Рассказы про промысловую охоту читать

Карпов А.В. 

Охота на медведя

Скрип двери и шёпот входящего в зимовьё отца: «Медведь!» мгновенно заставил меня вскочить с жёстких нар и забыть о разболевшейся голове.

— Где?

— Вон там вышел, — спокойно произносит отец, показывая рукой на противоположный берег и вслушиваясь в гомон лаек.

— А где собаки?

— Вулкан переплыл, остальные — не знаю.

Сомнения, конечно, есть. Если косолапый видел человека и хватил чутьём людского духу, то его никакой сворой не остановить, а бегать за ним по тайге — занятие неблагодарное.

Но накатывающийся собачий лай не умолкал.

Мысли — чётко и быстро: «В магазине карабина пять патронов. Всего пять! А вдруг?.. Ружьё отцу для подстраховки, «Белку» не берём — лучше двустволку двадцать восьмого».

Сдёрнул с гвоздя, переломил — пусто: «Чё-о-о-рт! Где патроны!?»

Прыжок к рюкзаку с боеприпасами.

Четыре пулевых из патронташа вон, два — в стволы, два — в карман, пачку карабинных — туда же. Готов!

Отец тоже — лодка уже на воде, он — с шестом.

Ширина речки пятнадцать метров — четыре толчка в полтечения опытной рукой. Зверь на острове, заросшем ивняком и ольховником. А за островом старица глубокая, сверху упирающаяся в огромный залом.

А собаки орут всё слышней, да не отрывисто и заливисто, как на собольку какого, а как в трубу, с придыханием, — на зверя лютого.

Ткнулись в гальку косы в начале острова. Режу кустами к залому, а тут деваться некуда — взбирайся на него и сотню метров скачи, аки гимнастка на бревне. И не слышно теперь лая — поток водяной всё заглушает.

Зато увидел: стоят себе Лайка со Шпаной, как на картинке, семейной парочкой, на косе повыше порога, рты, как в немом кино разевают и головами крутят. А сыночек их Загря мечется как угорелый по кромке воды, на рёв исходит.

А Вулкашкин-то-таракашкин каков? А? Держит косолапого так, как мало кто может. Он мишку специально до чистого места допустил, чтобы кусты да валежник не мешали, и только тут свою дикую пляску затеял. Он его не за штаны — не-ет! Он ему в морду лезет!

А медведю-то деться куда, когда бестия рыжая длинноногая так и норовит за кожанку носа хапнуть?

Метров с четырёх начинает, на полных ногах ещё. Но чем ближе к зверю, тем ниже задние лапы подгибаются, а как к морде, так уж ползёт, припав и на передние ноги. Не выдерживают мишкины нервы — как врежет лапой когтистой, но в пустоту только — нет уж там никого. Летит в тот миг кобель хвостом вперёд, как пробка из бутылки в Новый год. Приземлится и снова на приступ. В иной раз всё, кажется, достал его медведь, но нет — живой, бродяга.

Нет времени на собак смотреть — всё вниманье залому. Здесь, под ногами, главная опасность. Краем глаза уловил, что Загря прыгнул в воду, его чёрная голова мелькает в кипи порога — то появится, то исчезнет.

Мне ему не помочь, но есть шанс, что пронесёт его мимо залома и ниже на косу выкинет.

Ближе к концу залома, где самая стремнина с пеной вбивает в него летящую воду, вынырнула Загрина голова, и он с ходу лапами ловится за склизлое бревно. Но поток такой бурный, что добычу свою просто не выпустит — он собаку под бревна тянет — топит, топит, в пучину засасывает. И видно, что из последних сил кобель держится. Долго-долго не видно Загри, сердце уж сжалось от безвозвратной потери. Но вынырнул вдруг, появился чуть ближе, с ходу цепляется лапами за бревно, подтягивается, как заправский гимнаст, и в секунду уже наверху. Рванул, семеня, — с бревна на бревно, на ходу пытаясь сбросить с себя лишнюю воду. Молодец! Вот сейчас начнётся настоящий концерт! Теперь они спляшут-споют дуэтом так, что мишке мало не покажется!

Загря тоже солист, каких поискать, но партия у него своя, от вулкановской отличная. Он зверю в морду не лезет, он у всех… промежность рвёт! Шкурка там у зверя мягонькая, волосатость низкая — он этим и пользуется. С ним одна лишь проблема была — позволял себе нажраться до отвала тем, кого положит.

Почти конец залома — лишь два бревна впереди. Кинул взгляд вдоль берега туда, где идёт первобытный танец в исполнении одного медведя и двух собак.

Подскакивая на дыбы, сотрясая жирным студенисто трясущимся телом, с разворотом то в одну, то в другую стороны, в попытке поймать хоть одного из кобелей, крутился огромный медведь, размером с небольшого бегемота.

Вот он загнал свой зад в кусты, защищаясь только против рыжего Вулкана и бросая быстрые взгляды в сторону Загри, ловящего удобный для атаки момент.

Но вдруг увидел медведь основного противника, стоящего с карабином на бревне, — меня увидел. И вмиг собаки превратились для него лишь в назойливых мух, надоедающих своим жужжанием. «Стреляй! Сейчас пойдёт — собаки не остановят!» — это главный мой рассудочный голос.

Но только башку одну видно, а лоб не прошибёшь! Нету тела, нету — деревьями и кустами закрыто.

Хоть бы палку для упора! С руки — самый сложный выстрел! Ну да ладно!

Бах! — толчок отдачи заслоняет стволом мишень, но медлить нельзя и быстро передёргиваю затвор. Медведь голову поднял и вверх её тянет, в самое небо.

Бах! — пуля уходит в то место, где долю секунды назад было ухо зверя.

Бегу через кусты и слышу, что рвут собаки его, бедного. Без лая, с одним звериным рычанием, от которого мороз по коже. С умопомешательством, присущим лайкам.

Подскочил, ещё остерегаясь, с готовым к выстрелу карабином у плеча.

Лежит Топтыгин на спине, лапы с чесалками мощными в разные стороны разбросав. Чёрный между задних ног у него — морда и манишка белая уже в крови вся, а рыжий шею разгрызает, шерстью отплёвывается.

— Фу-у-у! Нельзя-а-а!!!— но плевать им на меня — это их добыча.

— Пошёл отсюда! — откидываю обезумевшего Загрю сапогом и замахиваюсь на него прикладом. Но всегда послушный и ласковый пёс, не обращая на меня внимания, вновь со звериным рыком вгрызается в медвежью плоть.

Что делать? Как их остановить? — палками по хребтам у нас не принято!

Положив карабин, хватаю Загрю одной рукой за шкирку, другой сгребаю шкуру у крестца и в два прыжка — к ближайшей яме с водой. Вскидываю его над собой — и в воду, с полного размаха — брызги в разные стороны. Но не повлияло это на него — рванул он между ног опять к медведю.

Ловлю его и снова в воду — теперь уже топлю, удерживая сапогом.

Он бьётся, бедный, под ногой, но мне его надо в чувство привести.

Выдернув из воды, глянул в глаза — добрыми стали, такими как всегда. Потрепал за ухом, похлопал по боку и отпустил.

Теперь ко второму — ванну от бешенства устроить! Но с этим сложнее, у него характер такой, что и хапнуть в этом состоянии может.

Но ничего! Справимся!

Уже выкупал Вулкана, когда заметил подходившего с ружьём наизготовку отца.

— О! Так он добрый, а мне показался небольшим, — говорит отец, обходя добычу.

Я тоже начинаю внимательно разглядывать поверженного хозяина тайги. И замечаю, что грудная клетка у него ходит! От дыхания ходит!

— Папа, дай нож.

— Нож? — растерянно спохватывается отец, — а я не взял! Топор вот.

Грех-то какой! Грех! — щемит сердце от того, что сразу зверя не добил, хотя и понимаю, что душа его давно уже на небесах.

— Ружьё, — протягиваю руку к отцу, беру у него ружьё, спускаю предохранитель, прикладываюсь и стреляю в ещё спокойно бьющееся сердце.

После выстрела собаки замолкают, отходят, устраивают себе лёжки и как ни в чём не бывало, принимаются себя вылизывать.

Отец подходит к голове медведя, поворачивает её носком сапога и начинает внимательно что-то разглядывать. Потом ставит ногу на голову как на мяч, с усилием её перекатывает и только после этого произносит:

— Ладно ударил — точно между глаз. Пуля срикошетила, но череп хрустит — развалился.

Подхожу к медведю, встаю перед ним на одно колено и, похлопывая его по груди, прошу и за собак, и за себя:

— Прости нас, дедушка Амикан!

Вулкан

— Чего это они там? — с напряжением в голосе, вслушиваясь в странный лай собак, спрашивает подошедший сзади отец.

— Сам не пойму! — лихорадочно пытаясь сообразить, что там произошло, отвечаю я.

Все лаи собак в тайге тебе известны и давно изучены — опытом наработаны. Их, в общем-то, и немного, но все разные, как разные и сами собаки с их манерами облаивать зверя.

Наших мы понимаем без переводчика: взлаяла собачка коротко раз или два, считай, что на рябчиков напоролась; начинает редко лаять — отдельными гавками, а потом колокольчиком беззлобно зазвенела — считай бельчонку нюхтит, бегая от дерева к дереву, от посорки к посорке и наконец увидела; лают «у чёрта на куличках» — скорее всего соболь, хотя тут от собачки зависит, от её пристрастий. Сучки, бывает, такое вытворяют: вроде за соболем пошла, — бежишь за ней километра три, а она белочку лает. И не знаешь, бить её этой белкой или миловать. На следующий день то же самое — голосит лайка в горе, где километр через гарь лезть надо. «Всё! — думаешь, — если там белка, издевательств её терпеть больше не буду!» Подходишь — соболь. Да такой котяра! «Ну, угодила, хорошая моя!» — радуешься до следующей белки, найденной на пределе слышимости.

Иные пишут и говорят: «А я вот точно по голосу различаю — белка там или соболь!» Но лукавят они, думаю, для форсу больше болтают. Скольких собак-пушников слышал-переслышал, — различий до сих пор не понимаю. Может, конечно, мне и не дано.

Вот глухаришек лаять — это наука особая и далеко не всем собакам доступная. Глухари, как чувствуют, вроде, под какой собакой сидеть, а от какой срываться. Иная всего пару раз «гав» скажет, а он уже полетел. Другая беснуется внизу, дерево грызёт, запрыгнуть на него пытается, а глухарь лишь внимательно за ней наблюдает и обязательно тебя дождётся. Лучше всех у нас Вулкан их лаял, да так, что думаешь: «Это больше, чем природа! Тут интеллектом попахивает!» Он глухаришку найдёт, сядет под другое дерево, метрах в пятнадцати-двадцати от того, где тот сидит, и орёт как придурок, да длинно так: «Га-аф!», секунд через десять снова «Га-аф!», потом снова… Идёшь к нему и думаешь, что он просто спятил. Да и не ты один, — другие собаки прибегут, издаля на него посмотрят — только что пальцем у виска не крутят и дальше подадутся. А ты всё же усомнишься в своём диагнозе и давай поверху глазеть. Взглядом на птичку наткнешься, так сам обалдеешь. Но это только первый раз — потом привыкнешь.

