Московских мальчиков 80-х годов прошлого века родители и школа запугивали: «Будешь плохо учиться — пойдешь в ПТУ, а потом в армию в стройбат забреют». Большинству из тех, кто строил планы поступить в институт такая перспектива не казалась привлекательной. Времена были еще жесткие и легко откосить от армии было тяжеловато. Тем временем, все больше доводилось слышать рассказов о реальном положении дел в Афгане и дружбе народов Советской армии. И уж точно не горел желанием идти служить в стройбат.
Неоднозначная слава стройбата
День военного строителя отмечается во второе воскресенье августа (в рамках дня строителя). В отличие от дня ВДВ или ВМФ проходит он тихо, без толп бывших стройбатовцев на улицах «Стройбат! стройбат!» и без купания в фонтанах. Вроде бы гордиться особенно служившим в стройбате нечем. Однако, это не совсем так. Стройбат был, наверное, самой колоритной частью советской армии.
У стройбата славная во всех смыслах история. С одной стороны, созданные в 1942 году строительные войска восстанавливали разрушенную немцами страну, возвели миллионы квадратных метров жилья и других объектов по всей стране. стройбатовцы рисковали жизнью в том же Афганистане, работали в тяжелейших условиях в Армении после землетрясения и в Чернобыле.
С другой стороны, не зря детей пугали стройбатом. Стали бессмертными афоризмы «Два солдата из стройбата заменяют экскаватор» и «Они такие звери, что им даже автоматы не выдают». Слава была своеобразная. Стройбатовцы на улицах советских городов, частенько напоминали то ли банду мародеров, то ли военнопленных. Забривали в стройбат тех, кто успел заполучить судимость, кто плохо знал русский язык и имел проблемы со здоровьем, не позволяющие служить в строевых войсках.
Населенный пункт, в окрестности которого приезжали военные строители, начинал жить новой, яркой, насыщенной, но, не всем ее жителям приятной жизнью. Драки с местной шпаной, не самые изящные ухаживания за девицами, мелкое воровство. Все это репутацию стройбата точно не улучшало. Не добавляли будущим призывникам оптимизма и рассказы старших товарищей типа: «У нас еще было ничего, а вот за забором у нас стройбат стоял, вот где ужас».
Как угодить в стройбат
Кстати, этим летом 2020 года исполнилось ровно тридцать лет, как я дембельнулся из читинского стройбата. Вообще-то, попасть я туда был не должен. В институт я провалился по раздолбайству, судимостей и даже приводов в милицию у меня не было. Ну попадал несколько раз в отделение милиции без серьезных для себя последствий. Дело-то молодое. Серьезных проблем со здоровьем у меня тоже не было.
Но вот одна невинная шуточка в Октябрьском военкомате города Москвы привела к тому, что в один прекрасный день, я услышал номер своей команды, как сейчас помню, 696. На мой вопрос, а что это такое, товарищ майор с плотоядной улыбочкой сообщил: «А это, дружок, стройбат». Когда же я попросил огласить весь список, в нем оказался лишь морфлот и внутренние войска. Я понял, что от судьбы не уйдешь и потратил, оставшееся до прихода в военкомат с вещами, время на разные приятные и не всегда полезные развлечения.
Из Москвы в Забайкалье
13 июня 1988 года я прибыл в Октябрьский военкомат г. Москвы в не самом лучшем состоянии духа. Впрочем, бравых солдатов Швейков среди моих будущих товарищей по оружию не наблюдалось. Всех мутило после проводов и служить Родине категорически не хотелось.Потом был заезд на легендарную Угрешку, где мы сутки пили спирт, приобретенный у предприимчивых военнослужащих, мучительная поездка в аэропорт и еще менее приятный перелет в Забайкалье.
Помню какие-то совершенно сюрреалистические ощущения, когда я ранним утром вышел из громадной армейской палатки в окрестностях читинского аэропорта на свежий воздух. Солнце только вставало, и, смотря на виднеющиеся вдалеке сопки, только в этот момент я отчетливо понял, что попал конкретно, и мое пребывание в этой заднице мира закончится, в лучшем случае, через 700 с гаком дней. Впрочем, тогда я еще не знал, что такое настоящая задница мира
Учебный комбинат №69 — гламурное место
Надо сказать, что первые дни в армии оказались не столь ужасны, как представлялось. Учебный Комбинат №69 на Песчанке был местом вполне благопристойным. Конечно, переход к солдатской жизни был не прост. Полдня тренировать «Рота подъем» занятие крайне своеобразное. Зарядка по утрам, бег, туалет, уборка казармы, столовая по часам для вчерашнего гражданского человека были вещами бессмысленными и противоестественными.
Тем не менее, кормили вполне сносно, постоянный состав не беспредельничал, пусть иногда и развлекался с нашей помощью всякими армейскими забавами. Тяжелее всего было сидеть на занятиях. Спать хотелось все время и слушать о двигателях внутреннего сгорания (какой-то идиот отправил меня учиться на экскаваторщика) было невыносимо. Но альтернативой был хорошо поставленный удар по затылку увесистой указкой ефрейтора-преподавателя из Коми АССР. И все равно, по сравнению с отрядами УК-69 был местом почти гламурным.
Самый ху**ый отряд Забво
В общем, жизнь в УК-69 была даже в чем-то приятна, но все хорошее рано или поздно заканчивается. Спустя пару месяцев, перед разводом меня подозвал товарищ сержант Рамаданов и, радостно ухмыльнувшись, сообщил: «Ну что, душара, вешайся, ты едешь в самый ху***ый отряд Забво». По своей наивности я решил, что товарищ сержант так оригинально шутит и про самый ху***ый отряд говорит всем, в не зависимости от того, куда солдата направляют. Но именно в этот раз сержант Рамаданов был совершенно искренен.
Я это понял после того, как наш сопровождающий (а приехало нас в отряд трое), всегда бурый и наглый в УК-69, как-то бочком проскользнул в штаб части и с явным облегчением дернул мимо нас назад к КПП. Первое впечатление от в/ч 74902 было странным. Вроде бы обычная часть, штаб, две одноэтажные казармы, здание столовой, плац. но вот контингент на плацу и в окрестностях был после Учебного комбината какой-то странный.
В разгар дня по уставу не было одето и половина присутствующих. Остальные же напоминали скорее какую-то пацанскую бригаду конца 80-х годов в каком-нибудь захолустном городке СССР. Разве что, славянских лиц практически не было видно. Откуда-то несло характерным запахом анаши. Офицеров видно не было. Отсутствовали таковые и в штабе. Типа, знакомься, душара, вот это и есть стройбат.
Возле нас тут же нарисовались аборигены, которые обрисовали нашу совсем незавидную долю. Устав в этой части не котировался никак. Офицеры даже не пытались ему следовать. Все держалось на понятиях, за соблюдением которых следили авторитетные военнослужащие по странной случайности, имевшие судимости.
Офицеры иногда применяли акции устрашения, к уставу, впрочем, отношения не имеющие. Скорее, это было больше похоже на вылазку отряда Красной армии против басмачей. Нашего призыва в отряде почти не было, около 25 человек уже уехали в командировку в славный город Шилка. Предудущий призыв тоже отсутствовал. Его представлял лишь свинарь и посудомойщик. Так что, без пяти минут деды (практически все из Казахстана) заждались духов до полного исступления.
Депрессивная Черновская
Короче говоря, первые месяцы службы оказались для нас непредсказуемыми и увлекательными настолько, что нам позавидовали герои романов покойного Андрей Круза или Павла Корнева про попаданцев. Ибо, мы попали и попали серьезно. Спать приходилось мало, работать очень много, а разнообразные падения на ложку на скользком полу армейской столовой случались с неумолимым постоянством. Повезло не остаться без глаза, когда находящийся под кайфом казах, с разбега ударил меня, сидящего на корточках, ногой в лицо. Справедливости ради, авторитетные персонажи нашей части посчитали это беспределом, когда увидели мое офигенно перекошенное и распухшее лицо в столовке, и казаха за это тоже пустили под пресс.
Располагалась наша часть около поселка Черновская, километрах в 10 от читинского аэропорта Кадала. Там и тогда пейзажи были полное дерьмо, С одной стороны равнина почти без травы и законсервированный недостроенный завод (таких в округе было множество), с другой стороны железка, завод ЖБИ (там работали тоже стройбатовцы, которые грабили всех соседей, идущих в самоволку в сельпо).
Впрочем, местная «интеллигенция» была не лучше этих козлов. Уверен, что большая часть молодежи тогдашней уехала топтать в итоге зону. Моего приятеля порезали зимой и бросили умирать на снегу. Повезло, что следом шли самовольщики и доволокли его до санчасти. Нынче, судя по картам в местах моей боевой службы, в основном развалины. Может быть, когда-нибудь туда будут водить туристов типа «Советский стройбат. Быт древних военных строителей»
«Судьба у меня такая»
Тем не менее, удавалось находить и приятные моменты в стройбатовской жизни. Никакой тебе уставщины, никакой строевой подготовки, самоволки чуть ли не каждый день (не всегда, правда, добровольные). Боевое крещение я прошел уже через неделю по приезду в отряд (базировались мы в 5 км от аэропорта), решив стрельнуть закурить у зам. начальника гарнизонной гаупвахты, заскочившего домой перекусить. Ну кто же знал, что этого мужика в спортивной куртке ждали в машине десяток солдат.
Зато после возвращения я стал почти героем. В ближайшую субботу Батяня комбат решил выступить перед общественностью на тему повышения дисциплины. Наверное, съел что-то не то накануне. Повод был в общем-то. Двое доблестных моих сослуживцев из старослужащих попытались снять шапку с подгулявшего гражданского и им теперь явно грозил дизель.
Речь товарища подполковника была вдохновенной и состоящей на 90% из мата. Обратился он по отечески и ко мне. «Ну ладно, по этим му***кам и «долбо***м тюрьма плачет, но ты то как ухитрился так попасть и подвести часть????» Я смиренно ответил: «Судьба у меня,наверное, такая, товарищ подполковник». Лучше бы я это не говорил. В общем, в довершении ко всему остальному я получил еще и свои первые 10 нарядов вне очереди. А уж сколько я отмотал суток на гауптвахте за 2 года. Кстати, стройбат тамошние красначи не любили и сильно прессовали. Ну а военные строители при ворзможности лупцевали их в городе.
Нужен сайт и контент?
Viber Whatsapp
Глубинный насос и «дружба народов»
В общем, жизнь налаживалась, дембель становился все более неизбежным, но тут случилась маленькая неприятность. Грохнулся глубинный насос, починить его сразу не получилось и все трубы предсказуемо замерзли в 35 градусный мороз. Наше же руководство постеснялось сообщить наверх об этом конфузе и ушло в запой. Нас же гоняли тщетно греть трубы паяльными лампами и спать в солярочной вони от тепловой пушки.
Закончилась вся эта эпопея сменой командования и переездом на Каштак. Есть в Чите такое место. Второй год службы был не менее своеобразным, чем первый. Разве что, понятия стали разбавляться каким-то сильно мутировавшим уставом и дружбой народов. Дружбу народов мы проверяли на прочность практически ежедневно, а число проверяющих достигало до 300 человек. Никого не убили, автоматов нам не выдавали. Стройбат, по понятным причинам, был маркером напряженных межнациональных отношений конца 80-х годов ХХ века.
Ненавистный стройбат
По командировкам пришлось поездить изрядно. Шилка, Борзя, Оловянная и далее по списку. В том числе, и Могоча, про которую есть поговорка. «Бог создал Сочи, а Черт, Могочу». Красивые там места, пусть и суровые. Так и прошел еще год в подобных забавах и постоянных попытках что-нибудь стырить из социалистической собственности, так как обмундирования нам давали мало и за деньги.
Наверное, даже сегодня жители бывших ДОСов вспоминают нас, стройбат, не самыми лучшими словами. Вряд ли можно бы строить хуже, чем это делали военные строители. Оно и не удивительно. Кое-где стройбату закрывали неплохо наряды, мы же ходили в долгах. Дураков работать нормально при таком раскладе нет. Проще спереть ванну или ведро краски и продать гражданским.
Солдаты других родов войск нас тихо ненавидели, так как встреча со стройбатовцами ничего хорошего для них не означала. Наверное, рады нам были только местные девицы, многие из которых мечтали удержать солдатика после дембеля у себя. Понять их было легко, так как их кавалеры из рабочих поселков в своей массе были просто конченными уродами.
Впрочем, я даже не думал оставаться на гостеприимной забайкальской земле. Меня ждала Москва. И 23 июня 1990 года я вернулся домой. Вернулся с некоторыми приключениями и в уже сильно другую Москву. Но это совсем другая история. Сегодня же просто хочу поздравить всех, кто служил в этих своеобразных войсках. Нам ведь, действительно, автоматов не выдавали.
Читайте телеграм канал «Состояние гаки»
Александр Скутин
Самые страшные войска
Всегда считал и считаю: хочешь стать настоящим мужчиной – отслужи в десантных войсках. Прочитав твою книгу, Саша, понял: хочешь научиться жить в волчьем мире по волчьим законам – надо отслужить в стройбате.
Гончаров Д. А., офицер запаса ВДВ.
Мужик не отслуживший в армии всё равно что женщина не родившая!
Сергей Глухов.
Армия – хорошая школа жизни. Но лучше ее пройти заочно.
Солдатский юмор.
От автора
Знаете, почему про стройбат говорят «самые страшные войска»? Наверняка слышали этот анекдот. Прочитав эту книгу, вы поймете, что это и вправду очень страшные войска… для самих стройбатовцев. Об этом и написана книга, сборник рассказов о службе автора в стройбате в 1979-1981 годах.
