, — вер­ну­лись к своим позициям.

За свой геро­и­че­ский подвиг сер­жант Бирю­ков был награж­дён орде­ном. Одно­вре­менно ему было при­сво­ено зва­ние лейтенанта.

Поздрав­ляли его това­рищи. Радо­ва­лись успеху. Сол­даты все­гда сол­даты. Любят сол­даты шутку. Обни­мают Бирю­кова, бро­сают шутки:

— В окопы вбе­жал сер­жан­том, выбе­жал — лей­те­нан­том. Ещё два окопа май­о­ром будешь.

Через день нача­лось наступ­ле­ние. Офи­це­ром шёл Павел Бирю­ков в наступление.

Доватор

В боях под Моск­вой вме­сте с дру­гими вой­сками при­ни­мали уча­стие и казаки: дон­ские, кубан­ские, терские…

Лих, искро­мё­тен в бою Дова­тор. Ладно сидит в седле. Шапка-кубанка на голове.

Коман­дует гене­рал Дова­тор кава­ле­рий­ским каза­чьим кор­пу­сом. Смот­рят ста­нич­ники на генерала:

— Наших кро­вей — казацких!

Спо­рят бойцы, откуда он родом:

— С Дона.

— С Кубани!

— Тер­ский он, терский.

— Ураль­ский казак, с Урала.

— Забай­каль­ский, даур­ский, счи­тай, казак.

Не сошлись в еди­ном мне­нии казаки. Обра­ти­лись к Доватору.

— Това­рищ ком­кор, ска­жите, с какой вы станицы?

Улыб­нулся Доватор:

— Не там това­рищи, ищете. В бело­рус­ских лесах станица.

И верно. Совсем не казак Дова­тор. Бело­рус он. В селе Хотино, на севере Бело­рус­сии, неда­леко от города Полоцка — вот где родился ком­кор Доватор.

Не верят Дова­тору казаки:

— Шутки ком­кор пускает.

И снова:

— Тер­ский!

— Орен­бург­ский.

— Дон­ской!

— Кубан­ский!

— Ураль­ский!

— Братцы, да он же, счи­тай, забай­каль­ский, даур­ских кро­вей казак.

Ещё в авгу­сте — сен­тябре кон­ная группа Дова­тора ходила по фашист­ским тылам. Гро­мила склады, штабы, обозы. Сильно доста­лось тогда фаши­стам. Пошли слухи — 100 тысяч совет­ских кон­ни­ков про­рва­лось в тыл. Успо­ка­и­вают сол­дат фашист­ские гене­ралы. Отдают даже спе­ци­аль­ный при­каз. А в этом при­казе: «Не верьте слу­хам! Слухи о том, что в тыл наших войск про­рва­лось 100000 кава­ле­ри­стов про­тив­ника, пре­уве­ли­чены. Линию фронта пере­шло всего 18000». А на самом деле в кон­ной группе Дова­тора было только 3000 человек.

Когда совет­ские вой­ска под Моск­вой пере­шли в наступ­ле­ние, казаки Дова­тора снова про­рва­лись в фашист­ский тыл.

Боятся фаши­сты совет­ских кон­ни­ков. За каж­дым кустом им казак мерещится…

Назна­чают фашист­ские гене­ралы награду за поимку Дова­тора — 10 тысяч немец­ких марок.

Рыщут люби­тели денег и славы. Ловят в меч­тах Дова­тора. Исче­зает, как дым, Дова­тор. Повы­шают фаши­сты цену. 20 тысяч марок за поимку совет­ского гене­рала. Рыщут люби­тели денег и славы, хва­тают в меч­тах Доватора.

Как гроза, как весен­ний гром, идёт по фашист­ским тылам Доватор.

Бро­сает фаши­стов в дрожь. Проснутся, ветра услы­шав свист.

— Дова­тор! — кри­чат. — Доватор!

Услы­шат удар копыт.

— Дова­тор! Доватор!

Повы­шают фаши­сты цену. 50 тысяч марок назна­чают они уме­лому. Лежат без хозя­ина эти деньги. Как сон, как миф, для вра­гов Доватор.

Едет вер­хом на коне Дова­тор. Легенда сле­дом за ним идёт.

Наташка

Среди лесов и полей Под­мос­ко­вья зате­ря­лось неболь­шое село Сер­ге­ев­ское. Стоит оно лад­ное-лад­ное. Избы словно только роди­лись на белый свет.

Любит Наташка своё Сер­ге­ев­ское. Рез­ные ставни. Рез­ные кры­лечки. Колодцы поют здесь песни. Калитки поют здесь песни. Басом скри­пят ворота. Сорев­ну­ются в крике голо­си­стые петухи. Хороши леса и рощи. Малина в лесах, ореш­ник. Хоть на возах вывози грибы.

Любит Наташка своё Сер­ге­ев­ское. Речка жур­чит здесь Воря. Хороши берега у Вори. Травка. Песо­чек. Скло­ни­лись ивы. Рыбий под вечер всплеск.

И люди в Сер­ге­ев­ском тоже осо­бые. Добрые-добрые!

Солнце Наташке све­тит. Люди Наташке све­тят. Дарит улыбки мир.

И вдруг обо­рва­лось всё, как сон, как тропа над кру­чей. Кон­чи­лась мир­ная жизнь в Сер­ге­ев­ском. Опа­лила война округу. Попало к вра­гам Сергеевское.

Всту­пили в село фаши­сты. Раз­ме­сти­лись фаши­сты в кре­стьян­ских избах. Выгнали жите­лей всех на улицу.

В погре­бах и зем­лян­ках укры­лись люди. Живут все в страхе, как тём­ной ночью. До самой зимы, до снега в руках у вра­гов нахо­ди­лось Сер­ге­ев­ское. Но вот доле­тела сюда кано­нада. Сверк­нула радость — идут свои!

— Свои!

Ждут в Сер­ге­ев­ском избав­ле­ния. Ожи­дают Совет­скую Армию. И вдруг обе­жали фаши­сты погреба и зем­лянки. Выгнали снова людей на улицу. Согнали в сарай, что стоял на краю Сер­ге­ев­ского. Закрыли на все засовы.

Смот­рит Наташка: вот мамка, вот бабка, соседи, соседки. Полно народа.

— Чего нас, мамка, в сарай загнали? — лезет Наташка.

Не пони­мает, не знает, не может отве­тить мать.

Силь­нее слышна за селом кано­нада. Радость у всех:

— Свои!

И вдруг кто-то тихо, затем что есть силы:

— Горим!

Гля­нули люди. Дым пова­лил сквозь щели. Огонь побе­жал по брёвнам.

— Горим!

Бро­си­лись люди к две­рям сарая. Закрыты двери на все засовы. Даже сна­ружи чем-то тяжё­лым подпёрты.

Всё больше и больше в сарае огня и дыма. Зады­хаться начали люди. Не хва­тает Наташке воз­духа. Пламя пол­зёт к шубейке. Уткну­лась, при­жа­лась Наташка к матери. Ослабла, забы­лась девочка. Сколько вре­мени про­шло — не знает. Вдруг слышит:

— Наташка! Наташка!

Открыла глаза Наташка. Не в сарае она, на снегу, под чистым небом. Ясно Наташке — успели наши, при­шло спа­се­ние. Улыб­ну­лась Наташка и вновь забылась.

Пере­несли её в дом. Отле­жа­лась, к утру попра­ви­лась. А утром побе­жала девочка по селу. Как име­нин­ник стоит Сер­ге­ев­ское. Запели опять калитки. Запели опять колодцы. Заго­во­рили ворота басом. Бежит Наташка. Снег под ногами хру­стит, искрится, озорно белиз­ной свер­кает. Добе­жала до речки Вори. Взле­тела на кручу. Оста­но­ви­лась вдруг, замерла. Холм из све­жей земли над Ворей. Крас­ная звёз­дочка сверху вко­пана. Дощечка под звёз­доч­кой. На дощечке идут фами­лии. Смот­рит на холм Наташка. Два сол­дата рядом стоят с лопатами.