Копытные — это статья особая. К ним и отношение разных собак разное. Есть такие, для которых и нет вроде ни лосей, ни оленей. Таким собачкам на пушной охоте цены нет, не отвлекает их ничего от основного занятия. Иной, бывает, хвастается:

— А вот у меня кобель зверовой — сохатого влёт берёт! Ничего ему больше не надо!

— Ну, раз ничего другого не надо, так ты сохатых одних и гоняй, что толку его по соболю пускать? — ответишь.

На соболёвке с такой собакой маята одна. Ты пару раз из-под неё зверя возьмешь и, если ей понравилось это занятие, то, считай, собаку будешь только ради лосей и кормить. Пропала она теперь для соболёвки. Тут как не крути, одно её ждёт — смерть на рогах или под копытами любимого объекта, либо от руки хозяина, которому надоест постоянно терять работника и от него зависеть.

В тайге ведь жизнь выбора тебе почти не оставляет. И сантименты там неуместны, поскольку всё бытиё направлено в сторону жёсткого рационализма, где та же собака, пусть она друг и товарищ твой, подлежит неизбежной ликвидации, если её поведение противоречит промысловому уставу. И вина за потерю хорошей собаки чаще лежит не на ней самой, а на её владельце из-за того, что это он не просчитал возможных последствий от каких-либо собачьих деяний. Не очень часто встретишь собачку, составляющую единое целое со своим хозяином, когда не ты под неё подстраиваешься, а она под тебя. Когда она, как добрая жена или мать, чувствует, что тебе в тот или иной момент надо — то ли мясо добывать, то ли соболюшек гонять. И этого никаким битьём добиться нельзя — одной лишь любовью к ней, за которую она тебя возблагодарит во сто крат своей работой.

Чаще всего встречу с копытным слышишь только собачьим взрёвом «Ававававав!», а дальше последует молчаливая гонка, продолжительность которой зависит как от собаки, так и от зверя. Обычно от лайки срывается любой зверь, а дальше всё зависит от того, что у него на уме. Согжои, лосихи с тарагаями и косули по лесостепным местам идут от собак безостановочно, а изюбришки да кабарожки, где они есть, — те могут на отстой заскочить, если имеется он поблизости.

Встают бесстрашно под собакой в основном только быки — сохатые, которые силу за собой чувствуют и собака для них вроде как и не угроза вовсе. Этот смело в бой вступит и кто из них ту битву выиграет, никто не ведает. Чем больше агрессия зверя, тем больше агрессия собак. Иная не только на хребет запрыгнет, но и на носу у сохатого повиснет, но такие долго не живут. Хороша собачка та, которая заигрывает со зверем, вроде как балуется. Чуть потявкает, приближаясь, и отбежит, с другого боку зайдёт и снова потявкает. Да если она ещё и масти светленькой, а не черна как голяшка, так под такой собачкой любой зверь встать может — поиграться. И лай всегда по зверю характерный, не ровный, а переменчивый и злости разной, без которой здесь не обходится.

По медведю лай другой, от всех отличный. Тут сразу поймёшь, на кого товарищи собаки напоролись. На него и не лай, вроде, а вой какой-то нутряной, у-ух! — неприятный. Правда для иных собак, таких как мой Шпана, их как и копытных, не существовало. Так, разве что, побрехать в ту сторону, за компанию с другими собаками.

Я это, конечно, только о своих собачках толкую, — с вашими, может быть, всё по-другому.

Лай действительно был странным. Вначале взревел Вулкан — пронзительно и азартно, как по видимому зверю, но вскоре к нему присоединился Шпана, и тон лая заметно возрос, перейдя в визгливую, задыхающуюся от задора фазу. Потом он вдруг резко замолк, выждал какое-то время и возродился звуками драки.

— Это живой соболь в капкане! — почти одновременно озвучиваем мы свою догадку. Эта мысль срывает нас с места и заставляет бежать к собакам.

И я уже точно знаю, в каком капкане соболюшка: на той стороне Дикой, на угоре, — высокий капкан. Потому они сразу и не смогли до него добраться. И мне жалко этого соболя, жалко. Не из-за потери добычи, а из-за бестолковой утраты живого существа. Я злюсь на собак из-за того, что они живодёры и сволочи, хотя и осознаю, что не будь они такими, не видать бы нам соболей вообще.

Уже поднялся на террасу и вышел на лыжню чудницы, когда драка, судя по звукам, была завершена, и мне навстречу, из-за поворота, появляется Шпана с видом нашкодившего, но осознающего свою вину собачьего субъекта, держа в зубах заднюю половинку соболя. Отлично понимая, чем может ему грозить наша встреча, он загодя благоразумно сходит с лыжни и, поджав хвост, вжимаясь всем телом в снег, лишь бросая в мою сторону косые взгляды, начинает по склону меня обегать. Мой замах на него таяком и вырвавшаяся тирада о том, что я думаю конкретно о нём и о собаках вообще, придаёт ему заметное ускорение. Обежав меня, Шпана вновь выскакивает на лыжню и спешит к приближающемуся отцу. Но, не добегая до него десяти шагов, аккуратно, как бы с поклоном, кладёт перед ним остатки соболя, выслушивая заодно и его тираду, из которой можно различить только «…гад такой!..», и скрывается с наших глаз.

Вулкашкин же, как ни в чём не бывало, со спокойным выражением на морде, лежит чуть поодаль от ловушки и нагло жрёт сойку, когда-то подвешенную под капкан в качестве дополнительной наживки. И всё его обличье говорит нам о том, что он тут товарищ сторонний, он, вот де, только мимо пробегал и увидел валяющуюся внизу под капканом птичку и, дабы добру не пропадать, решил её съесть; что он не имеет никакого отношения к оставшейся в капкане лопатке соболя, а про весь истолченный в округе снег, забрызганный кровью, он и знать не знает и ведать не ведает. Не особо обращая внимание на наши высказывания, он дожёвывает свою нечаянную добычу и, отойдя чуть поодаль, усаживается и принимается внимательно наблюдать за своими двуногими коллегами.

А мы приступаем сначала к хаотичным, а потом планомерным поискам второй половинки соболя, перерывая снятыми лыжами весь снег в тех местах, где нынче ступала нога собаки. Но это занятие нам успеха не приносит, и вскоре мне становится ясно, что ничего мы здесь не найдём. Об этом же говорит хитренькое лукавство в глазах Вулкана, который, по-моему, скоро должен начать ухмыляться, приговаривая: «Ищите, ищите! Авось обрящете!»

— Ну, он же не должен его съесть?! — негодует отец, и я прошу его уйти в зимовьё и увести с собой собак.

Увидев, что поиски прекратились и мы намерены тронуться в путь, Вулкан с радостью победителя срывается с места и исчезает по путику в сторону зимовья. А я вновь осматриваю всё в округе и, не найдя вблизи ловушки ничего подозрительного, с чувством обманутого человека разворачиваю лыжи домой, вглядываясь по сторонам в надежде разгадать собачий подвох.

Вскоре замечаю чуть потревоженный снег на кусте, вплотную примыкающему к большому кедру и отстоящему в трёх метрах от лыжни. Перед кустом и за ним никаких следов нет, но я смело разворачиваюсь к нему и уже через два шага замечаю, что в створе кедра тянется ровненькая цепочка собачьих следов, уходящая в глубь леса. Понять, в какую сторону шла собака, по ним невозможно, но догадываюсь, что этот хитрец прошел здесь след в след туда и обратно, выдав себя только тем, что во время прыжка сбил кухту на кусте, за который прыгнул прямо с лыжни.

Найти его захоронку под поваленным деревом труда не составило, и вскоре я подхожу уже к зимовью.

— Ну, что? Нашёл? — из открытой двери зимовья доносится голос отца, растапливающего печку.

— Нашёл! — отвечаю я и начинаю снимать с себя лыжи, ружьё и котомку.

Собаки радостно крутятся возле ног и только один Вулкан подозрительно поглядывает на меня из тамбура, понимая, что обмануть ему меня не удалось.

Шпана

— Стреляй его, гада! Стреляй! Надоел своими выходками, сволота! — кричит сзади отец.

Это он о кобеле своём любимом, при общении с которым у него добротой и нежностью начинают лучиться глаза; о том, кто весь сезонный план по соболям, бывало, делал, кто четыре соболя в день, бывало, загонял, кто его на себе в перевал в упряжке вытаскивал и кто прародитель всех наших собак.

То, что он «сволота», я согласен, но стрелять его не собираюсь, лихорадочно обдумывая, что же предпринять…

* * *

Шпана — он и есть шпана. Это же, известное дело — как собаку назовёшь, такой она и будет. Кличку ему не отец давал, а мужики — сенокосчики, что в Деревне летовали. Он его им оставил, когда с рыбалки возвращался, где на речке Панушке у бича Петюрина щенка и приобрёл.

Они с Алексеичем там и приставать-то не собирались, но куда деться, если вышел Петюрин на берег, услыхав мотор, и махнул рукой. Места тут от жилухи далёкие, сотнями вёрст меряются, так что игнорировать никакого человека нельзя — закон тайги ещё никто не отменял. Может помощь какая нужна, а может с людьми, а не с собаками просто поболтать хочется.

А у Петюрина свора ого-го какая! Сохатого сами ставят и сами же положат — хозяину пай для себя отбирать приходится.

В тот раз Петюрин съестного припасу попросил — крупы, там, чаю, сахару — что лишнего есть, а взамен свежей сохатиной побаловал. Понятно, что пропала бы она по лету у него, — холодильников-то в тайге нету, а тут Лексеич с Петровичем на счастье мимо проезжали, так что подфартило ему продуктишек приобресть.

Пока чаи гоняли да мен вели, заприметил отец щенка, из кустов вылезшего. Понравился он ему тем уже, что родова у него знатная, хоть с виду и неказистый.

— Ну что, — сказал, — заберу щенка-то? Вон у тебя их сколько! Пузырь, ну два пусть — будет, с кем-нибудь отправлю.

— Четвертной! Да у меня собаки…! — и полилась хвальба на все четыре стороны.

— Акстись, — сказали мужики, — ты тут в безлюдье умом, видать, двинул. Где это видано, чтобы такие деньги за щенка паршивого отдавать!? Бутылка — красная цена!

— Четвертной! — упёрся хозяин.

— Да ты от нас продукты, считай, даром получил, всё равно прокис бы твой сохатый! — взбеленился Алексеич.

Отец же, прерывая спор, достал деньги и отдал требуемую сумму.

— Чтоб ты сдох! — на прощание сплюнул отцовый напарник.

Сдох Петюрин года через два и собаки его съели — лишь ступню в сапоге оставили.

Всё лето жил щен в деревне, Шпаной, по малолетству, прозванный. Кормёжка у него там знатная была, мужики каждый день собакам варили, да ещё кишочками рыбьими сдабривали. Для щенка отец вертолётом из посёлка мешок крупы передал.

К осени Шпана начал уже собаку напоминать: в холке не шибко чтоб большеват, хвост серпом, башка велика и черна, с белой полосой от лба до носа, грудь широкая, как у бульдога, а зад узковат.