Мои рассказы написаны как задушевная беседа с читателем. Где-то в курилке, а может – за столом пивняка, в купе вагона, в крохотной кухоньке хрущобы, под пиво и водочку, воблу и плавленый сырок, нормальный мужской разговор: со смачными шутками и крепким словцом. Поверьте, все, что написано в книге – правда. Я действительно шуршал наряды салабоном, стойко «переносил все тяготы и лишения» дедовщины, замерзал в один тайге, коченея в кабине МАЗа, валил лес на лесоповале (пропалывал тайгу бензопилой), сидел в одиночной камере, будучи в оперативной разработке Особого отдела, лежал в госпитале после драки. Не верите? И правильно делаете, что не верите. Все было не так на самом деле, а намного, намного страшнее. Просто для увлекательности чтения постарался изложить все это посмешнее, с прибаутками и хохмочками. Все было страшнее и хуже. И вот это – самая настоящая правда. Но и в этих условиях я был таким же острословом, шутником и зубоскалом, как в книге. И это тоже правда, мои товарищи по стройбату не дадут соврать.
Прошло много лет с тех пор, я переехал в Питер, закончил Политех, женился, обзавелся двумя детьми, машиной, дачей, хроническим бронхитом и избыточным весом, в общем – стал приличным обывателем: в тапочках и с пивом у телевизора. Но не забывается служба на Севере, что-то было в ней такое… Не понять этой ностальгии неслужившим, не объяснишь глухому, что такое музыка. Но я попробую, я все-таки постараюсь. Откройте эту книгу, читатель, и мы вместе посидим, поговорим, потолкуем неспешно о суровой мужской жизни. Ну и конечно же – пошутим, посмеемся, поприкалываемся. В жизни всегда есть место не только грустному, но и смешному. В добрый путь!
А пока разольем и выпьем по первой. Мне, пожалуйста, вон тот кусочек воблы пододвиньте, с икорочкой…
Июнь 1981 года. На лесоповальном участке по дороге на Калевалу. Мундир одет прямо на рабочую одежду.
Самые страшные войска
Американский инструктор в учебном центре морской пехоты объясняет новобранцам:
– Есть у русских такой воздушный десант. Один их воздушный десантник с вами тремя – без оружия справится.
Но это еще не все. Есть у русских еще морской десант. Эти – и вовсе полные отморозки. Один их морской десантник вас пятерых уделает, без оружия, как младенцев.
Но это еще не самое страшное. Есть у них такой стройбат. Это такие звери, что им вообще боятся оружие давать.
Медкомиссия
Давно заметил, еще в армии: как только власти начинают говорить мне о любви к Родине – держи ухо востро – тебя хотят обмануть.
Это долгая отдельная история. Ее можно рассказывать с любого места и в любой последовательности. Но это было со мной на самом деле осенью 1979 года в Ленинском райвоенкомате Крымской области. Ручаюсь честью, господа.
Итак, я обхожу кабинеты врачей.
ЛОР (ухо, горло, нос)
– Ты меня слышишь? – спросил врач.
– Да, – отвечаю.
Он поставил отметку в карточку: «Здоров».
– Следующий!
Хирург
В кабинет заходили по трое. Со мной зашли: щуплый очкарик с тоненьким голоском и бритоголовый громила, весь в наколках и со стальными зубами. Все в одних лишь трусах. Дальше все четко и по команде.
– Встать лицом к стене!
Встали.
– Трусы до колен спустить.
Спустили.
– Нагнуться!
Сделали.
– Раздвиньте ягодицы!
Медсестра произнесла это с мягким украинским акцентом:
«Ях’адицы».
– Чего раздвинуть? – Не понял очкарик.
– Раздвиньте ях’адицы!
– Чего раздвинуть? Какие яйца? – не врубался очкарик.
– Очко раздвинь! Понял, падла? – хрипло прорычал приблатненный.
Невропатолог
Оттуда все вылетали красные, ошарашенные, с возгласами: «Ну, змея! Ну, стерва!» И, делая страшные глаза рассказывали, что врач – ну просто зверь!
«Ладно, посмотрим, что за зверь», усмехнулся про себя. Я тоже не мякиш, что мне сделает какая-то старая перечница? Наконец, моя очередь.
Влетаю в кабинет, словно боец спецназа в тыл противника, весь на взводе. Сидит там такая седенькая старушка в очках, божий одуванчик, и что-то вяжет. На меня – ноль внимание. Ну, думаю, давай начинай. Сейчас увидим, какая ты крутая. А она и ухом не ведет, знай себе, вяжет шарфик. Ждал я, ждал, когда она заметит мое присутствие, да и не дождался. «Похоже, кина не будет», – подумал я. И выдохнул.
Вот этого выдоха она и ждала.
– Вы под себя ночью мочитесь?
Спокойно так спросила. Я улыбнулся.
– Что за ерунда? Нет, конечно.
– А что вы так странно улыбаетесь? – Она впилась в меня пристальным взглядом. – Я вас серьезно спрашиваю: мочитесь вы под себя, или нет?
– Ну… нет.
– Не «нукайте», вы не в конюшне! – Она повысила голос. – Я еще раз вас спрашиваю: мочитесь вы под себя или нет?
– Хорошо, я не мочусь.
– Что значит: хорошо? Вы что, одолжение мне делаете? Вы можете ответить членораздельно – мочитесь вы под себя или нет?
– Не мочусь я!
– Спокойнее!
– Я не мочусь…
– Еще спокойнее! Что вы тут истерики устраиваете?
– Да не мочусь я, господи!
– Вот только не надо орать! Не умеете себя в руках держать? Так я вам валерьянки налью!
Я собрался и, стараясь быть спокойным, сбивчиво сказал:
– Простите, пожалуйста. Я не мочусь под себя.
– Вот видите – простой вопрос, а вы так волнуетесь. Нервы у вас явно не в порядке. Я, конечно, поставлю вам в карточке «Здоров», но вам нужно серьезно лечиться.
В коридор я выскочил красный, как рак.
– Ну, как там? – испугано спросили меня из очереди.
– Ой, зверюга! Не дай бог!
Психиатр
В смысле, проверяет наше умственное развитие. Можно ли доверять нам сложную боевую технику. Мне вот только самосвал в стройбате доверили.
– Какие вы знаете прибалтийские республики?
– Литва, Латвия, Эстония – ответил я четко, словно на экзамене.
– Столица Белоруссии?
– Минск, – говорю.
– Кто такой Чапаев?
– Начдив 25-й дивизии.
– Чего? – удивился врач.
– В Гражданскую войну, – поясняю. – А командармом у него был Фрунзе.
– Ладно, проехали. Кто такой Маркс?
Ну и вопросики тут задают, кто ж не знает старика Маркса!
– Генерал Маркс – начальник штаба 18-й армии вермахта, один из авторов плана «Барбаросса», – четко ответил я.
– Чего???!!!
– Ну, и еще был один Маркс, основоположник учения, – добавил я.
Врач с сомнением посмотрел на меня, а потом поставил диагноз:
– Сильно умный. Дальше рядового в армии не продвинешься.
И ведь прав оказался!
Правда, в 2001 году меня на месяц призвали на сборы. Там я стал младшим сержантом и даже командиром отделения. Или поглупел с возрастом, или требования к солдатам стали другие?
Заградотряды, говорите?
Когда правительству от тебя что-то нужно, оно называет себя Родиной.
Афоризм моего друга Аарне.
Зима 1979 года, Северная Карелия, гарнизон Новый Софпорог, 909 военно-строительный отряд.
Заградотряды, говорите? Кровавые опричники из войск НКВД готовы выстрелить красноармейцам в затылок? Ох, как любят киношники и демпресса вовсю мусолить эту тему. Про злодеяния кровавого сталинского режима, про чекистов, поливающих из пулемета отступающих наших бойцов и пристреливающих из нагана раненных. И все это чтоб пощекотать нервы обывателя, припугнуть и успокоить одновременно: не беспокойтесь, это только при Сталине было, да и то на войне. С усмешкой гляжу я на эти страшилки. Мне в армии, в мой затылок целился десяток автоматов солдат из комендатуры, пока я лежал на огневом рубеже всего лишь с тремя патронами в АКМ.
Расскажу по порядку, обстоятельно.
Итак, отгулял я на проводах, бортовой ГАЗ-52 отвез меня в райвоенкомат в поселке Ленино, где нас пересчитали, выдали военные билеты, потом загрузили в автобус и повезли на сборный пункт в Симферополь. На полпути, сразу за Старым Крымом, у горы Агармыш (это где фильм «9 рота» потом снимали), нас вывели из автобуса с вещами и офицер военкомата сказал просто:
– Ребята, если у вас есть с собой спиртное, то доставайте прямо сейчас и пейте. Поверьте, в Симферополе у вас все это отнимут.
Забегая вперед, скажу, что он оказался прав, даже одеколон у ребят отняли, у кого нашли. Мы достали домашнюю закусь и выпивку, которые у каждого были припасены в дорогу, и начали подкрепляться, офицеры присоединились к нам.
В Симферополе узнал интересную вещь: в нашей команде №153 из четырнадцати человек все были водители. В дальнейшем мы гордо именовали себя автобатом, хотя и знали, что в стройбат призываемся. Но в стройбате тоже нужны водители, да еще как! Нарулил дай бог за два года службы, дорога ночами снилась.
Через пару дней нас погрузили в прицепной вагон к поезду Севастополь-Ленинград вместе с остальными командами стройбатяг, два вагона таких набралось. На вокзале при погрузке в эшелон репродукторы играли «Прощание славянки». Узнал интересную вещь: на нашу команду из четырнадцати человек в сборном пункте выдали аж семь ящиков армейского сухпайка, а на соседнюю команду в полтораста человек, которая следовала в Кузему (это тоже в Карелии) дали столько же, семь ящиков сухпая. Тогда я впервые понял, что на военной службе логики нет, здравого смысла тоже, их заменяют армейские порядок и дисциплина.
Привезли нас, в конце концов, в гарнизон Новый Софпорог Лоухского района Карелии, в карантин.
Не буду долго рассказывать, грузить подробностями о первых днях службы в стройбате, лишь упомяну, как мы на КМБ (курс молодого бойца) страдали от молдаван. Хорошие ребята, ничего плохого про них не скажу, за два года службы каких-то неуставных трений с ними не было. Но есть у них очень вредная для военной службы особенность: они абсолютно не умеют молчать. Где соберутся двое или больше молдаван, там болтовня не смолкает. Если молдаванин молчит – значит, он или спит, или уже умер.
Построил нас сержант-ростовец как-то на стадионе и приказал:
– Смир-рно!
Все вытянулись по струнке. И только негромко в строю по-молдавски: быр-быр-быр.
– Я сказал смир-рна! Ма-алчать! – Заорал сержант. – Что за разговорчики в строю после команды «смирно»?
Молдаване на мгновение испуганно притихли, а потом снова по-своему «быр-быр-быр».
– Ах, так! – Рассвирепел сержант. – Нале-во! Два круга по стадиону бегом марш!
Пробежали мы, запыхались. Сержант решил, что провел воспитательную процедуру для молдаван.
– А теперь – я сказал: «Смирно»! И чтоб не одного слова в строю.
Молдаване опять негромко по-своему: «быр-быр-быр».
На сержанта было жалко смотреть. Отчаянно, чуть не плача, он заорал сорванным голосом:
– Вы, пулы! Вы что, русского языка не понимаете? Я же сказал «смирно»! После этого в строю ни одного слова или шевеления не должно быть. За то, что не умеете молчать, буду гонять весь карантин кругами по стадиону. Налево, вокруг стадиона – бегом марш!
Пробежали, снова построились перед казармой карантина. Стоим запаренные, высунув языки, еле дышим. Лишь молдаване меж собой:
– …быр-быр-быр… вот зверствует сержант, издевается… и чего взъелся на нас, мы ж совсем тихо разговариваем, никому не мешаем…
Матч закончился в пользу молдаван.
Перед присягой нас повезли, как и положено, на стрельбище, стрелять из боевого оружия. Стройбату, как известно, оружие не дают, боятся. И лишь когда сам попал в стройбат, узнал, что это не анекдот, а горькая правда. При каждом военно-строительном отряде, как и при любом гарнизоне, есть военная комендатура, а при ней гауптвахта. На губе при стройбатах служат губари из специального комендантского взвода, «красноперые» или «менты», как мы их называли. Чтобы охранять арестованных и вообще – усмирять буйную стройбатовскую вольницу, вроде военной полиции.
Так вот, автоматы для присяги и на стрельбище выделяет именно это комендатура, своего оружия в отряде не было.
Привезли наш карантин в трех машинах на маленькое стрельбище, принадлежавшее той же комендатуре. Оно находилось в распадке между сопками, закрытое с трех сторон.
С нами же приехала машина из комендатуры, кроме начальника губы в ней было отделение губарей, а также патроны и автоматы, из которых мы будем стрелять.
На огневом рубеже были постелены три одеяла, с них мы стреляли лежа, перед нами были три мишени. Делали по три одиночных выстрела, на результаты никто не смотрел, никого не интересовало, попали мы или нет.
А за нами, а за нами-то… прямо за нашими спинами, наведя автоматы в наши затылки, с полными рожками, стояло отделение губарей, десять человек. Так, на всякий случай…
И такой случай в этом отряде был. В стройбат призывают и судимых. Вот один из них, когда ему на стрельбище дали автомат, навел ствол на офицеров, дал выстрел поверху, и положил их в снег. А потом бросил автомат и присел на пенек. Дали срок ему, конечно.
Да, а потом у нас, новобранцев, была присяга. «Волнующий, торжественный момент в жизни каждого солдата», как любят писать в газетах. Момент серьезный и ответственный, конечно, не спорю. Только никакого волнения и подъема я не испытывал. Меня с частью других солдат с карантина уже перевели к тому времени из Софпорога в другой гарнизон – Верхняя Хуаппа, того же 909 отряда.
Нам привезли два автомата от губарей. Построили новобранцев в казарме, потом мы выходили по одному, и, держа автомат перед собой, зачитывали текст присяги, потом расписывались. Автоматы передавали друг другу по очереди. Запомнились два момента.