— Кто здесь такие, дяденьки? — пока­зала на холм Наташка.

Посмот­рели бойцы на девочку.

— Спа­си­тель здесь твой лежит.

Войны без смер­тей не бывает. Сво­бода нелёг­кой ценой достаётся.

Тулупин

Стрел­ко­вая рота всту­пила в село. Правда, не пер­вой. Осво­бо­дили село дру­гие. Ещё утром бежали отсюда фашисты.

Идут сол­даты вдоль глав­ной улицы. Сохра­ни­лось село. Быстро бежали фаши­сты. Ни сжечь, ни раз­ру­шить ничего не успели.

Подо­шли сол­даты к край­нему дому. Дом-пяти­сте­нок. Калитка. Ворота. На воро­тах напи­сано что-то. Заин­те­ре­со­ва­лись сол­даты. Читают: «Про­щай, Москва, ухо­дим в Бер­лин. Ефрей­тор Беккерс».

— Вот это здо­рово, — рас­сме­я­лись сол­даты. — Зна­чит, про­щай, Москва, про­щай, надежды.

— Хоть и фашист, а вер­ную над­пись сделал.

При­смот­ре­лись сол­даты, а внизу и ещё слова. Кто-то при­писку сде­лал. Читают бойцы при­писку: «Ничего, дого­ним. Рядо­вой Тулупин».

Рас­сме­я­лись солдаты:

— Вот это по-нашему!

— Вот моло­дец Тулупин!

— Мужик с голо­вой, выходит.

Понра­ви­лось бой­цам сол­дат­ское добав­ле­ние. Инте­ресно им узнать о судьбе Тулу­пина. Может, Тулу­пин фаши­ста уже догнал?

Идут впе­рёд сол­даты. Всюду наво­дят о Тулу­пине справки. Кого ни встре­тят — пехо­тин­цев, тан­ки­стов, артил­ле­ри­стов — сразу с вопросом:

— Нет ли у вас Тулупина?

Фами­лия не очень частая. Ско­рее, ред­кая. Не попа­да­ется им Тулупин.

Зашли сол­даты за Можайск, за Медынь, дальше фаши­стов гонят. Нет и нет, не встре­ча­ется им Тулу­пин. И вдруг в одном месте…

— Есть, — гово­рят, — Тулупин.

Кину­лись сол­даты к бойцу:

— Тулу­пин?

— Тулу­пин.

— Писал на воротах?

— На каких на воро­тах? — пора­зился боец.

Объ­яс­няют солдаты.

— Нет, не писал, — отве­чает Тулупин.

Огор­чи­лись солдаты:

— Не тот Тулупин.

Про­дол­жает армия рат­ный путь. Дви­жутся впе­рёд сол­даты, осво­бож­дают род­ную землю. Насту­пают сол­даты и всюду:

— Есть ли у вас Тулупин?

— Есть ли у вас Тулупин?

И вот…

— Есть, — гово­рят, — Тулупин.

Бро­си­лись сол­даты к бойцу:

— Тулу­пин?

— Тулу­пин.

— Писал на воротах?

— На каких на воро­тах? — пора­зился боец.

Объ­яс­няют солдаты.

— Нет, не писал, — отве­чает Тулупин.

— Э‑эх, снова не тот, — огор­чи­лись солдаты.

— Не повезло.

Много кило­мет­ров про­ша­гали впе­рёд сол­даты. Про­дол­жают искать Тулу­пина. Тре­во­житься стали солдаты:

— Может, ранен, попал в санбат?

— Может, убит Тулупин?

И вдруг:

— Есть Тулупин!

— Тулу­пин?

— Тулу­пин.

— Тот самый?

— Сда­ётся, тот.

Повстре­ча­лись сол­даты с Тулу­пи­ным и сразу ему про Беккерса.

— Бек­керс… Бек­керс? — стал вспо­ми­нать сол­дат. — Ах, Бек­керс! Догнали, догнали его, родимые!

Ожи­ви­лись солдаты:

— Давно?

— С месяц уже, считай.

Довольны сол­даты — попался Бек­керс. Лезут опять к Тулупину:

— Здо­рово ты на воротах…

— Что на воротах?

— Здо­рово ты написал.

— Что напи­сал? — пора­зился боец. — На каких на воро­тах?! — стоит, на сол­дат удив­лённо смотрит.

Вот так дела. Ясно сол­да­там — снова не тот Тулупин.

Заго­во­рили опять о Беккерсе.

— Помню Бек­керса, помню, — повто­ряет Тулу­пин. — Как же, помню пол­ков­ник Бек­керс. Нашей ротой был схва­чен в плен.

— Пол­ков­ник? — сму­ти­лись сол­даты. (На воро­тах писал ефрейтор.)

— Пол­ков­ник, — ска­зал Тулупин.

Ясно теперь сол­да­там, что и Бек­керс совсем не тот.

Про­сти­лись сол­даты. Дальше пошли походом.

Сожа­леют солдаты:

— Эх, Бек­керс не тот и не тот Тулупин.

Тут же со всеми шагает стар­шина Задо­рож­ный. Посмот­рел на дру­зей Задорожный:

— Тот — не тот! Да в этом ли разве дело. Братцы, хва­тай за суть. Время смотри какое. Не бек­керсы ныне тес­нят Тулу­пи­ных. Фаши­стов Тулу­пины нынче бьют.

Насту­пает Совет­ская Армия. На нашей улице нынче празд­ник. Мно­жится счёт побед.

Партийная работа

Иван Михай­ло­вич Скач­ков был пер­вым сек­ре­та­рём Можай­ского город­ского коми­тета Ком­му­ни­сти­че­ской пар­тии. Любили его в рай­оне. Скач­ков чело­век дело­вой, энер­гич­ный. Да и пар­тий­ная орга­ни­за­ция в Можай­ске силь­ная, друж­ная. Во время боёв под Можай­ском нема­лую помощь можай­ские ком­му­ни­сты ока­зали Совет­ской Армии.

Храбро сра­жа­лись тогда вой­ска. Однако сила была у фаши­стов. Оста­вили наши вой­ска Можайск. Ушёл и Скач­ков с войсками.

Вспо­ми­нали в Можай­ске пар­тий­ного сек­ре­таря. Где он? Жив, невре­дим? Погиб ли в бою? А может, в дру­гом рай­оне помощь вой­скам ока­зы­вает. А может, и так: на важ­ной пар­тий­ной Скач­ков работе.

Насту­пили в Можай­ске тяжё­лые, чёр­ные дни. В цен­тре города фаши­сты поста­вили висе­лицу. У вок­зала и на базар­ной пло­щади устро­или тюрьмы для непо­кор­ных. Редко пустует висе­лица. Допросы и пытки не прекращаются.

Но не сми­ри­лись можайцы. Ушли в пар­ти­заны. Есть Север­ный пар­ти­зан­ский отряд, есть Южный. Воз­глав­ляет отряды това­рищ Михай­лов. Ходят слухи, мол, опыт­ный командир.

Чудеса тво­рятся вокруг Можайска.

Шёл лесом по Сав­вин­ской дороге фашист­ский танк. Тянул сзади при­цеп с пехо­той. В лес зашёл, а оттуда не вышел. Утром видят фаши­сты — танк взо­рван, пере­би­той лежит пехота.

Направ­лялся в село Обля­ни­щево фашист­ский отряд во главе с офи­це­ром. Шли сол­даты гра­бить кре­стьян: за мас­лом, за хле­бом, за сеном для лоша­дей. Не дошли до села фаши­сты. Спят веч­ным сном на лес­ной поляне.

Нашёлся в Можай­ске пре­да­тель. Сде­лали фаши­сты каким-то важ­ным его началь­ни­ком. Как началь­ству отвели каби­нет. Загля­нули фаши­сты как-то к нему в каби­нет. Мёрт­вым лежит предатель.

При­были под Можайск на аэро­дром Вату­лино новые фашист­ские само­лёты. Только сели, только раз­ме­сти­лись в зем­лян­ках лёт­чики, как тут тре­вога. При­ле­тели совет­ские бом­бар­ди­ров­щики, уни­что­жили фашист­ские самолёты.