В общем, экстерьер такой, что поглядит на него эксперт какой собачий, — плюнет только и разотрёт. Но понимал Шпана охоту — куда с добром! Тот четвертной в первый же сезон оправдал, загнав шестнадцать соболей. Вот их он только и любил. Бельчонку там какую — тоже найдёт, если любимых нету, а глухаришек лаять не умел, но тут наука особая — не всем собакам доступная.

Копытных на дух не признавал — напорется на след, морду в него сунет — нюхает-нюхает, потом фыркнет и дальше побежал. Медведя лаял, когда других собак поддерживал, а иногда и бросит это занятие — по своим делам подастся. Характер его хулиганистый так на всю жизнь и остался. Забияка был знатный.

Как в Деревню идёшь, так за три версты слыхать, что прибежал уже собачий хозяин Деревни на малую родину, нынешних обитателей её из племени своего строить по ранжиру.

Место там низкое и широкое — далеко слыхать. Мужики-зимовщики уже знают — Петрович идёт! — давай печку подтапливать, еду греть, чаю побольше кипятить. Друзей ни среди собак, ни среди людей у него не было — одна лишь преданность отцу беззаветная и доверие к нему безграничное, которое и любовью-то назвать, кажется, нельзя.

Но придурь у него тоже была! И придурь немалая. Иногда на него находило и он хватал сбитую тобой белку или рябчика и начинал их поедать прямо у тебя на глазах.

— Фу, сволочь! Стой, гад! Нельзя! — на него не действовало. Он спокойно и, не особо таясь, отбегал подальше, ложился и начинал не спеша хрустеть костями, удерживая добычу лапами. Бежать за ним было бесполезно и ты в лучшем случае плевал, матерясь в его сторону, а в худшем запускал в него палкой, подвернувшейся под руку.

После этого Шпана исчезал с глаз совершенно. На путике в этот день он не появлялся, лишь у зимовья можно было его увидеть и то вдалеке, где он делал себе лёжку и лежал, каждый раз пригибая голову, если кто-то смотрел в его сторону. Не подходил к оставленной для него еде и не откликался даже на зов отца.

Наутро, так и не встав за ночь с лёжки, он дожидался, когда охотники отправлялись по чуднице, и стремительно исчезал в том же направлении. Бывало, что убегал он и раньше, и тогда возникала угроза его потерять. Приходилось идти, закрывать в зимовье других собак и определять направление, куда он подался. А он уходил реабилитировать себя в глазах хозяев посредством нахождения соболя. И находил его в этот день! Из-под земли доставал!

Заслышав подходящего к его полайке человека, он с бешеным азартом и радостью кричал на соболюшку, подпрыгивая от чувств и бросая весёлые взгляды, словно говоря:

— Вон он! Вон! Я нашёл его для тебя! Нашёл! Нашёл! — чего с ним в других случаях никогда не бывало.

Он не хватал сбитого соболя, лишь подскочив к нему, внимательно следил, чтобы тот не убежал. Аккуратно, как воспитанная собака, слизывал кровь с головки подсунутой ему для этого добычи и начинал искручиваться-подлизываться, вилять хвостом, умильно крутить головой, преданно глядя в твои глаза, всем своим видом показывая:

— Вот видишь, какой я хороший! Не ругай меня!

И ты склонялся к нему, трепал по загривку и удовлетворённо говорил:

— Молодец! Молодец, сволочь такая!

* * *

— Стреляй! Всё равно старый уже! Ну его на хрен, сторожить нечем, а тут!.. — настойчиво повторяет подошедший отец, но я точно знаю, что в Шпану не выстрелю.

Сторожить ловушки действительно нечем. Тайга в этом году пустая: рябчики прошлой зимой погибли под снегом из-за перепада температур, белки совсем нет и даже кедровки лишь иногда нарушают тишину тайги.

И вот подфартило — добыли из-под Вулкана глухаря, но Шпана его вытащил на лёд реки, на который сейчас выходить опасно, и в двадцати метрах от нас лежит и пытается его жрать.

«Сорок наживок! Сорок!» — бьётся у меня в голове.

Щёлк! — ложится пулька перед носом Шпаны, выбивая лёд, и его брызги осыпают ему голову, но он только жмурится, поглядывая на нас и продолжает своё занятие.

Щёлк! — так, чтобы лёд забил ему ноздри. И он пугается, вскакивает, внимательно всматривается в то место, куда легла пуля, смотрит в нашу сторону — мы начинаем на него кричать и от наших криков он бросает глухаря и скрывается в лесу на той стороне речки.

Я подзываю лежащего невдалеке Вулкана, показываю ему добычу и он приносит её нам так, как будто его всю жизнь учили приносить поноску. 

Прощальный подарок Загре

Малоснежное начало зимы к декабрю обрушилось на тайгу большими снегопадами, враз остановившими всю охоту с собаками. А те, избегавшиеся и уставшие в беспрестанной работе, зримо исхудавшие, истёршие в кровь тыльные стороны голеней ног, вдруг заметно погрустнели. Снег остановил их — не давал больше ходу.

Они лениво выбирались из зимовья, чуть отойдя от него, сладко потягивались, широко разинув пасть и высунув длинный язык, издавали негромкий зевотный рык, отряхивались и убегали по лыжне. Размявшись, возвращались и просились обратно в тепло.

Большой снег изменил и саму тайгу. Она укрылась снежным покрывалом, распухла в своем зимнем одеянии, обросла шубами и шапками, пригнула ветви и кусты, сгладила толстым ковром все неровности на земле, скрыв под ним валежник.

Жизнь в ней сделалась смиренной и потаённой, — по-зимнему тихо начали щебетать синички, в молчании — без цвиков, обследовал кору деревьев поползень, работа дятлов стала глухой и слышимой только вблизи, и даже неугомонные в своём крике кедровки успокоились и приумолкли.

Наступала пора постоянных снегопадов — самого тяжёлого времени в тайге, когда лыжня, раздавленная новым снегом, тонула в нём, напоминая о себе только еле видимым непрерывным приямком, и основным занятием промысловиков становилось ежедневное, тягостно-изматывающее прокладывание лыжни по путикам.

Это тяжело. Очень тяжело! Нет более изнурительного труда в тайге, чем бить лыжню в глубоком снегу.

Ты перемещаешь тело вперёд, одновременно поднимая и полностью распрямляя колено, на манер парадного воинского шага. Как солдат, тянешь носочек ступни с подвешенной снизу лыжей и, опуская сгибаемую ногу, начинаешь, со всё возрастающей силой, втрамбовывать её в снег. Твоё тело перекачивается в сторону поставленной ноги, но вперёд выходит уже вторая и, качнувшись в другую сторону, ты делаешь следующий шаг.

Твои собаки, привыкшие бежать всегда впереди, а не тащиться сзади, толпятся за тобой и, постоянно наступая на лыжи, сдерживают тебя, а ты вынужден прямо на ходу горизонтально махать позади себя таяком, отпугивая их.

Мы собрались все позавчера, как и договаривались, в зимовье на Светлой, а сегодня уже второй день бьём дорогу к своей верхней базе. С неё надо проводить брата к перевалу, — ему пора выходить на работу. Он уведёт собак, а мы с отцом останемся и сделаем ещё один круг перед своим выходом.

Вчерашний ход был тяжёлым, очень тяжёлым, — мы с трудом преодолели треть пути и, бросив рюкзаки, вернулись обратно в зимовьё. Ночью заметно похолодало, но, несмотря на мороз, который перевалил за сорок, с утра отправились в путь все втроём, в сопровождении наших собак — беременной Умки, Вулканчика и Загри.

Всё идёт по давно отработанной схеме — мы с братом прокладываем дорогу, а отец движется следом по готовому пути и поправляет ловушки, сбрасывая с крыш снег, выгребая его под капканами, вынимает из них добычу, заряжает их и подвешивает дополнительную приманку.

Мы уже пообедали, короткий день клонится к вечеру и до зимовья остаётся совсем немного. Чудница всё выше и выше, втягивается в гольцовую зону, но, несмотря на заметный подъём и всё большую глубину снега, идти становится легче. Мы проваливаемся всё меньше, и скоро плотность снега становится такой, что он начинает держать собак, и они убегают вперёд.

Такое редко встречающееся в наших краях явление, особенно в первой половине зимы, радует и нас, и собак. Однако по такому снегу может передвигаться не всякая собака, а только та, которая способна, обуздав свои эмоции, мягко семенить ногами, не делая резких движений, от коих она мгновенно уходит под снег.

Лающего где-то впереди Загрю мы услышали издалека. Он гавкал размеренно и спокойно, вызывая в нас чувство внутреннего удовлетворения от того, что и в таких тяжелых условиях собаки способны ещё кого-то находить. Наши движения ускорились, а разум подсказывал, что он мог найти либо глухаря — тогда надо спешить, либо белку — тогда спешить не обязательно. По характеру лая мог быть ещё и соболь, но по такому большому снегу его догнать невозможно — даже застигнутый на дереве соболь старается прыгнуть и удрать, прекрасно осознавая, что тяжелая собака в таких условиях бежать не может.

Собачьи следы тянутся точно по путику, и мы, доверяя им, безостановочно доходим до того места, где к полайке можно подойти ближе всего, и стягиваем с плеч груз. Судя по следам, Умка с Вулканчиком ушли к зимовью, а Загря развернулся в гору по ночному соболиному следу. Но это для нас ничего не значит, поскольку такое бывает часто, — собака уходит за соболем, и, понимая, что не сможет его догнать, по пути находит белку и начинает облаивать её.

Ещё не доходя до Загри, замечаем, что он лает на огромную, заваленную снегом ель и, не теряя времени даром, с разных сторон, по чистому снегу обходим её, замыкая круг, чтобы определить, кого же он всё-таки нашёл. К нашему удивлению, обнаруживаем, что выходного следа нет, и Загря лает на соболя! Мы не верим ему, по опыту зная, что так не бывает, что соболя сейчас, в такой мороз, на дереве быть не может, что все они, сходив на ночную охоту, лежат в своих тёплых убежищах. А в этой ядрёной ёлке вверху дупла быть никак не должно!

Мы ходим вокруг ели, стараясь что-то разглядеть, но кухта и густые ветви не дают нам этого сделать.

— Смотри, я стреляю! — громко говорит брат и поднимает свою «Белку».

— Давай! — отвечаю я, прикладываясь к своему, готовому к выстрелу ружью, стараясь взглядом охватить всё дерево сразу.

Щёлк! — бьёт пулька по стволу в четверть от вершины и вниз падают перебитые веточки, хвоя и снег.

— Не видно?

— Нет!

— Ну, я ещё раз!

Щёлк! — ложится пулька в самой вершине, но я вновь не вижу никакого шевеления.

— Давай теперь я! Смотри! — кричу брату и, прицелившись по стволу в одну треть от вершины, нажимаю на спуск.

Щёлк!

— Падает! — кричит брат.

А я не понимаю, что там может падать, если я стрелял по веткам и стволу, чтобы просто выпугнуть зверька! И, не убирая ружья от плеча, ловлю мушкой намеренного от нас сейчас сбежать соболя. Но он падает! Падает вниз головой, с раскинутыми в стороны лапками, спиной скользя по веткам и не проявляя признаков жизни. Ещё не доверяя случаю, я подбегаю к нему и вижу, что он угодил точно в вершинку торчащей из-под снега ёлочки и проскользнул между её веток куда-то вниз. Почти не сомневаясь в том, что соболь сейчас выскочит и побежит, я накрываю дырку в снегу своими лыжами.