Первое, два баптиста присягу принимать и брать в руки оружие отказались на отрез. Они и на стрельбище те же пенки выдавали. Так и служили без присяги. Впрочем, впоследствии оказались самыми надежными солдатами: не пили, не буянили, не сквернословили, работали добросовестно. Газет не читали, правда, и кино не смотрели. Впрочем, глядя на нынешние газеты и телевидение, думаю: а может, они были не так уж и неправы?
Второе: один молдаванин не умел читать, совсем. По-русски он тоже почти не говорил. По документам у него было два класса образования, но и те он фактически задвинул. Как рассказали его земляки, он очень рано остался сиротой, жил в доме дяди, пас домашних коров. Так и задвинул школу. Текст присяги для него читал его земляк и переводил на молдавский, тот повторял. Потом пастух поставил какую-то закорючку под присягой. Впрочем, служил потом нормально, и русский скоро выучил.
Но не об этом, собственно, хотел рассказать, а о «страшных кровавых заградотрядах». Вот тогда-то, когда мне в спину смотрели десять автоматов красноперых, пока лежал перед мишенью всего лишь с тремя патронами, будучи сам мишенью, я в полной мере ощутил, как горячо любит нас Родина, жарко дыша нам в затылки автоматными стволами, как она нам доверяет и гордится нами.
Кочегар-мутант
1980 год, гарнизон Верхняя Хуаппа в Карелии, 909 военно-строительный отряд.
Водитель на Севере – профессия героическая. А военный водитель в стройбате тем более. Без всякого преувеличения. Мне приходилось в сорокаградусный мороз менять кардан на лесной дороге. Гайки и болты фланцев кардана имели очень мелкую резьбу, а потому приходилось наживлять их голыми руками, без рукавиц. В такой же мороз мне приходилось голыми руками черпать воду из проруби в ведро, чтобы долить ее в радиатор. Края проруби обледенели и ведро не влезало в нее, а обрубить края было нечем, да и время поджимало. Любой шофер с Севера может рассказать вам еще более страшные истории. Но сейчас я не буду о грустном.
Свои МАЗы мы не глушили всю неделю, доливая в них воду, солярку и, на глазок, масло. В субботу днем мы сливали воду, потом глушили мотор. Именно в такой последовательности, если наоборот, то в сорокаградусный мороз прихватит радиатор.
А в понедельник МАЗ надо было завести. Та еще морока. С утра надо сначала развести небольшой костер под картером двигателя и коробкой передач, желательно и под задним мостом. После того, прогреешь эти агрегаты, надо попросить трактор-трелевщик, чтобы потаскал на тросу, завел с буксира. Про стартер в такой мороз – забудь, зря батареи посадишь. Да и не было у МАЗов аккумуляторов тогда, побили-поломали их водители, молодые неопытные солдаты. Потом, когда заведешься, надо срочно ехать к кочегарке и заливать горячую воду, пока не заклинило мотор. Раньше залить воду нельзя – прихватит ее морозом, и хана двигателю.
Вы можете спросить: а как же антифриз, ТОСОЛ, предпусковой подогреватель? О таких вещах в нашем глухом гарнизоне тогда еще не слыхали, а если бы нам рассказали – не поверили б. Хорошо еще зимней соляркой и маслом снабжали.
И вот, завелся я с толкача и подъехал к кочегарке, чтобы скорей залить кипяток в радиатор. А в тот день в кочегарке случилось ЧП. Водогрейный котел работал на дровах и имел два вентилятора. Один нагнетал воздух в топку, а другой вытягивал горячие газы вместе с пеплом на улицу. Так вот этот вытяжной вентилятор и сломался. Но нагнетающий вентилятор исправно накачивал топку воздухом. А дыму от сгоревших чурок куда деваться? Правильно, через дверцу топки – обратно в кочегарку, по пути наименьшего сопротивления. Поэтому вся кочегарка была полна дыма.
Как только я в нее вошел, от едкого дыма у меня сразу потекли слезы и сопли, словно прохудились водопровод и канализация одновременно. На расстоянии вытянутой руки уже ничего не было видно. Закашлявшись, я присел. У пола дыма было поменьше. В пяти метрах перед собой я разглядел чьи-то кирзовые сапоги. Кочегар, поди, он-то мне и нужен.
Подойдя к кочегару, я прокричал ему, перекрывая вой нагнетающего вентилятора и шум топки:
– Где мне горячей воды набрать?
Кочегар подвел меня к нужному крану, а потом спросил, размазывая по лицу слезы от едкого дыма:
– У тебя закурить не найдется?
Я чуть не рухнул от изумления.
PS: По этому рассказу в 2003 году был сделан флэш-мультфильм, посмотреть его можно здесь:
http://www.bigler.ru/kinozal/index4.html
Любителям халявы посвящается
«Форма номер восемь: что не спиздят – то и носим».
Солдатский юмор.
1980 год. Северная Карелия, гарнизон на Верхней Хуаппе, 909 военно-строительный отряд.
Воскресенье, в роте получка. Получив деньги, военные строители тут же бегут в военторговский магазинчик и покупают там сигареты, сладости, консервы, одеколон (его пьют). Я закупил все, что хотел в магазине и возвращался в казарму.
Открыл двери, вошел. Головы всех солдат, услышав скрип петель, тут же повернулись ко входу. Это всегда так у солдат: а вдруг офицер вошел? Тогда надо бы хотя бы окурки погасить и кружки с одеколоном в тумбочку убрать. Воспользовавшись тем, что все на мгновение повернулись ко мне, я громко крикнул:
– Мужики, кто сейчас у магазина десять рублей потерял?
И при этом сунул руку в карман, вроде как за утерянным червонцем. В ответ раздался громкий вопль всех присутствующих:
– Я!!!
Я не спеша вынул руку из кармана, в которой оказался всего лишь замусоленный носовой платок, смачно высморкался и спокойно сказал:
– Ну так пойдите и найдите, может там еще лежит.
Это было в стройбате…
… в глухом северном гарнизоне.
В воскресенье я попросил у нашего токаря Володи Згобы ненадолго ключи от токарки, для какой-то своей надобности. Вернувшись в казарму, обнаружил, что Володи нет, но дневальный сказал, что он вот-вот вернется.
Я решил подождать его в ленинской комнате, почитать газеты. И тут в ленкомнату влетел Володя – прямо как был с улицы: в телогрейке, в шапке. Кто служил в Советской Армии, тот помнит: в ленкомнате полагалось снимать шапку, как в церкви. Перед портретами Вождей и Политбюро.
– Саня, виддавай ключи, мне робыты трэба, – выпалил он сходу.
И тут, как назло, в комнату вошел наш старшина Вознюк. Увидев, что Володя не снял шапку в ленкомнате, он возмущено начал выговаривать Володе:
– Згоба, вы чому в шапци? Це ж лэнинська кимната, священное мисце для кожного солдата. Вы бачьте, тут и Лэнин повешен, и правительство наше.
Тут он помолчал, подумал, и добавил:
– Поставлен.
Уж лучше б промолчал, может, и прошло бы незамеченным.
– Нет, нет, повешен, мы слышали, – радостно загудели все, кто был в ленкомнате.
С этим же прапорщиком была другая история.
Стоял как-то дневальным в казарме. Зазвонил телефон, я сразу снял трубку, доложился. На том конце провода командир отряда, полковник, сказал мне:
– Сынок, позови-ка мне прапорщика Вознюка.
Сбегал за старшиной и позвал. В канцелярии Вознюк взял трубку и четко доложился:
– Прапорщик Вознюк прибыл к телефону.
С тех пор, как только к нам прибывало молодое пополнение, повторялся один и тот же розыгрыш. Мы подзывали к себе новобранца и строго говорили ему:
– Зайди к старшине в каптерку, скажи, что его к себе срочно телефон вызывает.
Долго потом еще из каптерки раздавались отборные матюги…
В. А. Козлов «Военные строители: группа повышенного риска».
К числу конфликтов хрущевского времени можно отнести многочисленные случаи групповых драк, массового хулиганства и волнений военнослужащих строительных батальонов и призванных (мобилизованных) через военкоматы на работу в промышленность рабочих либо досрочно демобилизованных в тех же целях солдат.
Армейские начальники отреагировали на новую политику массовым сбросом в строительные части физически ослабленных солдат, а также тех, кто имел криминальное прошлое или отличался недисциплинированностью.
При расследовании беспорядков среди солдат стройбата в г. Усолье-Сибирское (август 1953 г.) выяснилось, что конфликтная часть, существовавшая всего полтора месяца, с самого начала стала своеобразным отстойником, куда командование нормальных частей отправило своих худших солдат.
Из 650 солдат батальона 350 имели дисциплинарные взыскания (172 человека — от 2 до 10 дисциплинарных взысканий). 498 военнослужащих поступили с различными заболеваниями (дизентерией, гастритом, хронической гонореей, недержанием мочи, с остаточными явлениями туберкулеза и т. д.). 38 человек имели в прошлом судимости за хулиганство, хищения и др.
Одним словом, личный состав строительного батальона представлял собой идеальную почву для неформальной полукриминальной самоорганизации. С одной стороны, «отпетые» солдаты, активно отторгающие воинскую дисциплину и даже имеющие судимость, а значит и специфический опыт иерархической уголовной самоорганизации и подавления слабых, с другой — неприспособленные к военной службе и неспособные к сопротивлению неудачники, больные и ослабленные военнослужащие.
Не удивительно, что при формировании батальона ни одного дня не проходило без эксцессов. Офицеров избивали и обворовывали. Солдат привозили пьяными, сгружали с автомобилей за руки и ноги.
Доминируя в батальоне, «отпетые» сумели быстро подчинить себе и своим правилам жизни остальных солдат, создали неформальную иерархию, защищенную круговой порукой, подавили систему формальных социальных связей. При расследовании волнений никто из 242 комсомольцев и 14 коммунистов батальона не назвал имен организаторов беспорядков — боялись.
Батальон расквартировали в летних палатках на окраине города — на открытой местности. Начались массовые самовольные отлучки. Гауптвахта просто превратилась в «дневной дом отдыха» — арестованные за нарушения дисциплины солдаты пользовались бездействием караульной службы, свободно уходили на ночь в город, а днем отсыпались.
В феврале 1954 г. Генеральному прокурору СССР Р.А.Руденко пришлось специально информировать Председателя Совета Министров СССР Г.М.Маленкова о неблагополучном положении в строительных батальонах, переданных Министерством обороны СССР в распоряжение ряда отраслевых министерств.
Солдаты были размещены в тесных и душных помещениях, не было комнат для умывания и сушилок, среди военнослужащих были распространены простудные и кожные заболевания, обморожения, вшивость.
Труд стройбатовцев был организован из рук вон плохо, зарплата выдавалась с опозданием. Обычным делом стали массовые самовольные отлучки, пьянки, драки, дебоши в близлежащих населенных пунктах. Имели место случаи убийств, изнасилований и ограблений гражданского населения.
Случаи прямого столкновения с воинскими начальниками, внутренние, «казарменные» беспорядки стройбатовцев были скорее исключением, чем правилом. Один из немногих примеров подобных конфликтов — беспорядки в одной из рот отдельного строительного батальона МВД в Ашхабаде (апрель 1954 г.). Обычно же агрессия стройбатовцев была обращена вовне — на гражданское население или на работников милиции и развивалась по двум возможным сценариям.
В первом случае агрессивное поведение или криминальные действия военных строителей, статус и характер службы которых как бы выводил их за обычные рамки воинской дисциплины, вызывали защитную реакцию и ответную агрессию гражданского населения. Конфликт, развивавшийся более или менее длительное время в латентной форме, в конце концов разрешался групповыми драками, иногда сопровождался погромами.
Особенностью этого сценария было отсутствие агрессии по отношению к представителям власти. Их (этих представителей) участники конфликта если и не воспринимали как третейского судью, то по крайней мере не считали врагом, с которым следует попутно расправиться.
Не покушаясь на основания системы и священную неприкосновенность власти, эти волнения, тем не менее, требовали от начальства быстрой ответной реакции. Типичный эпизод — столкновение военнослужащих строительных батальонов со строительными рабочими в г. Кстове Горьковской области (февраль 1955 г.).
Снежный ком конфликта покатился под гору в результате события малозначительного. Четверо солдат отобрали у рабочего бутылку водки и избили его. В ответ толпа рабочих (40-50 человек), вооружившись ножами, палками, ломами, ворвалась в женское общежитие, напала на группу находившихся там солдат, восьмерых избила, причем троим нанесли тяжкие телесные повреждения.
Прибежавший из общежития в расположение строительного батальона участник столкновения сообщил о происшествии товарищам. На этот раз уже 100 человек выбежали из казарм и, тоже вооружившись железными трубами, черенками от лопат, ломами и палками, напали на рабочее общежитие.
В результате погрома, продолжавшегося несколько часов, были выломаны двери и разбиты окна. Серьезно пострадали 15 рабочих и пятеро солдат. После событий в Кстове причины чрезвычайного происшествия и «меры по укреплению воинской дисциплины» обсуждались на совещании в Горьковском обкоме КПСС. Отдельный доклад о событиях был представлен Главным военным прокурором Генеральному прокурору СССР Руденко.
Несмотря на усилия властей ЧП с военными строителями продолжались. Захватом оружия, стрельбой, ранением 11 человек и убийством одного закончилась групповая драка между стройбатовцами и рабочими завода в городе Молотовске Архангельской области в январе 1955 г..
Аналогичное столкновение местного населения со стройбатовцами в г. Бийске Алтайского края (декабрь 1955 г.) прорвало давно зревший нарыв — разрастание очага преступности и массового хулиганства — и потребовало от представителей власти более радикальных решений.
Дело не ограничилось привлечением к уголовной ответственности активных участников массового хулиганства. Из города удалили источник конфликта. 500 стройбатовцев были немедленно демобилизованы и организованно вывезены из Бийска. Местные жители могли торжествовать.