При­шли на попол­не­ние в фашист­скую армию танки, пушки и мощ­ные тягачи. Ско­пи­лись они у дере­вень Кле­мен­тьево и Гор­бово. Только стали коман­диры решать — кому, в какой полк и сколько всего напра­вить, как в небе снова появи­лись совет­ские лёт­чики. Поле­тели на фашист­скую тех­нику бомбы. Сме­шали металл с землёй.

Не пре­кра­ща­ются чудеса под Можай­ском. Да и не только здесь. Под Воло­ко­лам­ском, под Рузой, под Истрой, Малым Яро­слав­цем, Боров­ском, Нарой всюду горит под вра­гами земля. Мсти­тель за горло берёт врага.

94 дня про­был Можайск под фашист­ской нево­лей. Но верили люди в нашу победу. И радост­ный час насту­пил. Про­гнали отсюда фаши­стов. Снова Можайск советский.

Собра­лись на митинг жители.

— Слово имеет руко­во­ди­тель пар­ти­зан­ского дви­же­ния Можай­ского рай­она това­рищ Михайлов.

Гля­нули люди — так это ж Скач­ков. Иван Михай­ло­вич Скач­ков, их сек­ре­тарь пар­тий­ный. Бое­вой орден на груди у Скач­кова. Ясно людям: так вот где он был. Вот за что орден ему в награду.

Кон­чился митинг. Спу­стился Скач­ков с три­буны. Обсту­пили его горо­жане. Подо­шёл к Скач­кову и ста­рик Мат­вей Ели­за­ро­вич Мас­лов. Смот­рит на орден:

— Вот оно как. А мы-то думали, Иван Миха­лыч, ты-то был на важ­ной пар­тий­ной работе.

Улыб­нулся Скачков:

— Не ошибся, Мат­вей Ели­за­рыч. Так и есть, на пар­тий­ной я был работе. На пар­тий­ной и очень важной.

Трое

Оста­шев­ский район — глу­бин­ный, даль­ний в Мос­ков­ской обла­сти. Деревня Бута­ково в Оста­шев­ском рай­оне — даль­няя. Отсту­пали фаши­сты через Бута­ково. Тяну­лись с утра и до самого вечера. Не успели пройти всё засветло. Один из фашист­ских отря­дов остался в деревне на ночь. Избы здесь спа­лены. В зем­лян­ках укры­лись жители.

Однако на окра­ине деревни сохра­нился боль­шой сарай. В нём и раз­ме­сти­лись фаши­сты на ночь.

Хорошо им под кры­шей. Ветер не дует. Снег не сып­лет. Только холод страш­ный стоит в сарае.

О тепле, о костре стали меч­тать фаши­сты. Покру­ти­лись вокруг сарая: не видно ли рядом дров? В лес же идти опасно. Разыс­кали щепок, собрали малость. Зажгли. Огонь улыб­нулся теп­лом и замер. Лишь запах дыма, тепла оста­вил. Драз­нит фаши­стов запах.

При­жа­лись сол­даты покрепче друг к другу. Стали дре­мать фаши­сты. Вдруг слы­шат скрип на снегу за сараем. Встре­пе­ну­лись сол­даты. Авто­маты немедля в руки. Ясно вра­гам: «Пар­ти­заны!» Однако видят — идут ребята. Школь­ники. Трое. Сапоги на одном огром­ные. Дру­гой в тре­ухе доб­рот­ном заячьем. Тре­тий сол­дат­ским рем­нём затянут.

Подо­шли маль­чишки, оста­но­ви­лись. Смот­рят на них фаши­сты. Не опус­кают пока автоматы.

— Пар­ти­заны?! — взвизг­нул один из фаши­стов. Взвизг­нул и сам сму­тился. Видит же он и дру­гие видят — перед ними стоят ребята.

Отде­лился от маль­чи­шек тот, что в тре­ухе. Был он ростом чуть-чуть повыше. Шаг­нул к сараю. Рас­смот­рели фаши­сты за спи­ной у под­ростка что-то.

— Цурюк! Назад! — закри­чали фашисты.

Оста­но­вился маль­чишка. Ношу на землю сбро­сил. Смот­рят фаши­сты охапка лежит с дровами.

— Берите, — ска­зал мальчишка.

Вырва­лось тут у сол­дат удивление:

— О‑о-о! Гут! Карашо!

Опу­стили они авто­маты! Дал под­ро­сток сиг­нал това­ри­щам. Ото­шли на минуту двое. Ото­шли и тут же вер­ну­лись. И у этих охапки в руках с дровами.

Вспых­нул огонь в сарае. Потя­нуло теп­лом от дров. Греют руки сол­даты, спины. Чуть ли не лезут в костёр с ногами.

Понра­ви­лись им ребята. И тот, что в тре­ухе заячьем, и тот — в сапо­гах огром­ных, и тот, что сол­дат­ским рем­нём затянут.

Пылает костёр. Дрова, как сахар в горя­чем ста­кане, тают. Пока­зал на дрова тот, что в тре­ухе, обра­тился к фашистам:

— Нох? Ещё?

— Нох! Нох! — закри­чали в ответ фашисты.

Ушли ребята. Где-то ходили. Вер­ну­лись снова. Снова дрова в руках. Сло­жили ребята дрова в сто­ронку. А тот, что в тре­ухе, явился со связ­кой хво­ро­ста. Ски­нул он хво­рост — и прямо в костёр всю связку. Ещё силь­нее взмет­ну­лось пламя.

Побе­жало тепло ручьями. Довольны фашисты:

— О‑о-о! Гут! Карашо!

Смот­рят, а где же маль­чишки? Сдуло их словно ветром.

Посмот­рели сол­даты на тьму, в ворота. И в ту же секунду раз­дался стра­шен­ный взрыв. Раз­нёс он сарай, а с ним и фаши­стов. В связке хво­ро­ста были зало­жены две про­ти­во­тан­ко­вые мины.

Много отваж­ных подви­гов совер­шили под Моск­вой пар­ти­заны. Чем могли, помо­гали взрос­лым под­ростки и дети. Осо­бенно тут, в Оста­шев­ском рай­оне. Юным совет­ским пат­ри­о­там ныне памят­ник здесь стоит. В Оста­шеве. На пло­щади. В самом центре.

Папка

Погиб у Филиппки отец. В пер­вые дни войны. В боях под горо­дом Мин­ском. Мал Филиппка — четыре года. Скрыла горе от сына мать.

Лезет Филиппка к матери:

— Наш папка воюет? Нас защи­щает? Фаши­стов бьёт?

При­жмёт жен­щина сына к груди покрепче:

— Воюет, сыно­чек, воюет. Так точно, Филиппка, бьёт.

Бежит по селу Филиппка:

— Наш папка фаши­стов бьёт! Наш папка фаши­стов бьёт!

Живёт Филиппка в Мос­ков­ской обла­сти. Неда­леко от города Рогачёва.

Отпо­лы­хало воен­ное лето. Осень при­шла на смену. Нава­ли­лась беда на село, на округу. Чёр­ной сво­рой про­рва­лись сюда фаши­сты. Танки, пушки вошли в село.

— Сла­вян­ское быдло! — кри­чат фашисты.

— Пар­ти­заны! — кри­чат фашисты.

Страшно Филиппке, при­жмётся к матери:

— А где же папка? Спа­сёт нас папка?

— Спа­сёт, — отве­чает женщина.

Шеп­чет Филиппка дру­зьям, соседям:

— Спа­сёт нас папка, побьёт фашистов…

Ждут не дождутся кол­хоз­ники избав­ле­ния. И вот радость как ветер в село ворва­лась. Раз­биты фаши­сты. Гонят наши вра­гов от Москвы на запад.

Скоро и здесь, под Рога­чё­вом, послы­шался звук канонады.

— Папка идёт! Папка идёт! — закри­чал Филиппка.

Дожда­лись кол­хоз­ники свет­лого часа. Проснулся Филиппка как-то, узнаёт: бежали фаши­сты, село свободно.