Подозвав к себе Загрю, аккуратно убираю сначала одну, потом вторую лыжи. Кобель начинает копаться под ёлочкой и достаёт соболя. Обнюхав его и лизнув, он оставляет его мне, а сам отходит и садится в выжидательной позе.

Я поднимаю добычу, отряхиваю её от снега и начинаю внимательно осматривать, не находя повреждений. Соболь чист! Совершенно чист! На нём нет ни крови, ни дырок! Но сейчас разбираться некогда и, засунув добычу за пазуху, мы спешим к своим рюкзакам. Пулька, срикошетив от мёрзлого дерева, попала соболюшке точно в ухо и, повредив мозг, застряла в нёбе.

В зимовье мы с братом весь вечер обсуждаем этот невообразимый с точки зрения элементарной логики случай, пытаясь просчитать возможность такого попадания, даже без учёта того, что, по теории вероятности, соболя на том дереве, в такой мороз быть не могло. В тайге есть масса более тёплых, уютных и укромных мест, чем открытая ветка, на которой соболь лежал весь день в сорокаградусный мороз! И дело доходит до того, что отец начинает на нас ворчать, требуя, чтобы мы это обсуждение прекратили.

Мы ложимся спать, так и не остыв от случившегося, и уже перед самым сном я начинаю понимать, что это просто подарок Загре. Подарок от таёжного бога! Награда за все его труды!

Завтра он уйдёт отсюда, уйдёт навсегда и больше никогда не вернётся. Ему двенадцать лет и он честно отработал свои одиннадцать сезонов. Там, куда я его увезу, он ещё поработает загонщиком и доборщиком, но своих любимых соболей больше никогда не увидит.

Никогда! Это был его последний соболь! И он по праву его заслужил!

г. Иркутск

Альманах «Охотничьи просторы» 

А вот другая история. Валера, стоя на верху каменной осыпи и не видя меня, кричит: «Серге-ей!!». «Чего орешь?» — отзываюсь я снизу. «Иди сюда быстрее!!!» — доносится до меня голос напарника.

ПРОДОЛЖЕНИЕ. ПРЕДЫДУЩУЮ ЧАСТЬ РАССКАЗА МОЖНО ПОСМОТРЕТЬ ПО ЭТОЙ ССЫЛКЕ.

Непутевый загонщик

«У нас зря не зовут, — думаю я. — Может быть, что-то случилось? Это ведь не шутки — вылезти в обход на гору, когда до дачи осталось метров 300. А сегодня уже пройдено с 30 км по глубокому снегу, который по уши. Ну, раз надо — значит, полезу!».

Кое-как забираюсь на осыпь. Валерка живой, на вид в полном порядке. Правда, тяжело дышит, и от него столбом пар поднимается.

— Чего звал? — хриплю я, стараясь восстановить дыхание.

— Заяц… вто-орой раз подымаю… А он через эти кусты… По кругу… сволочь… Сначала под гору… Потом у этих кустов разворачивается и вверх… А я ж не вертолет… Постой здесь, я его загоню…

— Давай…

Среди двух кустов действительно видны два маховых следа зайца, почти накрывающих друг друга. Они поворачивают и снова уходят влево на гору. За кустами выше по склону — прогал. За ним — строй осин. Ниже кустов тоже небольшой прогал. По краю осыпи также какие-то заросли.

Потихоньку, чтобы не скатиться вниз, прячусь за эти невысокие кусты. Вытаптываю площадку, становлюсь на одно колено. Отсюда меня не видно, а прогал и осинки проглядываются. У меня будет время на выстрел.

Тишина… только слева, в обход осин, доносится удаляющийся легкий хруст лыж. Я стираю иней с бровей, отламываю сосульки с усов, смахиваю снег с прицельной планки, снимаю правую рукавицу, готовлюсь к стрельбе. Жду.

Вокруг ни звука. Стараюсь сидеть, не шевелясь. Налетевшая стайка синиц садится чуть не на голову. Холод начинает пробираться по сырой от пота одежде в рукава, к груди и пояснице. Хочется закурить, но стою, приготовившись к стрельбе.

Правая рука все больше замерзает. Терплю, ведь пальцы-то еще шевелятся! Стоит дивный зимний вечер, прохладный после небольшой оттепели. Чуть белесое от изморози небо, солнце искрится красноватым шаром. Дятел садится на соседнюю осину, искоса посматривает на меня пару раз, пожимает плечами. Кажется, хмыкает и запускает свой «отбойный молоток».

«Ну хоть бы знать, где они шастают — Валера с зайцем! — думаю я, чувствуя, как меня начинает бить дрожь. — Нет, ну замерз же!».

— Сереге-ей! – доносится крик снизу.

— Ну и где твой заяц?

— А он передумал… в лог ушел… Поднять-то я его поднял… а вот догнать не смог…

Кое-как разминаю затекшее тело, поднимаюсь и кричу вниз:

— Валера!

— А?

— Ты гавкать учись, чтобы слышно было, куда ты за «косым» понесся!

Бегом за ушастым зверьком

А вот по поводу догонки зайцев были у нас специалисты, даже не таежники, утятники. Все больше на болотах они промышляли. Но расскажу все по порядку.

Пошел как-то с нами на зайца Володя (который младший). Ну, идем себе втроем. Погода под зайца в самый раз. Тепло, сухо, ветерок пошумливает. Мы совсем налегке, благодать. Время уж к обеду. Что взяли к тому времени, я уж и не помню, не в этом дело.

Идем по широкому косогору. Я посредине, Валера, как обычно, справа, ниже меня. Володя должен топать левее и выше. Идем, иногда тихонько пересвистываемся, чтоб не разбрестись. Рябчики вспархивают, ну мы и ими не брезгуем, прибираем.

Ложки вниз по косогору попадаются. Ну, мы на борту оглядываемся, увидим друг друга и вместе переходим. Ну чтоб ненароком кому дроби в штаны не насыпать. А то рябчик вспорхнет из лога да на деревце внизу и присядет. А напротив на том борту на линии стрельбы чьи-нибудь штаны и окажутся…

Вот только ложок переходим, переглянувшись. Идем тихонько, в смысле не шумим. И вдруг далеко впереди наверху раздается «Бах», «Бах»! Встаю, как вкопанный, слушаю. «Наши должны быть рядом. Как бы на чужой выстрел не напороться!» — думаю я.

А тут еще дальше, но справа внизу, продолжается пальба: «Бабах!», «Бабах!». «Да что это за война такая?» — удивляюсь я. И еще издали доносится одиночный «Бах!».

— Валер!

— Тут я! — отвечает напарник.

— Вовка-а!

В ответ — тишина.

— Эй! Воло-одя!

И снова ничего. «Да не нарвался ли он на чужой выстрел?!» — с тревогой думаю я. Мы оба мчимся наверх. Я лечу чуть впереди, Валера — немного сзади. Пробегаем уже прилично, но ничего не видать. Потом замечаем след: кто-то только что прошел тут.

— Вовка-а! Эй!

Валера свистит и стреляет, направил ствол в воздух. Из лога впереди приходит такой же ответ. Вначале раздается свист, потом выстрел. «Тьфу, чтоб тебя!» — с облегчением выдыхаю я. Спускаемся на прежний уровень, опять подаем сигнал. Рядом звучит свист Вовки. Вот и он сам подходит, задыхаясь.

— Ну и что? — спрашиваем его.

— Вот… кое-как догнал! — говорит Володя, показывая зайца.

— А мы думали, что тебя «шлепнул» кто-нибудь! Ты чего палил-то, как на войне?!

— Да я рябчика-то раньше взял… а перезарядить-то и забыл. Иду себе, мух ловлю… А он из-под самых ног… и тикать. Я ружье вскидываю, щелк, осечка. Бью со второго ствола… Щелк… снова осечка! А заяц-то бежит! Ну… я за ним. Ружье переламываю, а патроны-то стреляные! Ну, я перезаряжаю… А сам за зайцем бегу. Он среди кустов белесой спиной мелькает, хорошо видно… Стреляю с обоих стволов, видно, цепляю его. Заяц разворачивается и вниз по логу. Ну, я снова перезаряжаю, догоняю, стреляю. Он на трех лапах удирает. Я — за ним. Догоняю… и контрольным в голову.

— Ну ты и даешь!

— Да это что… Лет 5 назад мы с отцом на «Иже» с коляской на охоту на уток приехали к старому коровнику на берегу. Походили… нет никого. Ружья разрядили, в «люльку» бросили. Поехали на дамбу. Только на асфальт вырулили, а из кустов — заяц и по берегу пошел! Отец останавливается, ружье хватает и за «косым». Догнал его метров за 100. Ружье вскидывает, а патронов-то в нем нет! Так он разворачивается и скачками к мотоциклу. Я патроны навстречу бегом несу. Схватил отец их и со всех ног обратно — по берегу за кусты. Там зайца догнал и с одного выстрела свалил! Вот как… а ты говоришь!

— Да мы не про то. Бегайте, коли вам невмочь, только по открытым местам. А то в тайге вас самих через кусты завалят! Примут за зайцев, а то и за лосей. Тайга спешки не любит!

Пернатый «трофей»

— Нет, ну ты посмотри! Прямо как штурмовик! Вот это крякуха! — восклицаю я.

Видно, что матерая и жирная птица заходит от заката, высоко и уверенно взмахивая крыльями. Идет прямо на меня. Да что ей я? Какая-то мелочь хилая далеко внизу!

Осколок солнца, последним лучиком пролезает в щелку между далекой тучей и горизонтом. Почти в сумерках шпагой врезается в глаза. Слепит… почти ничего не вижу против света. «А-а! Попробую все же!» — решаю я.

Бабах! Крякуха взметывается свечой, на мгновение замедлив полет. Бабах! Клочья летят от нее! Аккуратно, сложив крылышки вдоль тела, камнем обрушивается вниз. Падает почти к моим ногам.

«Не понял! — удивленно чешу я затылок. — И клочьев много, это для такой-то высоты! Да и падала уж больно быстро. И недалеко. Да и не такая уж большая вроде. Тьфу!».

Оказывается, что чирок «недощипанный» лежит передо мной. Моими выстрелами его разбило в хлам. Вот вроде мелочь, а как сумел себя подать!..

Игра в прятки

«Ну и сколько это будет продолжаться?» — думаю я. Мы с рябчиком прячемся друг от друга. Главное — каждый знает о присутствии противника. А делаем вид, будто так… мимо идем.

Рябчик усаживается на вершине громадной сосны. У нее ветки и на вершине чуть тоньше моей руки, дробью не пробьешь. Если бы он сел на пихту, так я б за милую душу вынес бы его. Выстрелом снес б и хвою, и ветки, и самого рябчика. А здесь он, как за каменной стеной!

Я издалека потихоньку обхожу сосну по кругу, надеясь обойти пернатого с тыла. А он тоже тихонько с одной ветки на другую перешагивает. Идет в ту же сторону, и я вижу только хвост. Он торчит из-за ствола и качает в такт шагов рябчика.