Второй сценарий стройбатовских волнений отличался перерастанием межгруппового конфликта в прямую агрессию против представителей власти. Не сумев перехватить инициативу в самом начале событий, но попытавшись сделать это хотя бы с опозданием и арестовать зачинщиков, сотрудники милиции или военные командиры сами становились объектом нападения. Раз милиция «заодно с ними» — обидчиками, она не в праве рассчитывать на неприкасаемость!
Совершалась подобная психологическая трансформация тем легче, что в России даже и в образованном обществе всего почиталось неприличным «любить начальство», тем более полицию. Парадокс же подобных ситуаций в том, что агрессия носила как бы персонифицированный характер — отрицательные эмоции направлялись против «плохих» милиционеров, иногда против местного начальства, но, как правило, не распространялись на власть верховную.
В спонтанных действиях толпы в этих случаях чувствовалась б0льшая самоорганизованность. Обычный мотив продолжения беспорядков в новой форме — «наших забрали в милицию»!
Для того, чтобы преодолеть подсознательный страх перед властью, толпе требовались более авторитетные лидеры, чем для вульгарной драки. И они, эти лидеры, находились довольно часто, поскольку в разлагавшихся формальных коллективах неизбежно возникала внутренняя криминальная и полулегальная самоорганизация.
Коллективная солидарность и круговая порука противопоставляли неформальное солдатское «Мы» остальному миру. Милиция же, отношения с которой у постоянно искавших приключений военных строителей и без того были достаточно натянутые, вмешиваясь в конфликт, становилась союзником «врагов».
При «мягком» течении конфликта милиция просто попадала меж двух огней. На нее обрушивались удары с обеих сторон, но милиционеры воспринимались скорее как досадная помеха, мешающая добраться до противника, чем как объект прямой агрессии.
По подобной схеме разворачивались, в частности, массовые беспорядки в городе Барнауле Алтайского края. 22 августа 1954 г. двое солдат затеяли драку со строителем, который затем направился в рабочий клуб смотреть кино.
Через некоторое время в клуб ворвалось около 40 солдат из расположенных поблизости двух строительных батальонов. Солдаты сняли ремни и стали пряжками избивать присутствующих, повредили киноаппаратуру, переломали мебель и скрылись.
Находившийся в это время у здания клуба милицейский патруль из трех человек серьезного противодействия солдатам оказать не смог. Ночью городская милиция и военные власти задержали 40 солдат, находившихся в самовольной отлучке. Между тем по городу распространились ложные слухи о том, что во время драки в клубе солдатами был убит ребенок.
(Вообще тема «убитого ребенка» обладала особым катализирующим воздействием даже на мирных жителей. Нам известно по крайней мере еще три случая, когда подобный слух вызвал быструю спонтанную самоорганизацию не расположенных обычно к волнениям мирных обывателей и спровоцировал стихийные массовые действия.
Утром следующего дня возбужденные слухами рабочие строительства и расположенных неподалеку предприятий стали группироваться, ловить одиночных солдат и избивать их. К полудню на строительстве ТЭЦ-2 собралась большая толпа рабочих. Она двинулась к казармам строительных батальонов, подстрекаемая некими «подвыпившими людьми». Возбужденная толпа смела группу работников милиции, состоявшую из 60 человек, и прорвалась к казармам.
Завязалась коллективная драка, в ходе которой обе стороны бросали друг в друга камни. Около 100 солдат, несмотря на предупредительные выстрелы, прорвалось через оцепление в жилые кварталы города, где били окна, бесчинствовали, затевали драки.
В течение всего дня 23 августа рабочие продолжали собираться группами и избивали встречавшихся им солдат-одиночек. В свою очередь, просочившиеся в город небольшие группы солдат избивали встречавшихся им рабочих. Для прекращения беспорядков власти использовали дополнительные силы.
Порядок был восстановлен. Между казармами, жилыми и производственными кварталами было организовано усиленное патрулирование. В прилегавших к строительству кварталах было подобрано избитых или отнято во время избиения 22 солдата строительных батальонов, 5 из которых к утру 24 августа умерли. В местную больницу на излечение поступило также двое рабочих.
Министерство внутренних дел СССР, учитывая напряженную обстановку в городе, поставило перед ЦК КПСС вопрос о выводе строительных батальонов из Барнаула. Таким образом рабочие, которых, очевидно, уже давно возмущало поведение военных строителей, добились своего.
Показательно, что в докладной записке МВД СССР ЦК КПСС события интерпретировались именно как столкновение двух конфликтных групп — и те, и другие не направляли своей агрессивности непосредственно против работников милиции и представителей власти, просто обе группы сметали всякую досадную помеху на пути к истинному противнику.
Однако гораздо чаще, коль скоро дело доходило до прямого столкновения с милицией и воинскими начальниками, события развивались по более «жесткому» сценарию, а иногда выливались в кровавый бунт.
14 июля 1953 г. в город Рустави Грузинской ССР для работы на строительстве химического комбината из Одессы и Тирасполя прибыли два строительных батальона Советской Армии. Они разместились в поселке Мдавари-Архи близ Рустави.
Новички, возбужденные дорогой, попытались начать со статусного самоутверждения — типичная реакция неформальных группировок на новую среду. Вечером того же дня группа пьяных солдат начала погром в городе. Сначала они просто шатались по поселку и приставали к местным жителям. Но около 22 часов среди них разнесся слух, что «порезали солдата и забрали в милицию» (слух оказался ложным).
Группа военнослужащих, вооружившись палками, железными прутьями и камнями, напала на оперативный пункт милиции, взломала дверь, избила двух милиционеров. Спасаясь бегством, работники милиции открыли беспорядочную стрельбу и легко ранили одного солдата.
Под крики «наших бьют» к беспорядкам присоединился почти весь личный состав одного из строительных батальонов — около тысячи человек. В поисках скрывшихся милиционеров солдаты разгромили квартиры двух местных жителей. В одной из разгромленных квартир кто-то под шумок украл часы и деньги.
Прибывшие для восстановления порядка работники милиции были избиты палками, камнями, а при попытке укрыться от избиения — обстреляны. Вызванные к месту происшествия представители военных комендатур Тбилиси и Рустави также были обстреляны.
Бесчинства военнослужащих удалось прекратить только утром следующего дня. Во время беспорядков, кроме двух милиционеров, получивших тяжкие телесные повреждения, было избито 8 человек из числа местных жителей.
Тема «раненого солдата» — на этот раз действительного, а не мнимого — стала катализатором упомянутых ранее волнений стройбатовцев и в городе Усолье-Сибирское в августе 1953 г.
В ночь на 9 августа неизвестные ранили ударом ножа в шею возвращавшегося в часть из городского увольнения военнослужащего. Двое друзей, навестивших пострадавшего в больнице, сказали в батальоне, что сослуживца порезали «гражданские», и надо им за это отомстить. Местом сбора выбрали городской сад, а сигналом к началу драки — команду «воздух» (применялась при налете авиации противника).
12 августа в 22 часа, когда военные строители смотрели кино в батальоне, некий солдат, приехавший из городского сада на велосипеде, сообщил: «Ребята, наших бьют в саду». Кто-то крикнул «воздух», остальные подхватили условленный сигнал. Около половины присутствовавших солдат бросились к городскому саду, часть выехала на грузовике.
В пути к ним присоединились военнослужащие отдельного строительного батальона (бывший батальон МВД). Солдаты с поясными ремнями, палками и ножами в руках, ворвались в городской сад. Они отламывали рейки от забора и скамеек сада, группами бегали по прилегающим к саду улицам, набрасывались на местных жителей и избивали их.
Попутно разбили окна в городском кинотеатре и магазине. Дважды толпа солдат пыталась ворваться в помещение городского отдела МВД, куда бежали люди, искавшие защиты. Всего в беспорядках участвовало примерно 350-400 человек. Шесть местных жителей получили тяжкие ножевые ранения (один — директор вечерней школы рабочей молодежи — от полученного ранения умер). Сорок пять человек отделались легкими телесными повреждениями.
Последующие события позволяют дать более детальный психологический портрет «отпетых» зачинщиков беспорядков. 15 августа военное командование отправило группу «наиболее недисциплинированных солдат» (50 человек) в лагеря отдельной гвардейской стрелковой бригады.
Однако и там бунтовщики не смирились. Стремление «отпетых» и «беспредельщиков» сохранить высокий внутригрупповой статус в неформальном сообществе подавило даже естественное желание избежать дальнейших неприятностей.
Двое вновь прибывших солдат нахально обратились к временно исполняющему обязанности командира бригады и начальнику особого отдела (военная контрразведка) с «заявлением», «что принимать их в бригаду не следует, так как они принесут много неприятностей, что их дело не служить, а воровать и «подрезать», чем они и займутся, если их оставят в бригаде».
Даже оказавшись на гауптвахте, неформальные лидеры беспорядков не успокоились. Они стали ломать перегородки и окна, выламывать решетки и призывать солдат караула присоединиться к ним.
Чувствуя, что отключить механизмы психологической самозащиты и законопослушания у «нормальных солдат» не так-то просто, «отпетые» попытались использовать нехитрый, но эффективный психологический прием, построенный на импровизации образа «врага»: «Не слушайте офицеров, бейте их, они предатели, бандеровцы, только замаскировались в офицерские погоны». После этого арестованные подожгли гауптвахту.
В нападение на представителей власти перерос в ноябре 1953 г. конфликт пьяных военных строителей с жителями Владивостока. Скандал с местными подростками закончился избиением тех, кто вступился за молодежь.
Военный наряд и работники милиции задержали двух хулиганов. Остальные убежали и привели на подмогу около 60 солдат. Толпа потребовала освобождения задержанных. Вооружившись камнями, она окружила отделение милиции и напала на милиционеров. Водворить порядок удалось только с помощью дополнительного воинского наряда и работников особого отдела.
После бурного 1953 г. серьезных столкновений стройбатовцев с милицией долгое время не было. Однако в июле 1958 г. в непосредственной близости от Москвы, в поселке Перово Московской области (ныне в черте города), вспыхнул очередной конфликт между солдатами-строителями, занятыми на сооружении военных объектов, и рабочими Карачаровского механического завода.
Пьяные солдаты самовольно отлучились из части и направились к рабочему общежитию. Там они затеяли между собой ссору. Рабочие попытались вмешаться. Завязалась драка. Оказавшиеся в меньшинстве солдаты послали в казармы за подмогой.
Вскоре группа военных численностью 60-70 человек окружила четырехэтажное здание общежития, стала кидать камни в окна и ломиться в закрытые двери. Семеро рабочих получили телесные повреждения, одного из них с сотрясением мозга доставили в больницу.
Прибывшим на место происшествия 15 работникам милиции солдаты оказали сопротивление и угрожали расправой. Пришлось поднять по тревоге весь личный состав городского отдела милиции, вызвать дежурные подразделения из ближайшей воинской части и из города Балашиха. Только после этого удалось прекратить бесчинства солдат. Большинство задержанных при ликвидации беспорядков военнослужащих оказались пьяными.
В стройбатовских волнениях на станции Перово в 1958 г. впервые обнаруживается намек на некие политические обстоятельства. Как следует из сообщения МВД СССР ЦК КПСС, во время разгрома общежития «в ленинской комнате сорваны и разбиты картины и портреты». (Очевидно, речь идет о каких-то произведениях советского искусства и портретах Ленина, руководителей партии и правительства).
По другим источникам нам известно, что осквернение портретов было обычной формой стихийного протеста против власти. Особенно доставалось в то время портретам Хрущева, которые вывешивали в дни революционных праздников и над которыми немало потрудились безвестные «осквернители», украшая их оскорбительными надписями или, если позволял художественный талант, превращавшими эти портреты в карикатуру.
Подобные символические действия, оскорбляющие власть, в конце 50-х гг., как мы видим, начинают сопутствовать и заурядным межгрупповым конфликтам. В вульгарном хулиганстве обнаруживается редкий намек на анархический протест против власти и ее политических символов.
Юридический статус и состав мобилизованных рабочих Специфическое место в общем ряду солдатских беспорядков занимают волнения, случаи массового хулиганства и групповых драк, в которых участвовала особая категория военнослужащих — мобилизованные через военкоматы рабочие призывного возраста или переданные из строительных частей для работы на стройках или в промышленности солдаты.
Локализованные по времени (все 9 известных нам эпизодов имели место в 1955 г.) и составу участников эти события стали достаточно серьезной социально-политической проблемой для хрущевского руководства, поскольку их спровоцировали (и даже предопределили) не только конкретные обстоятельства места и времени, но и целый букет неуклюжих административных действий власти.
Первая волна бесчинств и массового хулиганства охватила в марте 1955 г. города и поселки Каменской области, и так страдавшей от высокой преступности. В январе 1955 г. в угольную промышленность и на строительство шахт прибыли одновременно две потенциально конфликтные группы — около 30 тысяч человек, завербованных по оргнабору, и почти 10 тысяч рабочих, призванных через военкоматы или «условно демобилизованных».
Военизированный «контингент» включал в себя значительное число лиц с уголовным прошлым. Б0льшая часть этих людей оказалась в городе Новошахтинске и поселках Гуково и Шолоховка, — там, где впоследствии и вспыхнули беспорядки.
Местное население было терроризировано. В некоторых городах и поселках началась борьба за доминирование между самими приезжими. Она шла по жестоким законам подавления конкурентов, принятым в уголовных или блатных сообществах. Все это разворачивалось на фоне переживаемого большей частью новостроечного населения стресса адаптации и растущего недовольства отдельных групп местных рабочих.
Криминальная самоорганизация мобилизованного контингента начиналась уже по дороге к месту назначения. Поэтому и проблемы возникли сразу, как только эшелоны с призывниками стали прибывать в Каменскую область. В ночь на 1 марта в Новошахтинск из Московской области прибыли эшелоном 1000 мобилизованных на работу в угольную промышленность.