Бро­сился маль­чик к матери:

— Папка при­шёл? Папка пришёл?

— При­шёл, — как-то тихо ска­зала мать.

— Где же папка?! — кри­чит Филиппка.

— Дальше пошёл, сынок…

Побе­жал Филиппка по сель­ской улице:

— Нас папка осво­бо­дил! Нас папка освободил!

Повстре­чался Филиппке Гришка. В два раза старше Филиппки Гришка. При­свист­нул Гришка:

— «Осво­бо­дил»! Да он под Мин­ском ещё убитый.

Насу­пился Филиппка. В кулачки собра­лись ручонки. На Гришку вол­чон­ком смот­рит. Какой уби­тый! Ска­жет же этот Гришка!

— Осво­бо­дил! Осво­бо­дил! — вновь закри­чал Филиппка.

Про­хо­дил здесь ста­рик Тимо­фей Дани­лыч. Бро­сился маль­чик к деду. Торо­пится, про отца, про Гришку ему рассказывает.

— Правда, папка побил фашистов?

Посмот­рел дед на Филиппку, вспом­нил про Минск, где гру­дью стал на пути у фаши­стов Филипп­кин отец, дру­гие места, где дру­гие бойцы гру­дью, как кам­нем, стали.

— Правда, — ска­зал Тимо­фей Дани­лыч. При­жал он к себе Филиппку. — Без него, без отца тво­его, не было бы нашей, сынок, победы.

Побе­жал по селу мальчишка:

— Папка при­нёс победу! Папка при­нёс победу!

Кто же ска­жет: не прав Филиппка?

Не каж­дому выпало в той гроз­ной войне дожить до вели­кого Дня Победы. Но каж­дый, кто бился тогда с вра­гом под Бре­стом, под Мин­ском, под Ленин­гра­дом, Одес­сой, под Сева­сто­по­лем, Кие­вом, Смо­лен­ском, Вязь­мой, по всем про­сто­рам земли совет­ской, — был частью вели­кой победы нашей. Каж­дый — живой и мёртвый.

Верно кри­чал Филиппка. Вырас­тет маль­чик, по праву ска­жет: «Папка Родине нашей при­нёс победу. Папка Родину нашу от раб­ства спас».

Слава вам, наши отцы и деды. Сынов­ний поклон героям.

Активный отдых

Насту­пала стрел­ко­вая рота. Шагала, шагала она на запад. Устали бойцы от боёв, от воен­ного грома. Дали сол­да­там отдых.

Рас­по­ло­жи­лась рота в селе над Гжа­тью. Спит подо льдом, под сне­гами Гжать. Тишь ско­вала сей­час округу. Отгре­мели кру­гом бои. Яви­лись сол­даты в село под вечер. Раз­ме­сти­лись в уце­лев­ших от боя избах. Уснули, как в дет­стве, бла­жен­ным сном.

Только уснули:

— Тре­вога! Тревога!

Гре­мит:

— Подъём!

Под­ня­лись в момент сол­даты. Полу­шубки — на плечи, вин­товки — в руки. Снова в строю солдаты.

Ока­за­лось, из наших тылов к своим доли­ной Гжати про­ры­ва­лась какая-то часть фашист­ская. Всту­пили сол­даты в бой. Окру­жили, раз­били они фашистов.

Вер­ну­лись сол­даты к покою, к избам.

Утром просну­лись, про­шлись по улице. В деревне лишь треть домов. Лиз­нула деревню война огнём. Уходя, спа­лили две трети домов фаши­сты. Трубы тор­чат и печи.

В зем­лян­ках, в ямах, чуть ли не в норах живут пого­рельцы. Смот­рят сол­даты на трубы, на печи, на ямы, норы. Кто-то ска­зал несмело:

— А ну-ка, братва, поможем!

Заки­пела кру­гом работа. Топоры, как дятел, носами в брёвна. Пилы буль­до­гом вце­пи­лись в сосны.

Из пепла, из снега под­ня­лись избы. Трубы, как стражи, вен­чают крыши.

Завер­шили сол­даты в селе работу. Осмот­рели теперь округу. Вышли к замёрз­шей Гжати. Сваи тор­чат из Гжати. Был здесь недавно мост.

Посмот­рели сол­даты на лёд, на сваи:

— А ну-ка, братва, наладим!

Заки­пела опять работа. День не про­шёл, как снова доски легли над Гжа­тью, перила схва­ти­лись за оба берега.

Закон­чили мост сол­даты. Снова идут окру­гой. Смот­рят — на взгорке школа. Вер­нее, то, что оста­лось теперь от школы.

Посмот­рели сол­даты на битый камень. Кто-то ска­зал несмело:

— А ну-ка, братва, докажем!

Заки­пела и здесь работа. Лихи сол­даты в труде, в работе. Много умель­цев в стрел­ко­вой роте. Снова школа на преж­нем месте. Снова наря­ден взгорок.

Довольны сол­даты. Идут в деревню. При­шли в деревню. Гре­мит команда:

— Стройся! Стройся! Закон­чен отдых!

Повзводно стала в шеренгу рота.

— Смирно! Налево! Песню!

Шаг­нула стрел­ко­вая рота. Взви­лась над ротой песня. Заша­гали сол­даты в свою дивизию.

Яви­лись они в диви­зию. Гене­ралу доклад о роте:

— При­была с отдыха рота.

— Как отдыхалось?

— Пол­ный во всём порядок.

— А точнее?

Узнал гене­рал про бой с фаши­стами, про мост, про дома, про школу. Посмот­рел гене­рал на сол­дат, на роту:

— Бла­го­дарю. Ну что ж, актив­ный, выхо­дит, отдых.

Пасть

Рядо­вой Евстег­нюк фаши­ста пой­мал на палец. Как карась на крю­чок, фашист­ский сол­дат на палец к бойцу попался. Вот как слу­чи­лось это. Зима. Насту­пали наши. Был Евстег­нюк в раз­ведке. В раз­ведке не в пер­вый раз. Зада­ние важ­ное — нужно добыть «языка», то есть схва­тить кого-нибудь из фашист­ских сол­дат и невре­ди­мым доста­вить в часть.

Вышел сол­дат в раз­ведку. Пере­сек неза­метно перед­ний край, пере­шёл через линию фронта, ока­зался в «гостях» у фашистов.

Вечер. Зим­ний. Ран­ний. Река Протва. Про­рубь в Про­тве. Тропа. Ходят по этой тропе за водой фаши­сты. Тут у тропы и засел сол­дат. Под­жи­дает боец добычу.

Только осто­рожны на ред­кость стали сей­час фаши­сты. Нет бы бежать к воде в оди­ночку. Ходят к воде с охраной.

Наблю­дает за ними совет­ский раз­вед­чик. Вот шагает один с вед­ром, сле­дом дру­гой — с авто­ма­том. Вот трое про­шли. Один с вед­ром, двое дру­гих с авто­ма­тами. Вот снова трое — один с вед­ром, с руч­ным пуле­мё­том двое.

Таких не возь­мёшь без шума.

Сидит Евстег­нюк, выжи­дает. Час про­си­дел, на исходе вто­рой. Про­дрог Евстег­нюк, про­мёрз. Коче­неют спина и руки. Однако сидит выжи­дает. Знает: лишь упор­ных удача ждёт.

Дождался раз­вед­чик своей минуты.

Видит — на тропе появился сме­лый. Без охраны бежит фашист. Пере­би­рает ногами, торо­пится. Вот добе­жал до про­руби. Зачерп­нул фашист воду. Бежит назад. Тут и вырос перед ним Евстег­нюк. Пытался схва­тить за горло, чтобы пик­нуть сол­дат не мог. Да, видать, в тем­ноте Евстег­нюк про­мах­нулся. Дви­нул в этот момент голо­вой фашист. Рот при­от­крыл для крика. И вот уго­дил Евстег­нюк гит­ле­ров­скому сол­дату паль­цем прямо в откры­тый рот. Уго­дил, и в ту же секунду фашист­ский рот, как кап­кан, захлоп­нулся. У фаши­ста от страха слу­чился шок. Сжа­лись зубы, назад ни с места. Мёрт­вой хват­кой схва­тили палец. Что же тут делать? Так и повёл через линию фронта совет­ский раз­вед­чик фаши­ста в плен.