Иногда еще показывается голова петушка. Он на секунду выглянет с другой стороны ствола и прячется. Конечно, можно поймать на выстрел голову. Только, по-моему, это бесполезно. В глаз дробиной не попасть на таком большом расстоянии. Я же не чукча-снайпер. А в голове у рябчика и мозгов-то нет, курица, однако.

Вот я и прячусь за кустами и елочками, иду по кругу, стараясь реже смотреть на сосну. Знаю, что, если встретимся с ним взглядами, он мгновенно сорвется и забьется так, что и не найдешь!

Обойдя полкруга и так и не добившись результата, поворачиваю в другую сторону. «Может, рябок не заметит этот маневр и подставится?» — думаю я. Как бы не так! Разворачивается и он. «Эх, опять все срывается… — мелькает у меня мысль. — Надоели мне эти выкрутасы!.. Попробую взять его на испуг!».

Обычно рябчик сразу после неудачного выстрела охотника через полсекунды наклоняется вперед, отталкивается, расправляет крылья и неслышной тенью скатывается с дерева, как с горки. А сейчас я вижу его голову, знаю, куда должен спорхнуть. Попробую.

Первый выстрел делаю прямо по рябку. А вдруг удастся его сразу выбить?! Через полсекунды бью из второго ствола чуть правее и ниже. Эх!

А рябчик взлетает по-голубиному, вытягивается вверх, часто захлопав крыльями, и взлетает спиной вперед, так долго и почти неподвижно выплетаясь из вершины сосны. А я стою с опущенным теперь уже бесполезным ружьем и смотрю, как петушок выбирается, приподнимается еще повыше.

И только теперь, перевернувшись через крыло, словно с горки, несется вниз. Потом выходит из пике, улетает за вершины деревьев на той стороне лога и исчезает из глаз. Хитрый, однако…

ОКОНЧАНИЕ СЛЕДУЕТ.

Сергей Ковалев, г. Новосибирск

Этот рассказ под названием «Не хочешь — не слушай…» был опубликован в нашей газете «Охотник и рыболов Сибири» в январе 2017 года.

Охота как образ жизни. Сборник рассказов
Андрей Андреевич Томилов

Посвящается нелегкому труду охотников-промысловиков. Рассказы захватывают остротой и отсутствием фальши.Содержит нецензурную брань.

Охота как образ жизни

Охота. Охота, – это не просто развлечение, как думают многие молодые, причислившие себя к когорте охотников.

Нет. Охота, – это, скорее, образ жизни. Да, это образ жизни. На каком-то отдельно взятом промежутке времени, когда человек, отрешается от всего суетного, земного, он попадает туда, в тот мир, параллельный мир, где все законы, вся физика действуют совсем иначе.

И вот, чтобы вернуться из того, параллельного мира, вернуться к нормальной, мирской суете, необходимо много знать.

Нужно изучить правила и способы охоты, нужно узнать, изучить места, где собираешься охотиться: леса, поля, горы, болота. Знать экипировку охотника, изучить оружие.

Завести напарника. Да, напарник, если хотите, друг, – на охоте, просто необходим. Даже если за всю вашу охотничью жизнь вы ни разу не попадёте в критическую ситуацию, хотя бы будет перед кем похвастать удачным выстрелом, трофеем. Особенно в молодости, – это не маловажно.

А если вы случайно провалились, хоть в болото, хоть на тонком льду, при переходе речки, тут уж точно, напарник совершенно необходим.

Конечно, речь не идёт о профессиональных охотниках. Там по технике безопасности вас не выпустят в тайгу одного. Хотя прекрасно понимают, что по тайге охотники парами не ходят. Но, на то они и профи, что могут твёрдо контролировать ситуацию. Могут помочь себе сами, когда случится беда. А самые опытные, не допустят никаких просчётов, не допустят беды.

Много лет мне пришлось жить и работать в разных регионах Сибири и Дальнего Востока. Работать именно со штатными, профессиональными охотниками. Очень серьёзные люди встречались, знающие своё дело до тонкостей, до мелочей.

Например, – бригада тигроловов: братья Кругловы, из Хабаровского края. Вспоминаю их только с теплом в душе. Это величайшие профессионалы, мастера своего дела, настоящие охотники.

Это, какими надо быть мастерами, чтобы где-то в тайге, в глухомани, гнаться день и ночь за семьёй тигров, преследовать их беспрестанно, потом, всё же отринуть, отогнать тигрицу от своих детёнышей, чтобы она не помешала поймать котят.

Какие уж там котята, когда каждый весом более сотни килограммов. Да при одном только неверном движении такой котёнок может расправиться с охотниками легко. Это им, охотникам, нельзя убивать, а ему-то можно.

Однажды, один из братьев, – Владимир, тащил на своей спине отловленного, связанного и притороченного к паняге кота. Тяжесть, как я уже упомянул, приличная. Да и сам Володя, – хоть поставь, хоть положи, – силушки не занимать. Они вытаскивали этого кота к дороге, где их поджидала машина.

Проходя по руслу замёрзшей реки, под таким грузом, Владимир провалился. Он улетел под лёд вместе с панягой, на которой рычал драгоценный груз.

Напарники, конечно, тут же выдернули его из воды, но спасать стали кота, прочищая и продувая ему ноздри, протирая намокшую шерсть. Только потом развели костёр и стали сушить охотника.

Очень дорого достаётся и ценится каждый отловленный тигр.

Или Степан Зырянов,– штатный охотник Восточной Сибири, соболятник. Для него не было даже малейшего секрета в своей профессии, который бы остался им не раскрыт. Он знал о жизни в тайге всё. И всё умел.

Много, очень много истинных лесовиков, правдашных охотников бродит по тайгам. И большое им спасибо, что науку ту, науку охоты, промысла, они не прячут. Сколько знал добрых охотников, – все таскали с собой молодого напарника, учили уму-разуму, таёжному ремеслу.

Да и в школах сельских, особенно таёжных, на внеклассных занятиях преподавался предмет, который так и назывался: охотничье дело.

Теперь этого нет. А стать охотником, хлебнуть этой романтики, хотят многие. Мало-мало охотминимум выучат, получат билет, и всё, беги, охоться.

А столько опасностей поджидает молодого романтика на тропе охоты, столько, что и не решишь сразу, с какой начать рассказ.

Вот, к примеру, спички. Очень важная часть экипировки охотника. Сейчас можно купить, без особых трудностей, самые навороченные зажигалки, непромокаемые спички, и прочее. Но, главное, чтобы они были у вас, в нужном месте и в нужное время. И не подвели.

Я всегда имел при себе коробок спичек, запаянный в целлофан. За много лет скитаний по тайге, горам, тундре, я ни разу не воспользовался этим коробком, но он был всегда в боевой готовности. Это не значит, что за сорок лет экстрима я не тонул, не проваливался, не попадал в другие сложные ситуации, где срочно нужен был костёр. Конечно, попадал, и тонул, и проваливался. Но получалось, что костёр разжигал другим коробком, который тоже был в укромном месте, тоже надёжно спрятан. И это правильно. Настоятельно рекомендую иметь при себе несколько источников огня. Это может избавить вас от многих неприятностей, а тяжести от лишнего коробка спичек, – чуть.

Расскажу один случай. Участок, где мы с напарником охотились, изобиловал мелкими, не замерзающими по всей зиме речушками. Они по всему руслу имеют донные родники, и даже в самые сильные морозы не перехватываются. Так, чуть закрайки распустят, и те слабые, – вес охотника не выдерживают.

Незамерзающие реки, протоки, очень неудобны при ходовой охоте. Когда ещё капканишь, по стационарному путику ходишь, – ещё терпеть можно. В этом случае заранее переправы готовишь, даже летом. И то, приходится останавливаться, снимать лыжи, переправляться, снова надевать лыжи. Это напрягает.

Ещё более напрягает, когда ты в свободном полёте, – охотишься с собаками. Соболя гонят, а он не смотрит, вода, не вода, – переплыл, причем, очень шустро и уверенно, и дальше. Собаки за ним. Следом охотник, – не кинешься в воду, не поплывешь. Переправу ищешь, хоть какую, хоть самую тоненькую жердушку, чтобы по ней перескочить, перелететь. А собаки там уже расстилаются, не велят мешкать, душу в клочья рвут.

Торопливо, с припрыжкой летит охотник по берегу, в поисках хоть жиденькой, хоть разовой переправы.

Так вот, однажды, проверяя капканы, в январе месяце, перебираясь по хорошо утоптанной переправе, излишне опёрся на слегу и она треснула.

Слега, – это жердушка такая, как посох, только побольше и длиннее. С ней, слегой, переходишь речку по бревну. Упираешься этой слегой в дно реки и, не очень легко, но перебираешься. Другой рукой придерживаешь лыжи, рюкзак-панягу, ружьё и посох.

Слега должна быть надёжная. Она должна служить только один сезон. А эта, – бес попутал, работала уже вторую зиму. Жердушка была крепкая, упругая, как показалось, – надёжная. Всю осень ходил с ней, да и половину зимы, – не подводила, – видимо ждала более подходящего момента. И дождалась.

Температура далеко ниже тридцати, поздний вечер, до зимовья около трёх километров, – лёгкий хруст и я лечу в ледяную воду вперёд спиной.

Ухнул, конечно, с головой. Правда, ни лыжи, ни ружьё не выпустил. Глубина, – по грудь. Пока выбрался, – конечно, промок.

Как же я был благодарен напарнику, за ту кучу валёжника и сучьев, которую он наворотил ещё три года назад, когда мы только делали эту переправу. Он расчищал место, и всё складывал в кучу на берегу. А ещё и внутрь запихал здоровенную берестину, скрученную как папирус.

Приседая у этой кучи, чтобы поджечь ту самую берёсту, я услышал, как хрустит на мне одежда, – моментально замёрзла. Спички, спрятанные в самый дальний, внутренний карман, – не промокли, заработали сразу.

Отогревшись у хорошего, большого костра, высушив штаны и куртку, выскоблил ножом лыжи и благополучно пришлёпал в тёплое зимовьё.

Напарник уже был обеспокоен.

История и неказистая, но внимания заслуживает. Можно сделать немало выводов.

* * *

Таёжная охота, – это совсем другое, не схожее с общепринятым понятием. Это даже и не охота, а, скорее, промысел. Да, ведь на промысле мало задумываешься о красоте процесса, и даже эстетическая составляющая, несколько притупляется.

Какие уж размышления о правильной охоте, о любовании природными прелестями, когда в кармане лежит наряд – задание, где чётко расписано, что ты должен добыть столько-то соболей, столько-то белок, норок, рябчиков и прочих. И хорошо бы побольше, а ещё лучше, – ещё побольше.

Это теперь, «государю-батюшке», не очень нужны огромные кучи золота, в виде дикой пушнины. А во времена «развитого социализма» каждая, самая малая шкурка была составляющей государственного плана.

Охотники промысловики были в чести и почёте. Пользовались серьёзными льготами.

Молодых охотников серьёзно обучали ремеслу. Потом отправляли на сезон, а то и на два, в паре с опытным охотником. Наставнику предприятие платило деньги за обучение. И только потом, через несколько лет, молодой охотник получал свой участок тайги, обустраивал его и охотился там всю жизнь. Так было.