Пьяные мобилизованные совершили несколько преступлений. При попытке ограбления продуктового ларька они напали на сотрудника милиции. Последний в целях самообороны применил оружие и ранил в живот одного из нападавших.
Раненого доставили в больницу. А группа мобилизованных (до 60 человек) во главе с бывшим уголовником явилась в городской отдел милиции, потребовала выдать раненого и устроила дебош. Милиции удалось прекратить беспорядки и арестовать главного зачинщика. Были приняты меры к задержанию остальных преступников.
В тот же день, 1 марта, в поселке Шолоховка часть призывников из Белорусского военного округа не вышла на работу, а стала пьянствовать и хулиганить. Несколько человек, тоже во главе с бывшим уголовником, явились в контору строительного управления и, угрожая администрации расправой, предъявили требования о выдаче завышенных авансов, одежды и бесплатного питания.
После этого, собрав вокруг себя около 100 призывников, они затеяли драку с военнослужащими строительного батальона, размещенного в поселке Шолоховка. Вооружившись ножами, железными палками и камнями, хулиганы ворвались в расположение штаба строительного батальона, разбили окна, обезоружили часового и избили восьмерых военнослужащим.
Через четыре дня (5 марта 1955 г.) в поселке Соколовка Новошахтинского района произошло столкновение двух групп мобилизованных рабочих. А 18 марта несколько пьяных призывников, прибывших в поселок «Самбековские шахты» из Приволжского военного округа, во главе с двумя бывшими уголовниками (судимость за грабеж) затеяли ссору с людьми, стоявшими в очереди у магазина. Троих сильно избили.
Возмущенные рабочие задержали хулиганов и учинили над ними самосуд. Торжество первобытного правосудия стоило жизни обоим главарям. Трое призывников были тяжело ранены.
23 марта 1955 г. бесчинства и хулиганство военизированного контингента в поселке Гуковка Зверевского района приобрели этническую окраску. Группа призывников решила отомстить за какие-то старые обиды и, вооружившись железными прутьями и палками, избила мобилизованных узбеков. 3 человека были убиты, 48 — получили телесные повреждения.
По инициативе Москвы были проведены открытые судебные процессы. Вынесенные приговоры были демонстративно жестокими — что сразу охладило преступный пыл призывников. В поселках Гуково и Шолоховке были созданы оперативные группы милиции численностью в 130 человек; рядовой и оперативный состав милиции в городах Шахты и Новошахтинск был увеличен; в местах расположения призывников была усилена постовая и патрульная служба.
1 и 2 мая 1955 г. в разных районах страны снова вспыхнули беспорядки с участием бывших солдат строительных батальонов и призывников, переданных на строительство предприятий угольной промышленности.
Два эпизода произошли в непосредственной близости от Москвы (поселок Сокольники Гремячевского района Московской области и город Кимовск Тульской области). Еще один — в городе Экибастуз Павлодарской области Казахской ССР.
В Кимовске развернулось настоящее побоище между бывшими солдатами строительных батальонов, переданными в промышленность, и местными жителями. С обеих сторон участвовало несколько тысяч человек, в основном пьяных. Дополнительным возбудителем стали слухи об убийстве женщины и ребенка и этнический антагонизм (часть бывших стройбатовцев были азербайджанцами, узбеками и грузинами).
В действительности никакой убитой женщины и ребенка не было, а этнический аргумент оказался фальшивым (среди бывших военных строителей больше половины составляли русские и украинцы, которые так же как узбеки, азербайджанцы и грузины попали в число пострадавших).
Среди слухов, подогревавших толпу, были и какие-то неясные упоминания об антисоветских высказываниях бывших стройбатовцев. Местные жители в стремлении уничтожить постоянный источник страха и агрессии готовы были поверить всему — И женщину они убили, и против Советской власти выступают, да еще и «чучмеки».
Расследование установило, что 377 строительных рабочих — бывших солдат строительных батальонов, прибыли в г. Кимовск 22 февраля 1955 г. Работали они хорошо, а вели себя отвратительно — хулиганили, участвовали в драках, врывались в женские общежития, избивали и пытались насиловать девушек.
За два месяца горожане успели возненавидеть пришельцев. А местная хулиганская «элита» явно искала случая подавить конкурентов. События начались в два часа дня 2 мая 1955 г. с очередной пьяной драки на центральной площади Кимовска. Местные хулиганы вышли победителями, три рабочих азербайджанца были сильно избиты.
Спасаясь от преследования, они прибежали в свое общежитие, подговорили товарищей отбить нападение и с палками и ремнями направились к центральной площади. Не обнаружив там зачинщика драки, они избили его товарища.
Вскоре, однако, зачинщик вернулся, а вместе с ним еще несколько местных хулиганов. В дело пошли камни и ножи. Военным опять сильно досталось от гражданских (один человек получил ножевое ранение), и они скрылись в общежитии. Прибывшая на место происшествия милиция закрыла вход в здание и оттеснила собравшуюся к тому времени толпу.
Именно в это время слухи о якобы совершенных строительными рабочими убийствах и выкриках антисоветского характера придали вульгарному массовому хулиганству некий моральный смысл, а в орбиту событий оказались втянуты обыватели.
К общежитию стали стекаться местные жители. По показаниям очевидцев, собралось несколько тысяч человек. Раздались крики: «Бей чучмеков, они за Берия!». Имя Берии, превращенного к тому времени усилиями хрущевской пропаганды в самое скверное политическое ругательство, в высшее воплощение враждебных народу сил, окончательно освободило разрушительные инстинкты толпы.
Хулиганы, пользуясь моральной и физической поддержкой собравшихся местных жителей, смело напали на работников милиции, охранявших вход в общежитие, побили стекла в окнах, ворвались в помещение и учинили расправу над оказавшимися там рабочими.
В течение нескольких часов охваченная манией убийства толпа неоднократно врывалась в общежитие, разыскивала там не успевших укрыться строительных рабочих, избивала их лопатами, молотками, табуретками, камнями, проявляя при этом исключительную жестокость.
Шесть рабочих — бывших солдат после избиения были выброшены на улицу со 2-го этажа и там забиты до смерти. В орбиту волнений вскоре попали строительные рабочие и из другого общежития. Лишь к 22 часам с помощью дополнительных воинских нарядов (до 450 человек) удалось полностью очистить помещение общежития и оттеснить толпу.
Всего в результате побоища было убито 11 строительных рабочих из числа бывших солдат, тяжело ранено 3 человека. В общежитии выбили все стекла, выломали переплеты рам, сорвали двери, поломали столы, кровати, табуретки, взломали чемоданы с личными вещами. Сами вещи были расхищены.
</span>
ПОВЕСТЬ
Где броненосец не пройдет
Не пролетит стальная птица,
Стройбат на пузе проползет
И ничего с ним не случиться.
(солдатская песня)
Два солдата из стройбата заменяют экскаватор
(пословица)
Бери побольше, кидай подальше, пока летит – отдыхай!
(лозунг)
Глава 1
Второй раз пышных проводов в армию у Валерика не было. Всёй семьёй вкусненько поужинали, и он ушёл на вечер своего товарища, с которым росли, ходили в школу, ездили на работу в райцентр, где Володя работал на гусеничной «дэтушке» в СМУ — мелиорации. Завтра вместе пойдут служить в армию.
Возле райвоенкомата представилась картина по одному и тому же сценарию, что и каждый раз по случаю ухода призывников на военную службу в армию. В этот день только народа собралось побольше, но ведь новобранцев было тринадцать человек. Все тоже веселье с гармошками, песнями, танцами и плясками, шутками и смехом, и, конечно же, были слёзы.
С дверей военкомата стали выходить новобранцы. После короткого прощания с родными и близкими была объявлена посадка в подъехавший автобус – «коробочку». Как заключительный аккорд проводов, под разноголосие гармошек, грянул марш «Прощание славянки». Под улюлюканье, свист и крики – наказы провожающих, автобус сорвался с места. Отъехав немного от горпосёлка, сопровождающий ребят старшина – сверхсрочник, или, как называли в народе – «макаронник», сказал шоферу остановить автобус.
– А теперь, — проорал он на весь автобус, взирая своими остекленевшими глазами – взять всем свои торбы, выйти, построиться в шеренгу. Буду проверять, чем загрузили вас родичи в дорогу.
Ребята были наслышаны о подобных остановках, когда изымалось всякое спиртное и выливалось на землю. И поэтому, только сев в автобус, каждый старался прихваченную в дорогу бутылку запрятать за пояс или в рукав. На проверку все вышли спокойно, не спеша, и построились, как было сказано старшиной.
– Вывернуть содержимое торб на землю! – гаркнул «макаронник». Он шел и смотрел на лежащие под ногами банки с консервами, что-то завернутое в бумагу с выступившими на ней жирными пятнами, куски колбасы и хлеба.
– А ты, какого хрена стоишь или тебе команда не понятна? – вызверился он на Валерика и потянул руку к вещмешку.
– Хлеб, под ноги на песок, который растил мой отец, я не намерен бросать! Не в моей натуре – спокойно проговорил Валерик.
– Ну-ну! Ты больно грамотный, — надрывался тот, пытаясь выхватить вещмешок. Чтобы успокоить брызгавшего слюной старшину, Валерик развязал его и раскрыл для осмотра.
После проведенного шмона опять все заняли свои места, и автобус поехал дальше. Убедившись, что у призывников горячительное отсутствует, старшина тоже уселся на своё место впереди, вытянул ноги и уставился в лобовое стекло. «От вчерашнего перепоя голова трещит по всем швам, внутри все горит огнем, во рту сушит, а тут надо ещё эту салажню зеленую сопровождать. Будь они не ладны! – мучила укоризненно мысль. – А сколько за время этого призыва в армию было выпито, хоть и закусь была отменная? Родные призывников несли не жалея. Что поделаешь, если не могу отказаться от наполненного этой гадостью стакана. Пилась-то не вода, а самогон под семьдесят градусов. То, что кишки горят не удивительно. Не понятно как они выдерживают. Ведь когда выйдешь отлить, то листья крапивы сворачиваются в трубочку. Сила убойная!»
Навстречу бежала полоса асфальта, окруженная с обеих сторон лесом, который чередовался с полями и придорожными деревнями. С шумом проносились встречные автомашины, шуршали колеса автобуса, который слегка покачивало, отчего старшину постепенно убаюкивало и клонило ко сну. Он вдруг захрапел, уронив голову на грудь.
Наблюдавшие за старшиной новобранцы видели, как ему было плохо, как мучается, глотая слюну, а ведь неважно им было тоже. Можно было сделать по-людски, и от чего голова болела, тем и подлечиться. Поэтому внезапно раздавшийся храп был сигналом для начала долгожданной трапезы.
Достав со своих тайников бутылки, содержимое которых чуть-чуть не дошло до кипения, что придавало приторный, неприятный вкус, и то, что служило едой, начали лечиться, посматривая на сгорбившуюся позу старшины. Бутылки ходили из рук в руки. Пили с горла, от закуски, полежавшей на земле, трещал на зубах песок, но на это никто не обращал внимание. Водитель, наблюдая за происходящим в узкое стекло заднего вида, укрепленного над лобовым стеклом, подмигивая, улыбался. Кто-то запел:
Как родная меня мать провожала,
Сразу вся моя родня набежала.
Песню подхватили, и она полетела через раскрытые окна «коробочки»:
Ах, куда же ты Ванек, ах, куда ты?
Не ходил бы ты Ванек, во солдаты…
* * *
На сборный пункт облвоенкомата прибыли одними из первых. Прошли повторную медкомиссию. Откомиссованных призывников домой по состоянию здоровья не оказалось. Такого и не могло быть. Стройбат не строевые части, куда надо отменное здоровье, без всяких отклонений. Подбирали всех: очкастых и косых, картавых и заик…
После медкомиссии всех отвели в огромное подвальное помещение, имевшее предназначение убежища. Там стояли двухъярусные деревянные нары, где Валерик со своими товарищами расположились. Лежать на голых досках, подложив что-то под голову, пришлось недолго. Стали поступать новые партии с райцентров области. Если у первых всё нормализовалось, то новоявленные были навеселе и с желанием получить добавки. Палочкой выручалочкой стали уроженцы областного центра и те, кто по разным причинам хорошо знал город, в том числе, все лазейки по выходу с подвала. Они то и снабжали желающих «бухнуть» выпивоном, взимая свою лепту за удовольствие, так называемые «копытные». Не обошлось и без потасовки.
С утра третьего дня, откантовавшись двое суток на нарах, всех новобранцев построили на плацу облвоенкомата. Появились, так называемые купцы, офицер-капитан и два старших сержанта. – Ра-а-а-вняйсь, смир-р-р-но! Нап-ра-во, шагом марш! – скомандовал зычным поставленным голосом сержант и колона новобранцев, покорно подчинившись команде, наступая один другому на пятки, шоркая подошвами по асфальту, направилась на железнодорожный вокзал.
Ты слышишь, как грохочут сапоги
И птицы ошалелые кричат,
И девушки глядят из-под руки
В затылки наши бритые глядят.
– кто-то пытался запеть. Его подхватило несколько голосов, но песня не получилась.
Глава 2
В поездах Валерик любил ездить, если приходилось, на верхней полке. Никому не мешаешь, лежишь себе, читаешь или думаешь о чём-то своём, под уютный стук колёс. Никуда не надо торопиться, поезд сам довезёт тебя туда, куда надо. Он любил состояние дорожного кайфа – этот короткий период беззаботного существования, когда от тебя, собственно, ничего не зависит, и ты полностью отдан на волю тех, кто должен заботиться о твоём удобстве в пути и своевременном прибытии на место.
Тем временем, общий вагон, заполненный новобранцами под завязку, во-избежании того, чтобы при остановках поезда на станциях, никто не мог покинуть вагон по собственной прихоти, двери с обеих сторон были закрыты на ключ. Покинувшие вагон, могли затеряться в незнакомом месте и отстать.