При­был раз­вед­чик в часть. Видят его сол­даты. Не сразу пой­мут, в чём дело:

— Глянь, глянь — Евстег­нюк за губу воло­чит фашиста!

И верно, издали кажется, что раз­вед­чик ведёт за губу солдата.

Узнав, в чём дело, сме­я­лись до слёз солдаты:

— Евстег­нюк карася поймал!

— Сом на крю­чок попался!

Пыта­лись сол­даты челю­сти раз­жать у фаши­ста. Ста­ра­лись и так и этак.

— Щипом, щекот­кой его возьми!

— Шты­ком надави!

— Дёрни за нос, за ухо!

Бьются сол­даты. Не рас­тя­нут упря­мые челю­сти. Хоть волоки домкрат.

Стоит Евстег­нюк под обстре­лом смеш­ков сол­дат­ских. Ситу­а­ция — глу­пее не может быть. Рука с зажа­тым паль­цем, как назло, у сол­дата пра­вая. Ни честь отдать началь­ству. А вдруг как тре­вога! А вдруг как бой! Будь ты про­клят, «язык» фашистский!

Кон­чи­лось тем, что повели к вра­чам в мед­сан­бат сол­дата. Тут и раз­жали фаши­сту пасть.

Довольны сол­даты:

— Ура! Разжали!

Нашёлся один смекалистый:

— Не эта важна. Не эта. Занес­лись на Москву фаши­сты. Вот какую раз­жали пасть!

«Какой род войск сражается?»

Насту­пают совет­ские вой­ска. Бьют фаши­стов с востока, с севера, с юга. Несо­кру­шимо идут вперёд.

При­е­хал как-то коман­ду­ю­щий Запад­ным фрон­том гене­рал армии Жуков вме­сте со штаб­ными офи­це­рами к перед­нему краю боя. Смот­рит, как насту­пают вой­ска, любуется.

— Молодцы, молодцы! — приговаривает.

Смот­рел-смот­рел и вдруг к офи­це­рам, сто­яв­шим рядом:

— Какой род войск сражается?

В это время с кри­ком «Ура!» как раз устре­ми­лась впе­рёд пехота.

— Пехота, — отве­тили офи­церы, — това­рищ коман­ду­ю­щий. Пехота — матушка полей.

— Верно, верно, пехота, — согла­ша­ется Жуков.

Постоял-постоял и снова:

— Так какой же род войск дерётся?

Пере­гля­ну­лись офи­церы. Разве неверно они ответили?

В это время как раз уси­лила огонь артил­ле­рия. Хорошо, отлично стре­ляют совет­ские пуш­кари. Нет фаши­стам от них пощады. А вот и «катюши» послали залп. Мет­нули металл и пламя. Сров­няли с зем­лёй фашистов.

Повер­нулся Жуков к офи­це­рам, ждёт, что отве­тят ему.

— Артил­ле­рия, това­рищ коман­ду­ю­щий! — крик­нули офи­церы. Ар-тил­ле­рия — бог войны.

— Верно, верно, артил­ле­рия, — согла­ша­ется Жуков.

Про­дол­жает сле­дить за боем.

— Эх, молодцы, эх, молодцы! — И снова к офи­це­рам с тем же вопро­сом: Так какой же род войск дерётся?

Пожали офи­церы пле­чами. Как же понять коман­ду­ю­щего? Разве ошиб­лись они в ответе? Видят офи­церы — ждёт гене­рал ответа. Загро­хо­тали в это время совет­ские танки. Желез­ным пото­ком пошли вперёд.

— Танки, това­рищ коман­ду­ю­щий! Танки! — крик­нули офицеры.

— Верно, танки, — согла­ша­ется Жуков. — Орлы, молодцы танкисты!

Любу­ется сокру­ши­тель­ным натис­ком гене­рал. Постоял-постоял и снова:

— Так какие вой­ска сражаются?

Стоят офи­церы в недо­уме­нии. При­тихли, не рвутся впе­рёд с ответом.

В это время как раз начали атаку совет­ские само­лёты. Ухнули моло­том бомбы. Земля устре­ми­лась к небу.

— Ну, ну, — ожи­дает ответа Жуков.

— Авиа­ция, — кто-то ска­зал несмело. — Авиа­ция, това­рищ коман­ду­ю­щий. Наши воз­душ­ные соколы.

— Верно, — согла­ша­ется Жуков. — Слава совет­ским соко­лам. — Накло­нился к своим офи­це­рам и тихо: — Так какой же род войск дерётся?

Сби­лись с толку совсем офи­церы. Не знают, что и отве­тить. Выждал минуту Жуков. Пока­зал рукой на штурмующих.

— Непо­бе­ди­мый, — ска­зал, улы­ба­ясь, Жуков.

Побед­ным шагом идут вой­ска. Давят они фашистов.

11 тысяч насе­лён­ных пунк­тов осво­бо­дила Совет­ская Армия в боях под Моск­вой. Раз­гро­мила 38 фашист­ских диви­зий. Во всей Европе не было силы, кото­рая могла бы нане­сти пора­же­ние гит­ле­ров­цам. И вот ока­за­лась такая сила — наша Совет­ская Армия. На 100, а во мно­гих местах и на 250 кило­мет­ров ото­гнали от Москвы наши вой­ска захват­чи­ков. Вели­кая битва под Моск­вой закон­чи­лась сокру­ши­тель­ным раз­гро­мом фашистов.

Стоит Жуков, смот­рит, как насту­пают вой­ска. Любуется.

— Так какой же род войск сра­жа­ется? — пере­спро­сил коман­ду­ю­щий у офицеров.

— Непо­бе­ди­мый! — отве­тили дружно ему офицеры.

Три приятеля с Волхонки

Гошка, Витька и Алёшка – три приятеля с Волхонки.

В дни обороны Москвы население города не только уходило в ряды ополченцев, не только помогало в сооружении оборонительных рубежей и укреплений. Все, кто мог, стали к станкам московских заводов. Жена заменяла ушедшего на фронт мужа, сестра – брата, старики – сыновей, подростки – своих отцов.

Круглые сутки, в три смены, работали московские заводы. Всё, что необходимо фронту, выпускали тогда заводы: гранаты и мины, колючую проволоку и противотанковые «ежи», железобетонные надолбы, снаряды и другое вооружение, военное обмундирование и много-много другого военного имущества.

На одном из московских заводов и работали трое друзей.

Вот идут они с работы. Вот встречают их мальчишки. Все мальчишки на Волхонке обожают трёх друзей. Вот кричат привет мальчишки:

– Здравствуй, Гошка, здравствуй, Витька! Здравствуй, Лёшенька, привет!

Остановились ребята, улыбнулись:

– Нас не трое – нас четыре.

Сказали и пошли себе дальше.

Стоят мальчишки, смотрят подросткам вслед, поражаются:

– Где четыре? Как четыре?! Где четыре, если три!

Верно – трое идут ребят. Три спины. Три головы. Четвёртой нигде не видно.

Через несколько дней снова мальчишки увидели трёх друзей. Озорно кричат мальчишки:

– Здравствуй, Гошка, здравствуй, Витька! Здравствуй, Лёшенька, привет!

Остановились ребята, опять улыбнулись:

– Нас не трое – целых шесть!

Сказали и пошли себе дальше.

Опешили вовсе теперь мальчишки, смотрят подросткам вслед, плечами худыми водят:

– Где же шесть, раз только трое?! Трое, трое! Где же шесть?

Снова прошло несколько дней. Вновь идут они с работы – три приятеля с Волхонки, три рабочих паренька – Гошка, Витька и Алёшка. Вновь мальчишки на Волхонке отдают друзьям салют:

– Здравствуй, Гошка, здравствуй, Витька! Здравствуй, Лёшенька, привет!