Обустройство участка, – это отдельная история. Предприятие, где охотник работает, отправляет его в тайгу, на свой участок в летний период, для строительства зимовий, прокладку троп, устройство путиков. Подготовка к зимнему сезону. За всю выполненную работу предприятие ещё и деньги платит.

А вот где строить зимовья, как прокладывать капканные маршруты, в каких местах соорудить переправы, – это решает сам охотник, – для себя же делает.

Расскажу один случай, связанный со строительством зимовья. Вернее сказать, с умением правильно выбрать место под строительство.

Два молодых охотника получили в пользование участок. В то время участки таёжные закрепляли сроком на пять лет. Потом акт закрепления продляли, если не было грубых нарушений в пользовании.

Летом напарники, определив по карте примерное место строительства зимовья, отправились в тайгу.

Тигриная охота

С 1970 года я живу на Дальнем Востоке в приморской деревне Рощино. Проработал геологом до 93-го года. Исходил десятки сапог почти по всему Приморью. Каждую зиму во время отпуска охотился на своём охотничьем участке. С 1993 года стал работать на стационарной пасеке, в 25 км от села в тайге, пчеловодом. Так что зимой охотился уже весь охотничий сезон. Никаких выдумок я не пишу. Всё это правда. Даже многие встречи, когда видел тигра мельком, я и не описываю.

***

В 1975 году я работал недалеко от с. Ясная Поляна. Осенью хорошо уродился жёлудь. Пошли мы с Пекуром Владимиром за барсуками. С нами было две собаки, его Дружок и моя Эльза, они хорошо работали по барсуку. Мы шли по тропе почти по девственной кедрово-широколиственной тайге. Собаки работали и на глаза почти не попадались. Вдруг смотрю: Дружок застыл на тропе метрах в 20, и передние лапы стоят на валёжине, и смотрит он в тайгу очень внимательно, будто бы хочет что-то сказать, мол, смотрите. Я тут же остановился и машинально поднял ружьё. Посмотрел в сторону, куда указывал пёс. Большой тигр поднялся с земли, посмотрел в нашу сторону и начал спокойно уходить в тайгу прочь. Володя тут же произнёс:

– Не стреляй.

Я, в общем-то, не собирался стрелять, да это невозможно было сделать, так как тигр сделал один-два шага медленно, а потом как молния полетел, причём бесшумно. Ещё пару раз мелькнув в кустах, исчез из нашего поля зрения. А я стоял ещё какое-то время, очарованный красотой и мощью такого красавца и так рядом. Встреча была такой короткой, что описать его и рассмотреть толком не удалось. Володя предложил посмотреть место, откуда он поднялся. Мы подошли.

Собак наших не было, убежали куда-то. На земле лежало туловище барсука без головы, с шеи струйкой ещё пульсировала кровь. Володя взял барсука и начал его заматывать в целлофановый мешок. Я ему говорю:

– Зачем? Пусть останется ему, он вернётся.

– Никогда он не вернётся, это я точно знаю, я давно уже в тайге. Свою добычу он бросает легко и почти не возвращается к ней. Ещё по теплу, может, вернётся, но я даже ни от кого не слышал, а к замёрзшему точно никогда.

После я находил в тайге зимой добычу тигров – то два, то три подсвинка. А один раз даже семерых (трёх в одном месте и в километре четырёх). Съедал он, как правило, пять-шесть, до 10 килограммов мяса, остальное бросал, чем после пользовались серая ворона, вороны и орлы. Так что слова, что якобы «тигр-санитар, эколог», вызывают у меня другие мысли. Тогда меня поразило, что голова была словно отбрита и ее не было. Очевидно, он её пережёвывал и из-за этого подпустил нас так близко.

***

По р. Микуле строители готовили зимник (мостки, переезды), чтобы вывезти пробы руд из партии. Строители жили в передвижном балке и тянули его по мере подготовки зимника за собой. Я решил найти подходящее дерево на лыжи. Если далеко зайду – переночую в ихнем балке.

По старым заросшим дорогам по-над речкой росло много черёмухи Маака, но найти для лыж – задача не из простых. Может, из 100 деревьев подходящего диаметра нужно выбрать такое, чтобы раскололось ровно (не кручёное). Долго мне пришлось бродить по долине реки. И набрёл я на тигриную охоту.

Три убитых тигром самки изюбра лежали припорошенные снежком, который прошёл четыре дня назад. По следам его охоты я прочитал такую картину. По замёрзшей наледи ходом друг за другом шло семь изюбров. Тигр выскочил им наперерез, буквально с 30 метров, где он довольно долго лежал прямо на льду. Наледь широко там разлилась и промёрзла. Когда он рванул за ними, изюбри тоже побежали прямо, как и шли через долину р. Микулы, гуськом друг за дружкой. Возможно, по замёрзшей наледи (льду) от речки бежать быстро не получалось.

Первую (бежавшую последней) он убил сразу, обездвижил мгновенно, так как вторая успела пробежать примерно 15—20 метров. Третья лежала от второй примерно в 20—30 метрах. Далее наледь была покрыта водой и бежала речушка Микула. На мне были надеты зимние, мной сшитые обутки (улы), которые я уже промочил в наледях, и я вернулся. Похоже, что тигр тоже вернулся от воды, хотя я не совсем в этом был уверен. Следы размыло водой, и на другой берег я не хотел переходить, чтобы только посмотреть.

Вернулся он к первой убитой самке изюбря. Съел от задней (ляжки) ноги немного мяса. Повыедал внутренний жир и чего-то ещё с брюшины, прилегающей к ноге. Далее добычу бросил и ушёл куда-то в сопки отлёживаться или продолжать свой маршрут. Эту его охоту я обнаружил минимум на 4—5-й день после его охоты. Мороз был ночью сильным, и туши замёрзли. Я рассказал строителям из балка, у них сушился и ночевал, они через день сходили туда и добычу перетаскали себе. Так что было минимум пять свидетелей. Конечно, в тайге ничего не пропадает зря. Почти все её обитатели всеядны: колонки, норки, соболя, еноты и другие. Даже белки, не говоря уже о мышах – кормилицах всех. А вот воронью я бы не позволял жиреть. Подкармливать не грех, а жиреть нельзя. Все должны добывать хлеб насущный в поте лица своего. Многие из них хитры и умны. Начинают летать за тигром, волками, кабанами и пр. По их крикам я часто определяю – вот летят на пир, эти сопровождают зверя, эти орут на людей в тайге, а вот и хищник – будь бдительней, берегись. Пекур Володя мог их и подзывать, и прогонять голосом, а я только слушать и понимать, да и то не всё.

Кабаны

Уж очень был красив тот тигр, что встретился нам на охоте на кабанов, – картинка. Да и не скоро такое зрелище можно будет увидеть другим.

В 1975 году, осенью, я работал на рудопроявлении Идингу. База у нас стояла на р. Белогорке. А участок – под самой сопкой Идингу. Возле базы в трёх метрах от склада проходила дорожка. По ней-то с определённой регулярностью проходил тигр. У нас на базе было две собаки, но тигр на них особо не покушался. Потому как зверя там в ту пору было довольно много. Я убивал зверя только по необходимости на пропитание. Так мы там жили и работали до самого снега. Наконец, полевые работы были закончены. Мы собрались все на базу и готовы были уезжать в Рощино, ждали наших машин. Кочкин был начальником моего участка. Он предложил, чтобы я добыл мяса домой.

Мы со своим напарником по охоте в партии, Пекуром Владимиром, решили, завтра пойдём. Утром встали пораньше, и вот он – первый хороший, пушистый снежок – сантиметров 15 выпал ночью, с морозцем. Для истинного охотника это огромная радость. Душа запела – солнышко и снежок, этого не передашь словами. Мы пошли прямо от базы вниз по долине речки. Не прошли и километра, как нам встретился свежий след огромного секача. Я подумал, что сам Бог даёт такую добычу. И мы решили идти за ним, пока он не остановится на кормёжку. Он повёл на левый борт ключа, по следам я понял, что он не пуган, но питанием не интересуется, а делает разведку или ищет стадо. В общем водил он нас примерно до часу дня. Взяв один ключ, он его вывершил, пересёк перевал, спустился по борту другого почти на ту же высоту, с какой начинал.

Склон сопки разбит террасами, спуск градусов под 30, терраса метров 20—25, опять спуск – обрыв… И вот мы выходим к последней террасе, и перед нами открывается вся плоская долина шириной метров 300. Потому как лес был не рубленый, вершины могучих кедров, дубов, лип, ореха маньчжурского, бархата в долине смыкаются кронами выше нас, подлеска нет, и всё видно далеко, как на ладони. И всё, что мы видим, чёрно-белое от чушек, снега, редкие лучи солнца просвечивают эту картину. А чушек пасётся вразброд не менее 100. Там матка с поросятами до десятка, чуть в сторонке другой прайд, секачи и чушки-прошлогодки, всё кишит и движется вверх по ключу. Мы подходим по террасе уже ближе к хвосту этого большого табуна – сплошной шум, взвизги, треск и хрюканье, как будто рядом шумит река.

Я сразу оторопел от такого зрелища, ещё никогда не видел такого, глаз ищет того секача, за которым мы шли, но его не видно. А ниже по ключу, от чушек метрах в 70 лежит на брюхе с приподнятой головой тигр, «пастух стада». Рыжим пятном и солнцем подсвеченный, выделяется сверху красавец. Тогда я ещё не знал, что таких секачей стрелять нельзя, это защита стада. Они более 200 кг веса, против тигра становятся мордами, и не дают напасть на мелочь, отбив от стада. Мы минуты две ошарашенно любовались этой картиной, я даже попытался подсчитывать, сколько их, часть чушек была под обрывом – мы стали потихоньку подходить к нему, но тут неожиданно, немного справа от нас из-под обрыва вышли две чушки и пошли друг за другом. Я шепнул тихонько Володе, он стоял немного справа от меня:

– Моя первая.

Они тут же замерли, и я медленно начал поднимать ружьё. Боковым зрением я контролировал его готовность к выстрелу, и всё-таки он немного опоздал, и это дало возможность его чушке уйти без царапины. Володя никак не мог в это поверить. Мгновенно вся долина пришла в движение, и куда всё делось, исчезло как во сне.

Володя меня спросил:

– А ты тигра-то видел?

– Видел, конечно.

– А мне такой никогда не встречался.

Моя чушка оказалась очень жирной. Сало было на ней минимум в 2 с половиной пальца. Урожай был тогда сильный жёлудя и кедра, под ногами почти везде рос хвощ. Да и когда лес стоял не рубленый, дуб и орех родили почти каждое лето.

Машину нам пришлось тогда ждать ещё трое суток. В первую же ночь, ниже от нас метров в 300, всю ночь кто-то стрелял из ружей, видно, разных калибров.

Во вторую ночь всё началось опять с выстрелов. Так началась и третья ночь. Утром к нам в лагерь пришли три человека. Вид у них был сильно уставший, напуганный и вообще неважный.