Вроде бы, все покучковались в компании, разместившись, кто где, и можно было угомониться, но гул стоял как в пчелином улье. Казалось, громкие выкрики с матом-перематом, смех похожий больше на конское ржание, перебивали монотонный стук колёс и разносились далеко за пределы вагона, уходящего всё дальше от дома, от родных мест, идущего куда-то в неизвестность поезда. И только перебор гитарных струн заставил всех притихнуть. Остановились и те, кто, словно медведи-шатуны, ходили взад- вперёд по вагону с расстегнутыми до пупка рубашками, из-под которых, так же как и из-под закатанных рукавов, виднелась синева татуировок. Они заглядывали в каждый кубрик, ожидая неадекватной реакции их обитателей, чтобы затем поговорить «за жизнь» и почесать кулаки. Проще говоря, искали себе приключения. После вступительных переборов завораживающий голос запел:
Поезд в белых облаках тумана,
По мосту промчался, как стрела.
Подошедшие на звук гитары, подхватили хором знакомую в молодежных кругах песню, слова которой наводили грусть и тоску, разрывали душу и сердце новобранцев, оставивших своих любимых и ненаглядных дома:
Вспоминаю чудные каштаны.
Где с тобой гуляли до утра…
– Давай ещё! А эту ты знаешь? – наседали со всех сторон на показавшего свой талант смуглого паренька. Песня кончалась и начиналась другая.
* * *
Подложив удобнее под голову вещмешок, пошитый мамой, Валерик вытянул ноги и закрыл глаза. Словно осколки разбитого зеркала, в памяти стали возникать кусочки жизни, маленькие и большие, весёлые и грустные, ничем не связанные друг с другом. Он точно листал альбом со старыми фото, всматриваясь, в знакомые лица, затем переворачивая страничку. Он видел только самые яркие фотографии, серые и выцветшие не привлекали внимание, будто на них ничего не осталось. Картинки не мелькали, они плавно появлялись и так же плавно растворялись, уступая место новым. Основными сюжетами были зарисовки каким-то образом связанные с армией.
Вспоминались старшие деревенские ребята, которые приезжали на целых десять суток в отпуск с армии. Вставали утром рано. Выходили во двор с голым торсом,
делали зарядку, охая и ахая, обливались и умывались прямо с колодца холодной водой и чистили зубы зубной пастой, а не порошком.
По будням, когда сельчане на работе, детвора в школе, а старики сидят по хатам, не «форсанёшь» – улица пустая. Вот по выходным – дело иное. После трудовой недели все были дома, а значит, на улице тоже. Солдаты-отпускники выходили показать себя при полном параде – с множеством значков на кителе, начищенными пуговицами и пряжкой ремня, и конечно же, до блеска надраенными сапогами. Сапоги тут же покрывались пылью, но раз за разом протирались тряпочкой – суконкой, которая лежала в кармане, завёрнутая в бумагу.
Отпускников приглашала в гости родня. Хватанув на грудь лишку самогона, родственничек выходил на улицу, словно «заяц во хмелю», со сдвинутой набекрень фуражкой, расстёгнутым на все пуговицы, даже на ширинке. Односельчане и, тем более, уличная пыль, уже были до «лампочки». Зато выпендрёж и хвастовство пёрло, как из рога изобилия, особенно перед девчатами.
«Отбалдев» уезжали в свою воинскую часть, и после окончания службы возвращались в деревню. Уже не было того форса. Хорошо если, встав к полудню, протрёт глаза. Видите ли, за три года службы всё надоело и опостыло, пришло время от всего отдохнуть. Бедняга устал от содержания своего тела в чистоте и порядке. Отдыхает от службы положенный законом месяц: по ночам гулянки, а днём спячка, но никакой работы, палец о палец не ударит. Отгуляв положенное, кто-то оставался в деревне и пускал там корни, кто-то уезжал в цивилизацию – в город.
* * *
Валерик не почувствовал, что поезд замедляет ход. Лязг буферов и резкое дёргание вагона поведало о его остановке. Кинув взгляд на противоположное окно, увидел снующихся с поклажами людей. Да, это была какая-то станция.
Зашевелились обитатели вагона, услышав от капитана, что нуждающиеся в пополнении запаса едой, питьём, кроме алкоголя, и курева, должны собрать на это деньги лицам, которые в сопровождении сержантов покинут вагон и отоварятся на станции. Хотя приказ о строгом запрете покупки любого спиртного прозвучал несколько раз, новобранцы мало верили в эти слова и были в ожидании благополучного исхода, веря в надёжность гонцов, жалость и снисхождение сержантов, ведь они тоже входили в долю.
Вдруг со стороны вагона, выпустившего минут пять тому назад гонцов за товаром, поднялся галдеж. Гонцы вернулись со своими вещмешками, и сразу же началась раздача их содержимого. Тут же вагон дёрнулся, и в окнах плавно стала уходить из вида станция, и её окраины. Вот уже мелькает лес, поля, мосты, переезды и столбы вдоль железнодорожного полотна со множеством проводов. Поезд набрал сваю скорость.
Конечно же, не обошлось без винца. Оно пронеслось незаметно, хотя было вино или нет, никто из сопровождающих не заикнулся, и был ли в этом смысл. Лишь бы было тихо! И теперь оно распивалось в кубриках, где за короткое время сформировались группы, члены которых были схожи судьбами и привычками. Появились уже свои вожаки, тонко чувствующие настроение своры, которая могла по условному знаку наброситься на любого. Но всё же, при этом соблюдалась конспирация в — избегании эксцессов с кэпом и стоящие на шухере наблюдали за его перемещением по вагону. Спустя какое-то время опять раздался звук гитары и голос поющего паренька:
Ты не пришла провожать,
Поезд устал тебя ждать,
С детства знакомый перрон,
Только тебя нет на нём…
* * *
Валерик понимал, что служить в армию по собственному желанию никто не уходил.
Всех молодых ребят достигших 18 лет и не имевших по каким-то причинном отсрочки, согласно закона о Всеобщей воинской обязанности, призывали на службу в рядах Советской Армии. Закон государства был законом и для Валерика. Он считал большой честью стать защитником сваей Родины – СССР, чтобы спокойно жил и трудился советский народ, его родные и близкие люди. Ведь, кто не служил с ребят в армии и отношение к ним были иные: мол, не здоров и людьми приклеивались ярлыки с различными болезнями. Хотя «хвори» могли приписать ему его влиятельные родственники, занимавшие высокие посты в руководстве, считавшие, что в армии Кольке или Петьке делать нечего, армия обойдется без него. К «белобилетникам» относились с холодцом и девчата.
Валерик провожал в армию своих чуть старше себя товарищей, играя на своей перламутровой «Беларуси» прощальные вечера – проводы. Потом будут приходить от них письма с треугольной печатью на конвертах о солдатской житухе, где все спали, а служба шла. Было ощущение, что они попали не в армию, а в санаторий-профилакторий, где днём лечебные процедуры, а вечером танцы и любовь до утра. И, конечно же, в голове зарождалась мысль о такой же службе в будущем. Осталось ждать, когда придет время и Валерик станет солдатом, может моряком, которым мечтал стать с детства …
В вагоне восстановилась непривычная тишина. Уже не слонялись по вагону искавшие себе приключения, многие отдались сну, подложив под голову рубашку или просто ладони рук. Ведь с каждой остановкой любителей бухнуть становилось всё меньше, а значит большинство новобранцев из-за сокращения карманного бюджета, выделенного каждому после прощального вечера на дорожные расходы, стали входить в нормальную жизненную колею: с просветлением головы и здравыми рассуждениями о происходящем.
Я в весеннем лесу пил берёзовый сок.
С ненаглядной певуньей в саду ночевал,
Что имел — не хранил, что любил — не сберёг.
Был я молод, удачлив, но счастья не знал.
– тянул, всё тот же страдальческий голос.
За окном сгущались сумерки. Надвигалась украинская ночь. Валерик ворочался на голой вагонной полке, стараясь удобнее умоститься, чтобы погрузиться в сон.
* * *
Подъём! Приготовиться к высадке с вагона! – кричали как можно сильнее сержанты, чтобы добудиться, не привыкших к таким побудкам, новобранцев. Часы показывали два часа ночи. За окном мелькали далёкие и близкие огни ночного города. Валерик слез со своего лежбища, закинул за плечо вещмешок и вышел на проход вагона, который туда – сюда дёрнулся и затих. Поезд остановился.
Новобранцы один за другим, не спеша, выходили на хорошо освещенный перрон и строились на проверку. Ночная прохлада снимала сонливость. После переклички всех повели в здание вокзала. Людской говор и говор с вокзального рупора – «матюгальника» подтверждали слова сержантов-«купцов», что к их будущей воинской части продвижение происходит по Украине.
Разместились в просторной комнате с рядами длинных, с выгнутыми спинками скамеек, где предстояли пробыть около двух часов до прибытия проходящего поезда, со строгим запретом выхода за её пределы.
– Пирожки, горячие пирожки! – раздался голос, и в дверном проёме показалась женская фигура в белом халате и корзиной-коробом подвешенной на широкой лямке через плечи. В корзине, действительно лежали пирожки, и их аромат щекотал ноздри носа.
Быстро продав товар, женщина отправилась за следующей ходкой, но помимо пирожков, она должна принести бутылки с вином, которые будут лежать на дне корзины, прикрытые для вида сдобой, но с условием, если она будет с этого иметь навар. Условие было принято.
Сбор денежных средств на вино проходил не так активно, как ещё сутки назад. Заказ делали те, кто имел какие-то копейки, кто захотел, в конец ещё гражданского пути, расслабиться. А те, кто квасил при любой возможности, остались с пустыми карманами и теперь с завистью, глотая слюну, взирали на своих более-менее денежных собратьев, пытаясь как-то сесть на хвост, чтобы глотнуть на халяву.
Торговку долго ждать не пришлось: явилась, как Христос народу. Слово своё сдержала. Под пирожками лежали бутылки с портвейном «три семёрки», который перекочевал в нужные руки. Выпив и закусив теми же пирожками, угостив халявщиков, с которыми почти трое суток вместе, с которыми перезнакомились и кто знает, что каждого ждёт в дальнейшем. Говорили только о скорейшем прибытии в часть, где можно будет отойти от дороги, а главное, обмыть тело водой, которое трое суток её не видело. И только Саня-гитарист, который не остался без допинга, со знанием дела перебирал струны и мурлыкал, словно кот, сам себе:
Стук многотонный колёс
В дальние скрылся края,
Лишь промелькнул огонёк,
Словно улыбка твоя.
Долго я буду в пути,
Буду вдали от тебя,
Разве так можно забыть
Счастье родная моя?..
* * *
Вокзалы – это отдельная тема. О них можно писать исследования. Не имеется в виду исторический, инженерный или архитектурный аспект. Это людской перевалочный пункт. Сюда приезжают и встречаются, отсюда уезжают и расстаются, отсиживают на вокзальных скамейках по несколько суток, нервно взирая на настенные часы. Чем дольше ждёшь свой рейс, тем медленнее делают свой ход стрелки часов.
Здесь проворачивают свои делишки и высматривают свои жертвы воры, проститутки, фарцовщики, спекулянты, цыгане, попрошайки и прочая публика, не желающая честно жить. По всей территории вокзала нарезают круги народные дружинники с красными повязками на правой руке во главе с милиционером. Надо же кому-то в этом разномастном и разношёрстном мире следить за порядком, где все повязаны между собой – звенья одной цепи и контролируют это криминальное варево «менты». Как именно они «контролируют», комментировать не надо – способов много. Контролируют – и всё тут. Умный сам увидит и догадается.
Суета, беготня, толкотня с матом и извинениями, негромкие разговоры сотен людей превращаются в сплошной гул. И только голос диспетчера по вокзальному громкоговорителю, сообщающего некую информацию, на мгновение останавливает эту круговерть. Только на вокзале имеется возможность вдохнуть того специфического воздуха, который въедается в одежду, даже в тело, и долго напоминает о времяпровождении в его утробе.
По вокзальному «матюгальнику» диспетчер сообщил о прибытии поезда. В дополнение пришедший кэп проинформировал, что для дальнейшего следования новобранцам предоставлен «хвостовой» вагон. А это означало, что его будет здорово мотать и спокойной езды не предвидится.
Погрузившись в вагон, новобранцы заняли места согласно тех, какие были в предыдущем вагоне. Валерик полез на так любимую верхнюю полку. Спать не хотелось. Поезд тронулся, он свесил голову и стал всматриваться в бесконечную темень окна. Каждый прожитый, плохой или хороший день живёт в каждом человеке, и забыть его невозможно, и выбросить из памяти тоже нельзя. Под стук вагонных колёс не только хорошо спится, но и хорошо думается. Память возвратила Валерика опять домой, на месяц назад.
Глава 3
Вот и произошло то, чего Валерик так ждал. В начале мая он со своими деревенскими дружками Шурой и Васей были вызваны в райвоенкомат. Шёл призыв в армию, и цель вызова была ясна. Сойдя с прибывшего в райцентр автобуса, зашли в небольшую будку-парикмахерскую, окрашенную в голубой цвет. Дядя Ваня с седой головой, высокий старик-парикмахер, обстриг ребят наголо, лишив длинных до плеч волос. Такие патлы носили почти все ребята Советского Союза, подражая поющей ливерпульской четвёрке «Битлз».
Дружки получили повестки о призыве на срочную военную службу в ряды Советской Армии СССР на 10 мая, а Валерик на 13-е. В повестке указывалось: явиться на призывной пункт, то есть в райвоенкомат к 16 часам, при себе иметь принадлежности гигиены необходимые в дороге, в том числе, пропитание.1949 и 1950 годы выпуска, то есть рождения, шли служить на два года вторым призывом. С полученной повесткой Валерик сходил в строительную организацию, где после окончания средней школы, он работал на стройке семь месяцев, получил расчётные и пособие – 25 рублей.