Остановились опять подростки, посмотрели на мальчишек и вдруг сказали (у мальчишек даже глаза вразлёт):

– Нас не трое – девять нас!

Ухмыльнулись мальчишки, на лицах улыбки глупые – как же понять?

Не мучили долго ребята мальчишек. Достали подростки свои рабочие книжки. Показали. В книжках нормы, в книжках цифры, сколько сделано за день. Вот рябит в глазах от чисел. Вот ещё графа – процент. Смотрят мальчишки: сто… сто тридцать… двести… триста.

– О-го-го! – зашумели мальчишки.

Пропали с лиц у мальчишек улыбки глупые. Ясность теперь на лицах. Понятно любому и каждому: триста процентов, значит, работа здесь за троих. Смотрят мальчишки на трёх друзей:

– Девять их, конечно, девять! Математика проста!

Улыбаются ребята. Приосанились ребята. Вот шагает по асфальту молодой рабочий класс: Гошка, Витька и Алёшка – три приятеля с Волхонки. Три приятеля с Волхонки, лет военных пареньки.

Зоя

Сизой лентой на запад бежит шоссе. Мчат по шоссе машины. 85-й километр от Москвы. Присмотрись налево. Мраморный пьедестал. На пьедестале застыла девушка. Связаны руки. Гордый, открытый взгляд.

Это памятник Зое. Зое Космодемьянской.

Зоя училась в московской школе. Когда враг стал подходить к Москве, она вступила в партизанский отряд. Девушка перешла линию фронта и присоединилась к народным мстителям. Многие жители Подмосковья против фашистов тогда поднялись.

Полюбили в отряде Зою. Отважно переносила она все тяготы и невзгоды опасной жизни. «Партизанка Таня» – так называли в отряде Зою.

В селе Петри́щево остановился большой фашистский отряд. Ночью Зоя проникла в Петрищево. Она пришла сюда с боевым заданием. Но враги схватили юную партизанку.

Допрашивал Зою сам командир дивизии, подполковник Рюдерер:

– Кто вы?

– Не скажу.

– Это вы подожгли дома?

– Да, я.

– Ваши цели?

– Уничтожить вас.

Зою начали избивать. Требовали, чтобы она выдала своих товарищей, сказала, откуда пришла, кто послал её на задание.

«Нет», «Не знаю», «Не скажу», «Нет», – отвечала Зоя.

И снова пошли побои.

Ночью Зою подвергли новым мучениям. Почти раздетую, в одном нижнем белье, её несколько раз выгоняли на улицу и заставляли босой ходить по снегу.

И снова:

– Скажите, кто вы? Кто вас послал? Откуда пришли?

Зоя не отвечала.

Утром Зою повели на казнь. Устроили её в центре деревни, на деревенской площади. К месту казни согнали колхозников.

Девушку повели к виселице. Поставили на ящик. Набросили петлю на шею.

Последняя минута, последний миг молодой жизни. Как использовать этот миг? Как остаться бойцом до конца?

Вот комендант приготовился дать команду. Вот занёс руку, но остановился. Кто-то из фашистов в это время припал к фотоаппарату. Комендант приосанился – нужно получиться достойным на снимке. И в это время…

– Товарищи! Не бойтесь, – прозвучал голос Зои. – Будьте смелее, боритесь, бейте фашистов, жгите, травите!

Стоявший рядом фашист подбежал к Зое, хотел ударить, но девушка оттолкнула его ногой.

– Мне не страшно умирать, товарищи, – говорила Зоя. – Это счастье – умереть за свой народ. – И, чуть повернувшись, прокричала своим мучителям: – Нас двести миллионов. Всех не перевешаете. Всё равно победа будет за нами!

Комендант дёрнулся. Подал рукой команду…

Минское шоссе. 85-й километр от Москвы. Памятник героине. Люди, пришедшие поклониться Зое. Синее небо. Простор. Цветы…

Ударная

Харлов Иван служил пулеметчиком в 1-й Ударной армии.

28 ноября 1941 года танковым ударом фашисты обрушились на город Я́хрому. Яхрома стоит от Москвы точно на север, на берегу канала Москва – Волга. Ворвались фашисты в город, вышли к каналу. Захватили мост через канал, переправились на восточный его берег.

Танковые соединения врага обходили Москву с севера. Положение было тяжёлым, почти критическим.

1-я Ударная армия получила приказ остановить врага.

Втянулась Ударная в бой. Вместе с другими в бою и Харлов. Опытен он в сражении. В наступление шла стрелковая рота. Припал Харлов к пулемёту. Защищает огнём своего пулемёта советских стрелков. Действует по-харловски. Не торопится. Зря в поле пуль не пускает. Бережёт патроны. Бьёт точно по цели. Стреляет очередями короткими. Чувствует Харлов себя ответственным за жизнь пехотинцев. Словно каждая лишняя смерть на его счету.

Хорошо бойцам под такой защитой.

И вдруг осколком фашистской мины искорёжило у Харлова ствол пулемёта.

Оборвался, заглох огонь.

А противник снова идёт в атаку. Смотрит Харлов – воспользовались фашисты, что стих его пулемёт, выдвинули вперёд пушку. Вот-вот и ударит пушка по нашей роте. Сжались в кулаки от обиды у Харлова руки. Потом он постоял и вдруг припал к земле, прижался и как-то по-крабьи, боком, забирая чуть-чуть в обход, пополз по направлению к неприятельской пушке.

Увидели солдаты, замерли.

«Батюшки, верная смерть!»

Впились солдаты глазами в Харлова. Вот ближе к пушке Харлов, вот ближе. Вот и рядом совсем. Поднялся в рост. Размахнулся. Бросил гранату. Уничтожил фашистский расчёт.

Не сдержались солдаты:

– Ура Харлову!

– Ну, Иван Андреич, теперь беги!

Только прокричали, видят: вышли из-за бугра фашистские танки и идут прямо на Харлова.

– Беги! – снова кричат солдаты.

Однако мешкает что-то Харлов. Не отбегает.

Всмотрелись солдаты внимательнее.

– Гляньте, гляньте! – кричит один.

Видят солдаты – разворачивает Харлов фашистскую пушку навстречу танкам. Развернул. Пригнулся. Припал к прицелу.

Выстрел. Загорелся фашистский танк. Два танка подбил герой. Остальные свернули в сторону.

До самого вечера длился бой. Отбросила Ударная армия фашистов вновь за канал. Восстановила здесь положение.

Довольны солдаты:

– А как же иначе! На то и Ударная!

– Как же иначе, раз такие, как Харлов, есть.

«Напишу из Москвы»

Не удаётся фашистам прорваться к Москве ни с юга, ни с севера.

– Брать её штурмом, брать её в лоб! – отдают приказ фашистские генералы.

И вот вечер накануне нового наступления. Обер-лейтенант Альберт Наймган спустился к себе в землянку. Достал бумагу, начал писать письмо. Пишет своему дядюшке, отставному генералу, в Берлин. Уверен Наймган в победе.

«Дорогой дядюшка! – строчит Наймган. – Десять минут тому назад я вернулся из штаба нашей гренадерской дивизии, куда возил приказ командира корпуса о последнем наступлении на Москву…» Пишет Наймган, торопится: «Москва наша! Россия наша! Европа наша! Тороплюсь. Зовёт начальник штаба. Утром напишу из Москвы».

Новую свою попытку прорваться к Москве фашисты начали с кратчайшего Западного направления. Прорвали вражеские дивизии фронт под городом Наро-Фоминском, устремились вперёд.

Торжествуют фашистские генералы:

– Путь на Москву открыт!

Посылают депешу быстрей в Берлин:

«Путь на Москву открыт!»

Мчат к Москве фашистские танки и мотоциклетные части. Пройдено пять километров… десять… пятнадцать, деревня Акулово. Здесь, под Акуловом, встретил враг заслон. Разгорелся смертельный бой. Не прошли здесь фашисты дальше.

Пытаются враги пробиться теперь южнее Наро-Фоминска. Прошли пять километров… десять… пятнадцать. Село Петровское. И здесь, у Петровского, преградили дорогу фашистам наши. Разгорелся смертельный бой. Не прорвались фашисты дальше.