После разговора выяснилось, все трое недавно освободились из заключения, ехать им некуда и, поскольку один из них вроде неплохо знает охотничий промысел, то заключили договор с промхозом на период охоты. Где-то в деревне взяли собаку. Их подвезли сюда со всем необходимым, и они строят охотничью избушку. Собаку кладут между спальников и сами ложатся спать на недостроенном срубе. Но с наступлением темноты подходит тигр, и отогнать его не могут выстрелами. И страшно, подходит почти под самый сруб. И патроны уже закончились, взятые в долг на сезон. В общем, они собрались выезжать в контору (вроде в Малиново). Я посмотрел на этого пса и сказал им:

– Зачем вам такая собака? Я собак понимаю – с неё никакого толку в охоте не будет. Тигр подходит за ней, а не за вами, так что лучше сами её съешьте, чем он.

Им, конечно, было жалко собаку, и они не понимали, что в тайге другие законы и что тигр – хозяин, его нужно уважать, а не пугать. Всё равно он не отстанет и не даст им охотничать, пока она будет с ними. Я им отдал оставшийся порох и часть боеприпасов.

Потом к нам пришла машина «Урал». И мы, выезжая, подобрали и их в кузов.

Случай на охоте

Был случай, когда тигр не бросил добычу. Произошло это на моём охот участке в кл. Еловка.

Шли мы с С. Щербанем на его палатку на северный перевал, напилить к ней дров. Он попросил – помоги. Сергей шёл метров в пяти впереди. Я тащил пилу («Дружба») и всё необходимое к ней.

И вдруг нас остановил звук – короткое трубное рычание, но мурашки сразу побежали по моей спине. Мы замерли, стоим. Он спросил меня шёпотом:

– Что это за зверь, я такого звука ещё не слышал?

– Не понял, давай подкрадёмся потихоньку, посмотрим. У нас же ружья на всякий случай, чудес не бывает, интересно и мне посмотреть.

Осторожно переступая, мы прошли метров по 10. Звук (рык) повторился, да так, что мурашки страха побежали по спине ещё сильнее. Я снял рюкзак, прошептал Сергею, чтобы оставался на месте, а сам приготовил ружьё в боевое положение, попытался ещё подойти поближе к источнику такого звука. Я подкрался ещё метров на пять к какой-то полусгнившей валёжине, звук, рык опять повторился. Я привстал на валёжину и давай внимательно рассматривать всё подозрительное. Вскоре я увидел голову тигра, часть спины.

Что-то тёмное лежало у него перед мордой.

Он смотрел прямо на меня. Расстояние между нами было не более 80 метров, из-за кустарника было плохо видно, но мы изучали друг друга. Он лежал на животе, издал ещё одно предупреждение, мол, моя добыча и тебе так просто не отдам, и я не замедлил ретироваться к Щербаню так же беззвучно, только отступал задом.

– Что там? – прошептал он бледный.

– Тигр с добычей, давай обойдём стороной.

Мы крадучись обошли удачливого охотника.

Он ещё пару раз напоминал о себе тем же звуком, находясь на том же месте. И это меня успокаивало, что не идёт за нами.

Через три дня мы возвращались тем же маршрутом обратно. Зашли посмотреть, что он там делал. На месте мы увидели остатки съеденного кабанчика. Очевидно, мы подходили, когда он увлёкся едой, и никак не хотел делиться своей добычей, зато предупредил, это тоже редкость. А может, и не совсем редкость.

«Мой» тигр на пасеке

Лет 6—7 назад тигр всегда проходил регулярно возле пасеки по дороге. Это началось, наверное, с 1993 года. В тот год я добирался до пасеки по трассе на велосипеде. Возле зимника велик прятал в кустах, дальше шёл пешком по ключу Восьмому до перевала и вниз уже по ключу Белому до пасеки (два с половиной часа пешком с хорошим рюкзаком или три, зависело от дождей и настроения). А весь путь – четыре с половиной часа. Так вот выйду домой, побуду дома дня 3—4 и опять на пасеку. Всего-то 25 километров на работу. 10 км на велике, а остальное пешочком. Сейчас, конечно же, никто не поверит, чтобы человек на работу за 25 км ходил пешком, но это было у меня несколько лет. А иногда и без велика. Иду и смотрю: по моим следам примерно в то же время, то есть за мной, прошёл тигр. Я думал, это просто совпадение. Но однажды встретил знакомых рыбаков с с. Ханихеза. Они удивились:

– Так ты жив?

Оказывается, в прошлый раз они также выходили за мной следом с рыбалки. Вышли позже и меня настигали. На дороге были мои свежие следы и совсем свежие следы тигра. И где-то на ровном участке дороги они увидели метров за 300 впереди мою спину. А между мной и ними шёл по моим следам тигр. Они и застыли, сели покурили. Это было недалеко от перевала.

Мы, говорят, перевал перешли, но страшно было идти следом и мы пошли по летней дороге. Хоть и длиннее путь, зато от беды подальше. Думали, он тебя съел, иначе зачем бы он шёл за тобой в 100—150 метрах. Я тут же пошутил:

– Да что это вы говорите, это же «мой» ручной тигр. Вырос у меня на пасеке, живёт сейчас полувольно, но ко мне приходит. И ходит за мной как пёс. Меня не трогает, а охраняет. Про вас не ручаюсь. Может и поесть.

– А мы все гадали – почему у вас собак нет на пасеке.

– А зачем попу гармонь, если у него есть кадило? Вам в головы не приходило? Возможно, они шутку приняли всерьёз, а может, так совпало, но года три я их потом не встречал. Хотя до этого они часто рыбачили по речке и выходили по той же зимней дороге, что и я. Так что я знал по следам, когда пришли и когда ушли.

Новый хозяин

Года три назад мимо пасеки, примерно дня через четыре регулярно, по вечерам, проходил тигр. Метров за 500, я начинал слышать его рык. Издаст свой рык, и потом тишина. Потом повторит уже гораздо ближе, то есть пройдёт тихо примерно метров 100 и опять горланит. Не доходя до пасеки метров 200, сделает метку на дороге. Потом повернёт по дороге под сопкой и уходит вверх по ключу Белому. Так было в течение месяца. Возможно, он хотел объяснить мне, что это его территория и он не собирается ни с кем её делить, здесь он полный хозяин. Закончилось это так.

Я ушёл с пасеки домой за продуктами. Он явился в моё отсутствие, сделал метку, как всегда, метрах в 100 от пасеки. Затем видно, решил показать мне, не разумеющему, всё конкретнее. Он вышел на поляну, до самого дома не дошёл 25 метров, там сильно погрёб землю. Сделал метку, помочился и оправился, нагрёб кучку травы. Лежал, ожидал меня. Потом, когда отходил к своей постоянной первой метке, грёб землю почти через 5—10 метров. Я так понял, что он объявил мне ультиматум, вызов. Стал носить с собой ружьё. Но после этого раза я не видел его следов, звуков и меток. Не знаю, чем бы могли закончиться наши с ним споры за территорию. Вернее всего, он погиб где-то. Позже мне один охотник рассказал, что его приятель поймал тигра в петлю с большим капканом, возле ЛЭП была метка на столбе. Они всё время свои метки обновляют, оставляют свой запах. И всегда подходят к чужим меткам. Это примерно в 10—12 км от пасеки. Думаю, это и был он. И я опять бросил носить с собой ружьё.

Любопытство

А любопытство в тигре всегда имеется, при любой встрече с человеком он сперва скроется, а потом подойдет и осмотрит следы,или сразу, или если уловит ещё запах.

Так, один опытнейший охотник рассказывал случай. Давно это было, крался он по сопочке по первому снежку, высматривал кабанов, карабин был в руках, взведён и снят с предохранителя. Смотрел влево, вправо, весь во внимании, скрадывал удачу. Вдруг услышал вроде лёгкий шелест с левой стороны и одновременно почувствовал, как кто-то дёрнул его за левый сапог. Повернулся вместе с карабином налево. И вот он, стоит красавец-тигр в полуметре и смотрит игриво. Мол, давай беги, а я буду тебя догонять, как кошка мышку.

Карабин не подвёл, выстрел был в упор в лоб. Оказался молодой тигр, но уже большой. Голяшку сапога болотного он пропорол тремя когтями как бритвами. Похоже, это было чистое любопытство. Человека он не очень-то боится, а посмотреть, чего он ходит по его угодьям, это тигр сделает всегда. А если у человека, отдельно живущего от людей, живут собаки, то им конец. Будет три дня лежать в 30 метрах, подкараулит и выкрадет. Стоит ему только встретить их запах.

Уж это я и сам наблюдал, на пасеке в ключе Барыбкином. И много слышал рассказов.

У Алпатова на Чёрной речке тигр раз шесть выкрадывал собак с пасеки. Он их перестал, как и я, заводить.

На пасеке С. Кириенко

Как-то еду на свою пасеку, на ЛУАЗе, году примерно в 2000-м, мимо пасеки С. Кириенко. Смотрю, а он через дорогу с топором перебегает. Я остановился, он что-то орёт в кусты. Бледен и одержим яростью. Выхожу из машины, смотрю, лежит большой жёлтый пёс. Тигр его бросил от крика или погони Кириенко. Схватил, говорит, на моих глазах возле улья. Он что-то как раз тесал и погнался за ним с топором.

– Пёс, наверное, живой, пойдём посмотрим? Он даже не взвизгнул, а я погнался за тигром. Догнал, зарубил бы гада средь бела дня, вот пакость такая.

Я осмотрел пса. Ещё шли по мышцам судороги, он был большой, необычных размеров, и уже мёртвый. Две небольшие дырочки примерно в 12 сантиметрах одна от другой были в его шее.

– Надо же, мёртв, так хорошо отгонял медведей от пасеки, а эта тварь поймала его, как кот мышку, на моих глазах. Мгновение и всё, я заорал и побежал к нему. Думал, успел отогнать, а он мёртв…

Охота за псом

Как тигр уничтожает собак, мне довелось видеть на ключе Барыбкином, не сам процесс, а его последствия.

Стояла моя пасека там вместе с А. Собченко и его тестем, В. Баратынским.

Анатолий привёз собаку, лайку, и привязал её на цепь с кольцом и проволокой-«шестёркой». Так, чтобы собака по проволоке на 5-метровой цепи бегала от будки через дорогу. Как-то зашёл я за ульи в кусты, смотрю, а там лёжка тигра. Рядом другая, и видно, долго лежал и выслеживал он собаку. Не одни сутки провёл он в ожидании подловить пса, не под будкой, в которой мы жили, а когда он хоть немного отойдёт от неё. Эти зарисовки я и показал Анатолию, но в тот вечер он не забрал пса домой. А в следующий раз приехали, собака исчезла и проволока была порвана, и цепи нету. А 6-мм проволоку порвать, нужно усилие больше тонны.

Встречи с тигром на охоте

Редко этот зверь попадается на глаза охотнику, но две встречи у меня было.

Примерно в 1977 году я и Сергей Щербань взяли отпуска и собрались заезжать на участок ключа Еловка на охоту.

Собрал я всё необходимое для охоты в два рюкзака и жду Серёгу. Придёт, обговорим как заезжать. А он неожиданно подъезжает на УАЗе («санитарка»).

– Меня завозят, а ты поедешь сам на мотоцикле к чернореченскому мосту. А там пешком добирайся, а чтобы легче было идти, давай рюкзаки быстрее, мы их подвезём до самой тропы, на дороге бросим, там уже переносишь в барак. Я всё продумал, машина ждёт, торопись.