Сойдя с маршрутного автобуса, Валерик пошёл к деревне. Нет, он не шел, он летел не чувствуя ног, через пшеничное поле, сосновый лес, чтобы сообщить своим родным весть, что он годен к строевой службе, что его забирают в армию.
Весть не застала родителей врасплох. Они этого момента ждали, как и Валерик, потихоньку готовились, покупали какие-то продукты. Отец нагнал крепкого хлебного самогона, в производстве которого участвовал и Валерик. Родители старались и хотели, чтобы вечер — проводы их сына прошел не хуже других ребят уходящих в армию. Гости, которых согласно составленного списка, числилось тридцать человек, были приглашены к пяти часам вечера. Это были родственники по отцовской линий: тётки, дядьки, братья и сёстры до пятого калена, племянники и племянницы. Все они, как и жители деревни, носили фамилию Василевский.
* * *
В большом деревянном доме, построенного отцом Валерика за два года до этого событья, место хватило всем, а столы гнулись от еды и питья. Валерик, как виновник торжества, сидел в углу под иконой – на куте, в окружении близкой родни.
Первым из-за стола поднялся муж сестры отца – дядя Коля, с наполненной чаркой:
– Дорогие гости! Сегодня мы собрались на проводы Валерика в армию. Так пожелаем нашему солдатику хорошей службы, чтобы его дождались с армий живым и невредимым. Давайте же выпьем по этому поводу. Раздался звон чарок и после их опустошения, слышалось только постукивание ложек и вилок о тарелки, и ни единого слова. Дальше уже родители взяли на себя роль тамады. В свободное от уборки со столов пустой посуды время и заставляя их места блюдами с едой и бутылками, предлагали тосты. Колесо веселья стало раскручиваться и набирать обороты. От выпитого самогона, начали развязываться языки. Изначально застольное спокойствие превращалось в безразборный галдёж. Мужики, перебивая друг друга, старались дать Валерику «дельный» совет, как выжить в армии. В подтверждение услышанного наказа тот только кивал головой. Получив подзарядку, гости выходили из-за столов перекурить, попрыгать под гармошку, чтобы съеденная закуска и выпитый самогон немного утряслись, а потом рассаживались по своим местам. Дядька Коля объявил: – Дорогие гости! Застолье – застольем, но пора солдату на дорогу собрать денег. По кругу пошёл поднос, в который стали кидать рубли. Вечер продолжался.
Уже никто никого не приглашал. Каждый, когда хотел и сколько хотел, наливал и пил. Женщины стали настраиваться петь, и вдруг прорвало. Тётка Оля Громычиха своим певчим голосом начала:
Последний нынешний денёчек.
Гуляю с вами я друзья.
– её подхватили все гости:
А завтра рано, чуть светочек,
Заплачет вся моя родня…
Песня неслась с раскрытых окон в тёплый майский вечер, разносилась по деревне и за околицу. А на улице уже с нетерпением ожидала своего застолья молодёжь, но это будет когда взрослые выйдут из-за столов.
Гости были приглашены назавтра к полудню на опохмелку и провести Валерика. Пришли не все, но пришедшие за столом не задержались: головы подлечили и вышли во двор для прощания. Мама собрала Валерику вещмешок, положив всё необходимое в дорогу, выделила денег на карманные расходы, но тот взял только 15 рублей. С родителями осталось ещё семеро детей, и Валерик понимал, что каждая копейка в семье очень даже пригодится.
* * *
Прибыв вовремя к райвоенкомату, возле которой толпились провожающие и зеваки, Валерик зашел в дежурную часть и отметился. В тот день в армию уходило семеро парней с района. На улице под разливы гармошек веселились провожающие: пели, а танцоры не жалея ног и каблуков лихо отплясывали, ведь такое не часто бывает. На крыльцо военкомата вышел старшина и объявил, что отбытие призывников произойдет в пять чесов.
О чём тогда думал Валерик, что произошло в его сознании, но ему показалось, что отправка будет в 5 часов утра, ведь 5 часов вечера – 17 часов. А коль так, то можно ехать домой, а утром явиться. Сказано – сделано!
Рано утром к зданию военкомата Валерика примчал братенник на мотоцикле, но вокруг стояла тишина и только куры греблись возле забора. Вышедший дежурный сказал, что все уехали на областной призывной пункт вчера в 5 часов вечера. От услышанного стало дурно. Придя в себя, со всех ног рванул на автостанцию и успел взять билет, на автобус, идущий в областной центр. Полдесятого утра был в облвоенкомате, где по плацу вышагивали новобранцы. Подойдя к некоему полковнику, Валерик пытался объяснить причину опоздания, но тот его даже не слушал, отвернув красную, как свекла, морду пробасил: – Откуда приехал, туда езжай обратно!
Больно и обидно было возвращается домой, но сам виноват в случившемся, успокаивал себя Валерик. Уже было за полночь, когда подходил на еле идущих ногах к родительскому дому, ведь отмахал пешком двенадцать километров. Деревня давно уже спала и только собаки, изредка подававшие голос, напоминали о своем существовании. Как и прежде, Валерик тихонько открыл створки окна, пролез на кухню и, ступая на пальцах ног, направился к печи, где сразу вырубился.
Утром появилась на кухне мама. Стала стучать вёдрами и чугунами, затопилась печь. Пришел отец, усевшись возле открытого окна, через которое пролез Валерик, закурил свой «Беломор». Они о чём-то между собой говорили. Валерик сквозь сон слышал, что упоминалось его имя.
– Ё моё! Да он же дома! Вон ноги с печи торчат, – воскликнул отец и подошёл к печи.
– Мы тут прикидываем: где он и как он. А он дома на печи жив и здоров. Давай слезай и рассказывай, что случилось.
Валерик нехотя спустился с печи и поведал родичам о своих приключениях. Опять был райвоенкомат, где пожурили и сказали, что пойдешь в армию 30 мая в строительные войска, то есть в стройбат, если не хотел служить в ракетных. Это был последний набор весеннего призыва 1968 года.
Глава 4
Утро для всех одно, но настаёт оно для каждого по-разному. Всё зависит от того, в каком настроении человек лёг спать, мучили ли его перед этим кошмары или он заснул с чувством исполненного долга.
Для Валерика новое утро ни чем не отличалось от предыдущих трёх. Вставал, как все жаворонки, рано, хотя ночи проходили неспокойно: приходилась часто безпричинно просыпаться, потом долго засынать. Новобранцы стояли, сидели у открытых окон вагона и смотрели на привычные глазу мелькавшие пейзажи, в ожидании конечной остановки поезда, которая вот-вот произойдёт. Все молчали, каждый думал о чём-то своём. Поднявшееся солнце уже прогрело воздух, который ветерком прорывался сквозь окна идущего со скоростью поезда, обдувая уставшие и помятые лица, освежая головы и тела.
В 9 часов утра поезд остановился. Это был город Ивано-Франковск. Рядом с железнодорожным вокзалом стояли три бортовых «130-х зилка» в ожидании новобранцев. После проверки началась погрузка. Валерик вскочил через задний борт и сел на доску – скамейку у самой кабины. Он знал из опыта, когда в строительной организации их возили на работу по району в будках-скворечниках, как закручивает воздух позади идущей на скорости машины, с которым летит не только пыль, но и песок. Всё это оседает на одежде, забивает глаза, нос и рот.
После сорокаминутной езды и пройдя через контрольно-пропускной пункт, новобранцы оказались на территории воинской части, оставив за КПП и высоким забором из колючей проволоки свою гражданскую жизнь. Они шли по асфальтовой полосе дороги, окружённой зеленью деревьев и кустарника на фоне таких же зелёных сопок. Было ощущение, что попали в парилку. Отсутствовало хоть какое-либо дуновение ветерка и чувствовалось, что природа вместе с новобранцами изнемогает от духоты под палящими лучами солнца.
То, что произошло в колонне за считанные минуты невозможно, не увидев, представить. Словно по команде все остались без рубашек, которые превратились в жилетки и распашёнки, лишившись рукавов, воротников и пуговиц. В брюках Колошины разлетались по швам, а то и на ленточки. Трудно сразу сказать, что послужило столь безобразному превращению своей одежды в лохмотья, превратив изначально нормальных людей в оборванцев. Может, повлияла жара, но скорей всего дурной пример одного из новобранцев, чтобы в дальнейшем шмотка не досталось старослужащим, как гражданка, в которой они уходили на дембель.
Полчаса понадобилось, чтобы дойти в расположение части. Усталых, грязных, пропахших потом и, в придачу, оборванных новобранцев сопровождающие сержанты построили на плацу перед одноэтажным выбеленным, с большими окнами зданием, как оказалось штабом части, своего рода контора колхоза или предприятия. Вокруг плаца стала кучковаться солдатня не по форме одетая. У некоторых были в бинтах головы, шеи, руки, были даже на костылях. От увиденного казалось, что попали в расположение госпиталя или больницы. Словом, освобождённые от службы военнослужащие пришли поглазеть на новоявленное пополнение.
– Равняйсь, смирно! Равнение на право! – скомандовал бывший в сопровождении капитан и пошёл строевым шагом, высоко поднимая ноги с вытянутым носком, и приложив правую руку к виску, навстречу идущему небольшого росточка майору. Остановившись один против одного, кэп отрапортовал:
– Товарищ майор! Пополнение призывников в количестве 80 человек для прохождения службы прибыло без приключений. Сопровождающий капитан Гризлюк.
– Вольно! – отдал команду майор кэпу, а тот новобранцам. Выйдя на средину плаца перед новобранцами, майор кинул скользящий взгляд по строю, проматерившись, как бы, сам себе, но было слышно в притихших последних рядах, заговорил:
– Это что за раздолбаи покровские, что за анархия прибыла? Что за вид, что за форма одежды, такую вашу мать? Видимо с мозгами у некоторых тоже не всё в порядке. Будем ошибку природы исправлять. Не умеете – научим, не хотите – заставим. Понятно, растакую вашу мать? Майор брезгливо сплюнул под ноги и продолжил:
– А пока всех отвезти в баню, переодеть, накормить. После столовой завести в клуб и разобраться, кто есть кто, кто на что горазд.
* * *
Новобранцев на бортовых «зилах» отвезли в баню, которая находилась в военном авиагородке. Валерик долго, как и все, отмывался стоя под душем, смывая всё, что прилипло к телу за дорогу. После душа, в просторном предбаннике, получили и надели бельё, армейское х/б в виде гимнастёрки и штанов-галифе, кирзовые сапоги и портянки, ремни и пилотку. Выйдя с бани, невозможно было определить, глядя в затылок, кто перед тобой. Одинаковая форма одежды всех изменила до неузнаваемости, как наружно, так и внутренне. Тело и душа почувствовали облегчение от происшедшего.
Снятое рваньё ушло в ветошь. Оказалось, были и такие, кто сохранил свою одежду, ибо шёл в армию, как на свадьбу и был одет с иголочки. Можно было шмотки отослать дамой, но они затерялись сразу после переодевания в армейскую робу. Кому охото возиться с чужим тряпьем, оно разошлось по рукам дембелей.
После бани жрать захотелось так, что пустые кишки жалобно потренькивали гитарными струнами, а от курева на голодный желудок подташнивало, и кружилась голова, слегка штормило.
Доставив новобранцев в отряд и построив на плацу по росту, сержанты повели всех строем в столовую. Стояла она рядом со штабом и в ней могли за столами разместиться три роты одновременно, по десять человек за столом. На каждом столе уже стояли две кастрюли с первым и вторым блюдами, чайник, миски, ложки, стаканы и хлеб. Когда все разместились за столами, была дана команда: «Приступить к приёму пищи!» Надо было, чтобы кто-то из сидящих за столом взял на себя смелость разложить содержимое кастрюль так, чтобы каждый получил свой черпак, и сам раздатчик не оказался без порции. Смелых косарей за столом не оказалось. И Валерик рискнул. Щи, картофельное пюре с котлетой и солёным огурцом, стакан киселя с белым хлебом, оказались «манной небесной» и поглотились до крошки. На всё было отпущено 20 минут.
Отмытых, переодетых, накормленных новобранцев строем повели в солдатский клуб, который находился с обратной стороны столовой и под одной с ней крышей. Собравшихся призывников в клубе опрашивали и записывали, кто какой строительной специальностью владеет. По этим данным формировались строительная, хозяйственная, механическая, автомобильная роты.
Валерик о своих способностях умолчал. Сказал, что после средней школы работал на стройке, но дальше подсобного рабочего, ничего не достиг, ничему не научился. На самом же деле, он неплохо рисовал, как самоучка играл на гармошке и баяне, а работая на стройке, стал каменщиком. С детства умел держать в руках топор и им пользоваться. Деревенские парни многое умели делать. И всё же, промолчал. Уж много оказалось творчески одарённых, а конкурировать побоялся. Да и получилась странная вещь, почему-то вдруг оказались многие не только талантливыми, но и городскими, скрыв своё деревенское происхождение. Городские же драли носы перед такими: мол, он дурак деревенский и воображали из себя гениев.
– Будь, что будет! – решил Валерик. – К работе, как к лопате и лому, не привыкать. С мозолями тоже знаком. Способности и умение никому не мешают. Это не мешок за плечами, к земле не прижимает, а вдруг пригодятся. Время всех и всё расставит по местам.
* * *
После разборки в клубе, всех построили и повели в напротив стоящую казарму, что была в метрах двухстах. Можно было эти метры пройти свободно, но нет, только строем. Новобранцев, как почётный караул, встретили «деды», которые дослуживали последние месяцы своего 3-х годичного срока, и те, кто пришёл служить первым призывом на 2 года и уже отслужили по 6 месяцев.
Казарма представляла собой длинное сборнощитовое строение, на высоком фундаменте с множеством окон. Возле высокого крыльца стояли большие банки с каким-то чёрным мазутом, им то, вместо крема, смазывали обитатели казармы кирзачи. Широкий проход-коридор делил казарму на две части: спальная с одной стороны; комната комроты, каптёрка старшины, умывальник, сушилка и две большие комнаты, не доведённые до толка с другой. Проход служил местом построения личного состава казармы по любому поводу. Пол, не видевший никогда краски, был от сапог, как сами сапоги, чёрным.