Повернули фашисты на север. Устремились к станции Голицыно. Прошли пять километров… десять… пятнадцать… У деревень Бурцево и Юшково – стоп! Стоят здесь на страже наши. Разгорелся смертельный бой. И здесь не прорвались фашисты дальше. Захлебнулась и здесь атака.

Отбили советские воины новый прорыв на Москву. Отползли, отошли фашистские танки к своим исходным рубежам. Отошли фашисты и всё же не верят в силу советских войск. Успокаивают сами себя фашистские генералы:

– Ничего, ничего – отдохнём, поднажмём, осилим!

А в это время на север, на юг от Москвы и здесь, на Западном направлении, собирали советские части свежие силы. К Москве подходили новые дивизии, в войска поступали новые танки и новые пушки. Наша армия готовилась нанести сокрушительный удар по врагу.

Готовы войска. Нужен лишь сигнал к наступлению.

И он поступил.

На одних участках фронта 5-го, а на других 6 декабря 1941 года войска, оборонявшие Москву, перешли в грандиозное наступление. Наша армия стала громить врага и погнала его на запад.

Ну а как же с письмом Наймгана? Дописал ли его офицер?

Нет, не успел. Погиб лейтенант Наймган. Вместе с письмом в снегах под Москвой остался.

«Тайфуном» назвали фашисты своё наступление.

Взвился «Тайфун», как ястреб. Рухнул, как камень, в пропасть. Укротили его советские солдаты.

Переломилось

Переломилось. Свершилось. Сдвинулось. Наступает наша армия. Рванулись войска вперёд. Громят фашистов армии генералов Говорова, Рокоссовского, Кузнецова, Голикова, танкисты Лелюшенко, Катукова, Гетмана, Ротмистрова, конники Доватора и Белова, герои-панфиловцы и артиллерийские дивизионы.

Успешно идёт наступление. Много отважных солдат из разных сёл, городов, областей, республик защищало Москву. Здесь москвичи и рязанцы, украинцы и белорусы, латыши и казахи и много других бойцов. Перед самым наступлением прибыло в войска пополнение – сибиряки и уральцы.

В канун наступления командующий Западным фронтом генерал армии Георгий Константинович Жуков направился к войскам. Приехал сначала как раз к уральцам. Рослый уральцы народ, красивый.

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

– Здравия желаем, товарищ командующий!

Поговорили о том о сём.

– Как настроение?

– Боевое, товарищ командующий!

– Как доехали?

– Люксом, люксом!

А сами в теплушках ехали.

– Готовы идти в наступление?

– Готовы, товарищ командующий!

– Ну что же, удачи, товарищи. До встречи на поле боя!

Простился Жуков с уральцами, поехал в дивизии к сибирякам. Ядрёный сибирский народ, смекалистый.

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

– Здравия желаем, товарищ командующий!

Пошли разговоры о том о сём. Как настроение? Как доехали? Как вас тут встретили? И наконец:

– Готовы идти в наступление?

– Хоть сию минуту, товарищ командующий!

– Ну что же, удачи, товарищи. До встречи на поле боя!

Поехал Жуков в полки к москвичам.

– Здравствуйте, товарищи бойцы!

– Здравия желаем, товарищ командующий!

И тут разговоры о том о сём. О Москве, о войне, о московской хватке. Закалённый народ москвичи. В боях и в защите стойкий.

Смотрит Жуков на москвичей:

– Ну как, товарищи, готовы идти в наступление?

– Заждались, товарищ командующий!

Объехал Жуков другие дивизии. Встречался с казахами и белорусами, с латышами и украинцами. Побывал у рязанцев, у каширцев, у туляков.

Всюду один ответ. Скорее ударить по лютому зверю. Скорее разить врага.

Ехал Жуков назад, на командный пункт, смотрел на снег, на поля Подмосковья.

«Момент наступил. Самый момент», – рассуждал Жуков.

Доложил он в Ставку Верховного Главнокомандования, что готовы войска к наступлению.

Дала Ставка приказ к боям.

Казаки

Одной из казачьих дивизий (кубанской) командовал генерал-майор Исса Александрович Плиев.

Огневой, задорный народ кубанцы. Собрались в дивизии казаки из станиц Советской и Вознесенской, Отрадной, Попутной, Лабинской, Кавказской и многих других.

Хороши под кубанцами кони. Хороши у кубанцев песни. Шашки в бою как молнии.

Во многих боях рубились кубанцы. Особенно памятен бой у деревни Го́рбово.

Наступали тогда казаки, гнали врага на запад.

Захватили конники Горбово, но тут на помощь своим подошли фашисты. Дивизия приняла встречный бой.

Плиев решил ударить во фланг противнику. Однако идти в атаку нужно было открытым местом. Прямо от села начиналось большое поле.

Ветер бежит по полю. Гонит с бугра снежинки. Смотрит на поле Плиев. Хорошо, конечно, ударить во фланг, однако сколько людей погибнет здесь на открытом месте.

Задумался генерал. Вдруг слышит:

– Товарищ комдив!

Поднял Плиев голову. Видит – стоит перед ним казак. Казак настоящий – с усами, в кубанке. Уже в годах.

– Откуда, служивый?

– Из станицы Попутной.

– Слушаю вас, товарищ.

– Товарищ комдив, дозвольте совет.

– Совет так совет, – улыбается Плиев.

Подошёл казак к генералу, стал что-то шептать на ухо.

Слушает Плиев:

– Так, так.

Руками что-то казак показывает.

Улыбается Плиев:

– Так, так. – Совсем оживился Плиев: – С удальством, по-казачьи, значит?

– Так точно, по-дедовски, товарищ комдив.

Дал Плиев команду идти в атаку.

Построились казаки на улицах Горбово. С места взяли в карьер, в галоп. Донеслись до околицы. Вот и открытое поле. Помчались кони вперёд на врага.

Но тут встретили фашисты конников залпами. Вот неудача! Повалились из сёдел всадники. Повисли на стременах. Разгорячённые кони вперёд несутся.

Довольны фашисты – отбили атаку. Несутся по полю кони, тащат тела казаков. «Ага, и лошади будут наши», – рады фашисты двойному везению. Кони и правда несутся к ним. Вот-вот и хватай скакунов за уздечки.

И вдруг… что такое?! Не верят фашисты своим глазам. Видят и всё же не верят. Остановились вдруг кони в беге. Ожили, как в сказке, убитые всадники. Поднялись на стременах. Приложили к плечам автоматы. Огнём, как косой, по фашистским рядам прошли.

Увенчалась успехом казацкая хитрость. Откатились назад фашисты. Взяли в галоп эскадроны. Острой казацкой шашкой довершили лихое дело.

Горд Исса Александрович Плиев:

– Джигитовка! Высший казацкий класс.

Активный отдых

Наступала стрелковая рота. Шагала, шагала она на запад. Устали бойцы от боёв, от военного грома. Дали солдатам отдых.

Расположилась рота в селе над Гжатью.

Спит подо льдом, под снегами Гжать. Тишь сковала сейчас округу. Отгремели кругом бои. Явились солдаты в село под вечер. Разместились в уцелевших от боя избах. Уснули, как в детстве, блаженным сном.

Только уснули:

– Тревога! Тревога!

Гремит:

– Подъём!

Поднялись в момент солдаты. Полушубки – на плечи, винтовки – в руки. Снова в строю солдаты.

Оказалось, из наших тылов к своим долиной Гжати прорывалась какая-то часть фашистская.

Вступили солдаты в бой. Окружили, разбили они фашистов.

Вернулись солдаты к покою, к избам.

Утром проснулись, прошлись по улице. В деревне лишь треть домов. Лизнула деревню война огнём. Уходя, спалили две трети домов фашисты. Трубы торчат и печи.

В землянках, в ямах, чуть ли не в норах живут погорельцы. Смотрят солдаты на трубы, на печи, на ямы, на норы.

Кто-то сказал несмело:

– А ну-ка, братва, поможем!