Я отдал рюкзаки, только забыл отдать принаду (рыбьи кишки, головы – в небольшом мешке, килограммов 8—10). А самое главное, забыл выложить из рюкзака и взять с собой патроны. Взял я двух собак, опытного Кучума и шестимесячную сучонку, ружьё, принаду и поехал на мотоцикле.

Возле чернореченского моста оставил мотоцикл и пошёл пешком остальные 7 км.На ключе Пановом, метров 300 не доходя до пасеки смотрю, что-то мои собаки прижались ко мне и идут тихо, будто крадутся к чему-то. Идут по правому кювету, а я по дороге. Что-то я заподозрил, но ничего не понял, иду дальше. На левом плече у меня лежал надоевший мне рудный мешок с протухшими кишками рыбы, а на правом висело ружьё – «двадцатка» двустволка. Смотрю на дорогу и вдруг метрах в 35 на дорогу приземляется с полёта тигр. Летел с левого кювета и тут же замер. Несколько секунд мы смотрели друг другу в глаза. Первая моя мысль была: не останавливайся, иди. Я продолжал идти к нему, только снял ружьё с плеча и взял его в правую руку. Вторая мысль: если кинется, запихаю стволы в пасть, без патронов «защита» крутая. Он не испугался, начал идти вперёд по дороге, а голову повернул в мою сторону. Так мы изучали друг друга и шли. Прошли молча метров 15. Наконец он не выдержал и прыгнул вперёд, потом в правый кювет. К кювету подходила борозда от плуга (прошлой весной сажали сосну под трактор, глупость, конечно, после она вся пропала), далее он вообще полетел по этой борозде. Его ног глаза почти не фиксируют, как птица трясогузка летит волнообразно, так и он, молния и пружина, по-другому и не скажешь. Пробежал он метров 70 и мгновенно прилип к земле под 90 градусов своему бегу, секунду смотрел на меня, потом ещё пару прыжков по борозде и исчез в кустах. Я дошёл до того места, где он спрыгнул с дороги, остановился и внимательно рассмотрел след. Ширина пятки была примерно 12—13 см. Тигр был небольшой, но и не молодой. Может, это была тигрица. Шерсть на нём не лоснилась, а он когда рвал (убегал, значит), шерсть вздыбил. Я продолжил путь, но часто оглядывался, вдруг он пойдёт за мной, чтобы не застал меня врасплох. Знал я, что китайцы надевают на голову маски глазами на затылок, чтобы тигр не напал сзади.

Подхожу к барачку, а возле него 7 собак. Гость у нас, охотник, со своим свояком и Щербань. Оказывается, они решили заехать на недельку, набить чушек. Ну а потом оставить нас со Щербанем охотиться по пушнине. Начинало темнеть и немного посыпал снежок. Чай у них уже был готов, и они меня поджидали. Я давай рассказывать о своей встрече с тигром. Приезжий охотник начал играть «бывалого», не поверил и давай меня подкалывать. Я, конечно, обижаться стал, что не верят, да ещё и насмехаются. Мужики поддакивают, хохочут. Всё, что говорили, не вспомнить.

– Что, след 13 см, пятка. А не меньше 20 не хотел?

– А я вот видел другой след, и крупнее, шапкой не прикроешь. То в кота такой следок, 13 см.

– Да ладно тебе, брось врать. Я, конечно же, тебя понимаю. Ты и охотишься без году неделя. В тайге без патронов, бывает, и мышь покажется тигром.

– Накроем стол да отметим начало охотничьего сезона. Забудь, мы никому не расскажем, что ты нам заливал про тигра.

Мы только пропустили по рюмке, вдруг вся эта свора как подняли лай. Я и говорю:

– Ну вот, пришла следом.

– Да брось ты и вспоминать. Собаки – сброд, выясняют свои отношения, ещё и передерутся, посмотришь сейчас, будут выяснять, кто кому подчиняться должен.

Но рёв и гвалт псов не утихал, и мы не могли спокойно продолжать отмечать. «Бывалый» взял карабин на правое плечо, фонарик в правую руку и вышел с барачка. Пошёл он по тропе к ключу. Но ни одна собака с ним не пошла. Он дошёл до водопоя, везде посветил, но собаки начали лаять в другую сторону, он вернулся, собаки стихли. Мы продолжили, надо мной ещё раз посмеялись. Но я уже не обижался и подыгрывал общему смеху и настроению. Хотя псы подтвердили мою мысль, что тигр пришёл вслед за мной.

Утром решено было мне оставаться охотиться со своими собаками в этом бараке, а они пойдут с охотой на верхний барак. А дня через 3—4 чтобы я пришёл тоже к ним. Но когда утром «бывалый» пошёл за водой, то пришёл обескуражен и немного напуган, отводя глаза от меня.

– Надо же, паскуда, лежала метров в семи от валёжины, с которой черпаем воду. Подпустила так близко, я подходил вчера к ней, и не поверишь, да следы не сотрёшь, можете проверить сами.

Был у него на лице испуг и неловкость за вчерашнее поведение. И, конечно, никаких извинений ко мне за вчерашнее красноречие.

В общем, на третий день к вечеру я пришёл к ним в верхний барак, а мог, конечно бы, и на четвёртый по нечёткому договору. Но вовремя, они в этот день уже не ходили на охоту, ждали моего прихода, чтобы я их вывез домой на мотоцикле, брошенном возле моста.

– А куда идти? Собак осталось две и те сильно ранены, дойдут до мотоцикла и то хорошо, а то нести придётся.

Собаки ранены были секачом, а тех пятерых утащила тигрица. Она в то утро, когда расходились, сразу же отправилась за сворой и испортила им охоту.

Так они, ничего не добыв, выехали со мной на мотоцикле. Щербань остался в бараке с моими собаками. «Бывалый» опытного охотника уже не играл и перед своим свояком. Был испуган и принижен, и отводил взгляд от меня. Увези нас, пожалуйста, отсель.

Я к тому времени видел следы всего трёх тигров и охотился на собственном участке пару годков, не более. Нужно отметить, что и до сего дня я не встречал следы тигров с пяткой более 15 сантиметров, хотя видел следы тигров по 2—3 ежегодно.

Могиканин

Но однажды, примерно в 1995 году, в вершине ключа Жёлтая речка я встретил гигантский след, довольно свежий. Почти под Новый год. Я шёл по капканной тропе. Ещё издалека увидел порушенный снег, след от какого-то зверя. Он подходил косиной к моему путику. Наверное, крупный секач, отметил я про себя, и, похоже, свежий след. Зверь подошёл к тропе и не останавливаясь пересёк её, не обращая никакого внимания на тропу, что в общем-то редкость. Первое, что я подумал: бурый медведь-шатун, след свежий, не лёг спать или кто-то поднял его из берлоги. Вот это да, нелёгкая припёрлась, поберегись, Петро. Как будем расходиться? Он где-то рядом в ельнике, к которому и шла моя тропка, через пойму ключика. Ружьё машинально оказалось в правой руке. Адреналин сильно пошёл по телу. В голове мысль: если это шатун и на капканной тропе, значит, нам всё равно встречи не избежать. Но крупный, страшен, мурашки по спине. Уже такое было. Хоть неделю будет ходить по тропе (капканам) и меня выслеживать. А сейчас – след свежий и ветерок боковой, стабилен, не выдаст меня. Я заменил во втором стволе картечь на пулю.

Что, очередное испытание? Гляди, Петро, в оба. Отступать не будем… След немного прошёл рядом с тропой, а после вышел опять на тропу. Я зорко отслеживал всё вокруг, и мне было не до замеров и определений. Я крался тихо вперёд, делая остановки после 2—3 шажков, крался как кот к мышке, только машинально отметил: ветерок боковой, не услышит зверь мой запах, берегись, но и не бойся.

Наконец-то следы слева опять вышли на тропу. Тут-то я внимательней рассмотрел, что это тигр, ну очень крупный самец. Снег глубокий, примерно 50—60 см, а борозды почти и нет. И след от следа с хорошим разрывом. Брюхом тоже нигде не коснулся. Самому себе не верилось, крупный – такого ещё не видел. Я ещё раз потрогал след и успокоился. След оставлен тигром минимум 2 часа назад. Я хорошо умею читать следы, ошибаюсь минут на 10. Но достать спичечный коробок и измерять след (пятку) мне не хотелось, возбуждение и инстинкт самосохранения ещё не проходили. Надеялся только на себя и ружьё.

Я охотился уже несколько зим один. Напарники уехали с Приморья, а двое уже и померли.

На второй день (под Новый год) я выехал с участка домой. Случайно разговорился с знакомым Николаем. Глаза у него вспыхнули огнем.

– Да я видел этого гиганта, тигрище, это он был, 100% он. Больше таких в Приморье нету. Я тоже встретил это чудо впервые, до этого всё мелочь.

Он рассказывал и с чем-то сравнивал его размеры, но я не запомнил, не буду врать. Я посчитал дни, примерно и получалось, что в следующую ночь он им и встретился. У меня мелькнула мысль: может, тогда на Еловке и не совсем врал «бывалый». Ведь он постарше меня лет на 10—15. Может, раньше таких тигров было гораздо больше. И до этого ему и попадались следы такие. Ведь они растут до самой старости. А нам и встретился последний могиканин. Николай рассказывал:

– Мы ехали с Красильниковым с охоты к Новому году, вечером домой по р. Синанче и встретили его прямо на дороге, с поворота. Ты мне не поверишь, каких он размеров. Мы сразу не поверили, что это тигр. Но видели метров в 30—35, я от неожиданности затормозил так, что и машина заглохла, хорошо, в кювет не занесло, буртик плотного снега спас. А он стал и стоит, смотрит на нас. А ружья в багажнике и зачехлены. Мы и обомлели, тоже мурашки по телу. Красильников не даст соврать. Пока он не сошёл с дороги, мы сидели рты разинув.

Сплавы

Работал я в Береговой партии. Партия была большая, стационарная. Стояла в километре вверх по ключу Голубому, который впадает в реку Арму. Сообщение с партией летом было только вертолётом Ми-4. Вертолёт летал по погоде и заявкам, но к концу месяца каждый хотел попасть домой к семье хотя бы на 3—4 дня.

В это время вывозили наряды выполненных работ и была передышка в работе. Вылететь домой было трудно. Вертолёт брал на борт 8—10 человек, а очередь была всегда человек 15—20. Всегда находились срочники, больные и начальство, вывозившее отчётность, наряды и т. д. После очередной неудачи улететь геолог Земнухов пошутил:

– Кто не улетел, плыви на резиновой лодке.

– А что, можно отсюда доплыть?

– Да, всего лишь каких-нибудь 180—200 километров, ну подумаешь, перекаты, камни и «труба» 30 км, все её боятся, там Коля Иванов на бате, говорят, 6 научников утопил, сам выплыл, а из них никто. А так Арму впадает в Иман, на его правом берегу деревня Дальний Кут. К нему подвесной канатный переход, к которому утром и вечером подходит автобус. А ниже по течению Вострецово и Рощино.

– Хочешь, карту покажу?

– Ладно, давай.

Посмотрел карту я, сказал, что да, доплыть можно, конечно, но ведь и лодки-то нет.

– Да есть у меня лодочка, маленькая только, на 200 килограмм грузоподъёмности, и борта невысокие. И дно не надувное, возможно, будет заливать волной, но одного хорошо удержит.