Закипела кругом работа. Топоры, как дятел, носами в брёвна. Пилы бульдогом вцепились в сосны.

Из пепла, из снега поднялись избы. Трубы, как стражи, венчают крыши.

Завершили солдаты в селе работу. Осмотрели теперь округу. Вышли к замёрзшей Гжати. Сваи торчат из Гжати. Был здесь недавно мост.

Посмотрели солдаты на лёд, на сваи:

– А ну-ка, братва, наладим!

Закипела опять работа. День не прошёл, как снова доски легли над Гжатью, перила схватились за оба берега.

Закончили мост солдаты. Снова идут округой. Смотрят – на взгорке школа. Вернее, то, что осталось теперь от школы.

Посмотрели солдаты на битый камень. Кто-то сказал несмело:

– А ну-ка, братва, докажем!

Закипела и здесь работа. Лихи солдаты в труде, в работе. Много умельцев в стрелковой роте. Снова школа на прежнем месте. Снова наряден взгорок.

Довольны солдаты. Идут в деревню. Пришли в деревню. Гремит команда:

– Стройся! Стройся! Закончен отдых!

Повзводно стала в шеренгу рота.

– Смирно! Налево! Песню!

Шагнула стрелковая рота. Взвилась над ротой песня. Зашагали солдаты в свою дивизию. Явились они в дивизию. Генералу доклад о роте:

– Прибыла с отдыха рота.

– Как отдыхалось?

– Полный во всём порядок.

– А точнее?

Узнал генерал про бой с фашистами, про мост, про дома, про школу. Посмотрел генерал на солдат, на роту:

– Благодарю. Ну что ж, активный, выходит, отдых.

«Какой род войск сражается?»

Наступают советские войска. Бьют фашистов с востока, с севера, с юга. Несокрушимо идут вперёд.

Приехал как-то командующий Западным фронтом генерал армии Жуков вместе со штабными офицерами к переднему краю боя. Смотрит, как наступают войска, любуется.

– Молодцы, молодцы! – приговаривает.

Смотрел-смотрел и вдруг к офицерам, стоявшим рядом:

– Какой род войск сражается?

В это время с криком «ура!» как раз устремилась вперёд пехота.

– Пехота, – ответили офицеры, – товарищ командующий. Пехота – матушка полей.

– Верно, верно, пехота, – соглашается Жуков.

Постоял-постоял и снова:

– Так какой же род войск дерётся?

Переглянулись офицеры. Разве неверно они ответили?

В это время как раз усилила огонь артиллерия. Хорошо, отлично стреляют советские пушкари. Нет фашистам от них пощады. А вот и «катюши» послали залп. Метнули металл и пламя. Сровняли с землёй фашистов.

Повернулся Жуков к офицерам, ждёт, что ответят ему.

– Артиллерия, товарищ командующий! – сказали офицеры. – Артиллерия – бог войны.

– Верно, верно, артиллерия, – соглашается Жуков.

Продолжает следить за боем.

– Эх, молодцы, эх, молодцы! – И снова к офицерам с тем же вопросом: – Так какой же род войск дерётся?

Пожали офицеры плечами. Как же понять командующего? Разве ошиблись они в ответе? Видят офицеры – ждёт генерал ответа.

Загрохотали в это время советские танки. Железным потоком пошли вперёд.

– Танки, товарищ командующий! Танки! – ответили офицеры.

– Верно, танки, – соглашается Жуков. – Орлы, молодцы танкисты!

Любуется сокрушительным натиском генерал. Постоял-постоял и снова:

– Так какие войска сражаются?

Стоят офицеры в недоумении. Притихли, не рвутся вперёд с ответом.

В это время как раз начали атаку советские самолёты. Ухнули молотом бомбы. Земля устремилась к небу.

– Ну, ну? – ожидает ответа Жуков.

– Авиация, – кто-то сказал несмело. – Авиация, товарищ командующий. Наши воздушные соколы.

– Верно, – соглашается Жуков. – Слава советским соколам. – Наклонился к своим офицерам и тихо: – Так какой же род войск дерётся?

Сбились с толку совсем офицеры. Не знают, что и ответить.

Выждал минуту Жуков. Показал рукой на штурмующих.

– Непобедимый, – сказал, улыбаясь, Жуков.

Победным шагом идут войска. Давят они фашистов.

11 тысяч населённых пунктов освободили советские войска в боях под Москвой. Разгромили 38 фашистских дивизий.

Во всей Европе не было силы, которая могла бы нанести поражение гитлеровцам. И вот оказалась такая сила – наши солдаты. На 100, а во многих местах и на 250 километров отогнали от Москвы наши войска захватчиков. Великая битва под Москвой закончилась сокрушительным разгромом фашистов.

Стоит Жуков, смотрит, как наступают войска. Любуется.

– Так какой же род войск сражается? – переспросил командующий у офицеров.

– Непобедимый! – ответили дружно ему офицеры.

Рассказы о великом сражении на берегах Волги

«Ни шагу назад!»

Третий месяц идут упорные, кровопролитные бои на юге.

Горит степь. Сквозь огонь и дым фашисты рвутся к Сталинграду (ныне Волгоград), к Волге.

Шло сражение на подступах к Сталинграду. Шестнадцать солдат-гвардейцев вступили в неравный бой.

– Ни шагу назад! – поклялись герои.

Бросились фашисты в атаку. Удержали рубеж гвардейцы. Перевязали друг другу раны, снова готовы к бою.

Второй раз в атаку идут фашисты. Их больше теперь, и огонь сильнее. Стойко стоят гвардейцы. Удержали опять рубеж. Перевязали друг другу раны. Снова готовы к бою.

Четыре атаки отбили солдаты.

Не взяла смельчаков пехота, поползли на героев фашистские танки.

С танками бой – жесточайший бой.

Вот из шестнадцати двенадцать бойцов осталось.

– Ни шагу назад!

Вот десять, вот девять.

– Ни шагу назад!

Вот восемь, вот семь.

Запомните их фамилии: Кочетков, Докучаев, Гущин, Бурдов, Степаненко, Чирков, Шуктомов.

А танки ползут и ползут. Нет у солдат ни пушек, ни противотанковых ружей, ни миномётов. Кончились даже патроны.

Бьются солдаты. Ни шагу назад! А танки всё ближе и ближе.

Остались у героев одни гранаты. По три на солдата.

Посмотрел Докучаев на танки, на боевых друзей, на свои три гранаты. Посмотрел. Снял с гимнастерки ремень. Ремнём затянул гранаты. На руке почему-то взвесил. Посмотрел ещё раз на Гущина, Бурдова – они были его соседями по окопу. Улыбнулся друзьям Докучаев. И вдруг поднялся солдат из окопа.

– За Родину! – крикнул герой.

Бросился вперёд, навстречу врагу. Прижал покрепче к груди гранаты. Рванулся под первый танк.

Вздрогнула степь от взрыва. Качнулись опалённые боем травы. Замер, вспыхнул фашистский танк.

Переглянулись Гущин и Бурдов. Храбрость рождает храбрость. Подвиг рождает подвиг. Поднялся Гущин. Поднялся Бурдов. Связки гранат в руках.

– Нас не возьмёшь! – прокричали солдаты.

Рванулись вперёд герои. Два взрыва качнули землю. А танки идут и идут.

Поднялись тогда Кочетков, Степаненко, Чирков, Шуктомов.

– Свобода дороже жизни!

Вот они четверо – на огненном рубеже. Навстречу фашистским танкам идут герои.

– Смерть фашистам! Захватчикам смерть!

Смотрят фашисты. Люди идут под танки. Взрыв. Ещё взрыв. Снова и снова взрыв. Страх охватил фашистов. Попятились танки, развернулись, поспешно ушли отсюда.

Отгремели бои пожаром. Время бежит, как ветер. Годы текут, как реки. Но память хранит былое. Посмотрите туда, на поле. Как утёсы, как скалы, стоят герои. Бессмертен их славный подвиг. Запомните их фамилии: Кочетков, Докучаев, Гущин, Бурдов, Степаненко, Чирков, Шуктомов.