Посреди спальной половины, между рядами металлических двухъярусных коек, стояли в два этажа деревянные нары. В узких проходах, по ширине двух тумбочек стоящих в торце у стенки, стояло восемь табуреток. Столько новобранцев должны занять свои места на нарах и будут здесь обитать до окончания карантина, так называемого курса молодого бойца. После чего новобранцев расформируют по другим казармам, кто-то останется.
От увиденной обстановки новобранцы стали возмущаться: дескать, с одних нар попали на другие, но кому нужен этот лепет. Это вам мужики не кровати дома с мягкими перинами, начинайте привыкать к армейским условиям. Хорошо, что на них лежат тюфяки, хоть и не первой свежести, и постельное бельё. Послужите, всё исправится.
Валерик со своим ростом 185 см., решил занять второй ярус, который ему был более удобен. А так как в казарме сортира не было, то самым большим открытием дня было его посещение каждым новобранцем. Столь важное и необходимое строение на 20 толчков находилась в метрах 50-и от подножия сопки вверх. И если бы не ведущая туда деревянная лестница с перилами, то подъём был бы не возможен. Без привычки даже ноги устали, а уж если сильно приспичит, то не успеешь, не только дойти, но и добежать.
* * *
Сегодня всё было по-армейски и впервые. В конце — концов, вечерняя прогулка, проверка и команда: «Рота, отбой по полной форме!» Это означало: быстро раздеться, сложить стопкой на табуретку х/б, заправить портянками сапоги, обмотав каждой голенище, занять своё место под одеялом. Надо уложиться во время. Вместо секундомера служила зажженная спичка в пальцах старшины. Если она сгорала, а команда «отбой» всё ещё продолжалась, то старшина ждал, когда все улягутся, и звучала команда: «Рота, подъём!» После чего он выборочно проверял, подойдя к любому: на все ли пуговицы застегнут, находиться ли при деле брючный ремень, правильно ли намотаны портянки. Любая не застёгнутая пуговица могла у старшины вызвать удовольствие поиздеваться не только над новобранцами, но и остальными. Звучали команды «отбой» и «подъём», а спичек в коробке было много. Это будет потом, но в этот вечер такого не произошло. Может старшина сжалился над пополнением в роте, ведь сегодня ступившие на территорию части и до команды «отбой» много проделали работы, и приустали.
После того, как Валерик оказался с головой под байковым одеялом в белом пододеяльнике, не заметил, как перешёл в состояние сна. Ночь пролетела очень даже быстро. Нечего не приснилось. Домашняя привычка рано вставать, сработала и здесь. Валерик просто лежал, ожидая общей побудки – первого армейского подъёма.
– Рота, подъём! – разорвал утреннюю тишину голос старшины. Если на «дедов» — дембелей команда не очень действовала, да и старшина был из тех же, то новобранцы, как горох падали с верхних ярусов нар. Надо, как можно быстрее облачиться в обмундирование и обмотав портянки, натянуть на ноги кирзачи и выскочить на проход для осмотра. Но за ночь, кем-то уже служивших, была проделана подлянка по отношению к молодым: местами поменяли и перемешали хэбэшку и сапоги. Вскочившие после сна новобранцы, надевали штаны и гимнастёрки, которые на них не лезли или были слишком велики, тоже происходило с сапогами. Каждый в этой неразберихе искал своё, а время шло. Уже начались потасовки, что вызвало удовольствие у проделавших своеобразную шутку и наблюдавших с обеих сторон за ситуацией. Кое-как разобравшись, новобранцы выходили на построение.
Валерик в эту хохму не попал не потому, что оказался хитрее других и не сложил, как все своё х/б на табуретку, а сложив, положил под подушку. Просто он не любил, когда подушка лежала ниже пяток. Так за счёт х/б приподнял набитую ватой подушку на нужный уровень, а сапоги поставил под нары.
По распорядку после подъёма шла физзарядка и туалет. С голыми торсами каждый взвод бежал за метров триста от казармы, где отходили подальше от дороги для утренней оправки. Потом опять бежали к казарме. Слегка помахав руками и попригинавшись, расходились, чтобы занять место в умывальнике.
Ещё и не служили, а с тумбочек стали пропадать зубная паста и щетки, мыло с мыльницей, сапожный крем и щётки, бумаги для писем и конверты. А про зубной эликсир, одеколон и говорить нечего. Хоть и мелочь, но каждый день не напокупаешься. Пришлось, уходя на работу, всё слаживать под подушку, прятать в койку. Но тот, кто ищет, всегда найдёт, и опять всё исчезало.
Как потом выяснилось, мыльницы и зубные щётки шли на изготовление ремешков на часы, брючные ремни и всякие безделушки, которые «деды» готовили к дембелю, как подарки и сувениры. А ещё мелко нарезанные мыльницы засыпались в ацетон и получался отличный клей для склеивания пластмасс.
ГЛАВА 5
В один день с новобранцами прибыли с учебной шестимесячной школы по подготовке младшего комсостава три сержанта. Они были назначены командирами взводов пополнения. Так Валерик оказался в 3-ем взводе 6-й роты.
После завтрака рота построилась на плацу возле штаба, вместе с другими 5-ю ротами, на ежедневный утренний развод. Он, как и всё остальное, был первым для Валерика и его сослуживцев.
– Отряд равняйсь, смирно! Равнение на середину! – скомандовал тот самый майор, который вчера встретил новобранцев, оставив впечатление мужика с крутым нравом. Музыканты заиграли какой-то марш, где главную «скрипку» вёл большой барабан, отбивая ритм. И майор строевым шагом, взяв под козырёк фуражки правую руку, пошёл идущему навстречу командиру части с рапортом о построении личного состава отряда на развод.
Это была своего рода утренняя рабочая планерка для военных строителей с подведением итогов дня прошедшего и производственных задач на день наступивший. Кого-то нахваливали, кого-то хулили, давали замечания и указания. После окончания развода, под звуки того же марша, роты стали расходиться по местам их работы. Только новобранцы в этот пятничный день, чтобы окончательно войти в армейскую колею, должны были, уже в третий раз, пройти в госпитале медкомиссию, каждый должен был обязательно побыть в секретном отделе части. Значит, повезут в военгородок. До обеда надо уложиться.
Чего-то сверхъестественного на медкомиссии не открыли и никого не комиссовали. Ещё бы! По кабинетам врачей промчались галопом. Затем в «секретке» получили указания, как вести себя в расположении части и за её пределами с местным населением, что в никакие контакты с ними не входить. Держать в строгом секрете сведения о построенных на территории части объектах сроком на 10 лет. О чём каждый, в подтверждение услышанного, поставил свою роспись в представленных документах. Валерик забежал в магазин «Военторг» и купил комплект белых подворотничков, опять зубную пасту и щётку, щётку сапожную и чёрный крем для сапог. Надолго ли хватит, но без этого не обойтись. После обеда новобранцам было дано свободное время в расположении казармы. Каждый мог заниматься чем угодно, но все получали в каптерке рабочую робу и телогрейки без воротников, шерстяную парадную форму и шинели, пришивали ко всему чёрные погоны с эмблемами строительных войск. С внутренней стороны, разведенной хлоркой, каждый писал свою фамилию и инициалы.
Кстати, об эмблеме. У военно-строительных войск, как и у других родов войск, есть свои знаки, отличая: погоны чёрного цвета и эмблема, где на фоне морского якоря, в кругу дисковой пилы изображён гусеничный трактор-бульдозер. Вверху дисковой пилы, между двух изогнутых электрострел – звёздочка. Только Валерику было не понятно, почему-то большинство стройбатовцев на погонах носили эмблемы шоферские, связистов, музыкантов, даже эмблемы врачей, но не свои родные.
В каждом взводе заучивали слова песни, которая станет для его состава строевой. И уже на вечерней прогулке 3-й взвод горланил:
А для тебя родная,
Есть почта полевая,
Прощай, труба зовёт:
Солдаты в поход…
* * *
Распорядок дня в субботу не изменился. Выходной день и все в казармах, кроме тех, кто на хозработах в столовой и подсобном хозяйстве. Обязательным мероприятием всех рот является изучение воинского устава и строевая подготовка, но больше всех доставалось новобранцем с 6-й роты. Новоиспечённые взводные командиры с их вили верёвки, выжимая все соки, гоняли по всем заученным в учебке правилам.
Ещё никто из молодых не знал, почему местонахождение части называют «гнилой долиной», но каждый всем телом чувствовал, как здесь печёт июньское солнце, от которого не было спасения. Только вечером, вдруг опустившийся за сопки солнечный диск приносил прохладу, а внезапное его утреннее появление, с первой же минуты, приносило жару. Бывали частые случаи, когда на плацу, будь-то на строевой или разводе, солдаты падали в обморок.
Все здания, сооружения, склады и другие объекты на территории отряда охранялись «летунами», которые располагались в военгородке, они же были заказчиками строящихся объектов. Они стояли на двух КПП вооруженные «калашами», могли быть с овчарками, лай которых доносился с питомника до «гнилой долины» в утренней прохладе. «Летуны» дежурили круглосуточно возле десяти истребителей МИГ-15, которые стояли на краю огромной площадки, вымощенной бетонными плитами, у подножия сопки, и могли каждого, кто соизволил приблизиться к самолётам очень близко, положить на землю. «Деды» говорили, что «Миги» стояли без моторов, а значит, исполняли роль макетов. Вот на этой бетонной площадке, липовом аэродроме и такими же «МИГами», Валерик с товарищами отрабатывал строевой шаг, стирая, как на наждаке, каблуки кирзачей.
* * *
В «гнилой долине» жили когда-то гуцулы, чей разговор совсем не похож на украинский. На вершинах сопок сохранились места их проживания, как единоличников. Если учитывать, что с осени до весны вершины сопок находятся в облаках и оказавшись в это время на сопке, попадаешь в сплошную серость тумана с изморосью, то невольно возникает вопрос, что загоняло людей в такие непростые условия для проживания. Там было обилие дичи. Но как жить вдали от людей, в сырости, понять было немыслимо.
Гуцульское кладбище совсем не похожее на православное кладбище. У нас крест основной атрибут захоронения, где можно прочесть всю историю деревни или города, где нет вымысла, и как правило, всегда указана точная дата рождения усопшего, и абсолютно точная дата смерти. Там же стояли плиты без надписей, но с множеством резных фигурок людей из камня по надгробию. В этом тайна захоронений.
Здесь нет привычных для каждого деревенского колодцев, зато много обложенных камнем родников, дающих прозрачную, холодную до ломоты в зубах воду. Весной сопки утопают в белизне цветущих яблонь, груш, черешни. На золотом фоне осени появляются, как в замедленном кинокадре олени, косули, лани, а заяц, лисица и дикий кабан – самые распространённые обитатели сопок.
У подножия сопок бежит, извиваясь и перекатываясь через камешки, где можно пройти десять метров от берега до берега, не замочив косточек ног, ручей. Сильные дожди и таяние снегов на сопках превращают этот безобидно журчащий ручей в бурлящий и ревущий, с грязной водой поток, под мощью которого не сможет устоять никто и ничто.
О событиях Великой Отечественной войны напоминает братская могила погибших воинов в боях с немецко-фашисткими захватчиками. Их имена написаны на обелиске, который стоит у дороги в военный городок.
В этих местах шли ожесточенные бои партизанского соединения под командованием генерала С.А.Руднева с фашистами, который 4 августа 1943 года погиб около посёлка Делятино. В 60-х годах в посёлок выселили жителей «гнилой долины», который располагался за КПП и забором из колючки. После войны в этих местах многие годы орудовали националистические банды бандэровцев, которые вели подрывную деятельность против советских, партийных и государственных органов, убивали тех, кто строил послевоенную мирную жизнь. Ведь не зря в «секретке» предупреждали новобранцев о возможных неприятностях с местным населением, где неприязнь к «москалям» сохранилась, и были случаи избиения военнослужащих стройбата.
* * *
– Взвод, слушай мою команду! Рабочий инструмент на плечо! На место работы, шагом марш! – пропел взводный. Вооружившись лопатами, ломами и кирками, которые получили на складе, которые будут в руках новобранцев в течение карантина, а в дальнейшем и всю службу, взвод направился в район котельни, где предстоит копать траншею.
Каждому, как дневное задание, был отмерян кусок земли, где к концу дня должна появиться одна длинная траншея, с соответствующими параметрами – глубиной и шириной.
Капать землю не просто, если ею оказалась глина, которая лежала не тронутой сотни лет, а может и с момента сотворения мира, и превратилась в камень. Её с трудом берёт кирка, тем более лом. Затрудняло работу безбожно палящее солнце, но деваться некуда и за чужой спиной нет возможности затеряться, не сачканёшь, поэтому каждый потеет сам за себя. Пот заливает и щиплет глаза, его капли на теле. Лом и кирка переходят из рук в руки. Глину лопата не берёт и ею можно только выбросить с траншеи то, что надолбалось.
Сходили на обед в столовую и опять на траншею. Говорят, после вкусного обеда полагается поспать, чтобы жирок на животе завязался. Дело хорошее, только не в армии. На строевых занятиях ремни проверяют, чтобы не висели бляхой вниз. Каждый новобранец меряет ремнём окружность головы, от подбородка до макушки и, получившаяся длинна окружности, фиксируется бляхой ремня. Это размер талии. Ремень сильно пережимает и даже в этом месте немеет. Трудно приходится тем, у кого голова меньше живота. Если кто-то ремень, всё-таки, отпустил и попался, то взводный, положа пряжку на что-нибудь твёрдое, ударял каблуком своего сапога так, что ремень больше не отпустится, по крайней мере, на время карантина. В дальнейшем такое на стройбатовцев не могло действовать, принося неудобства. Всё завесило от привычки: кому-то ужиматься ремнём нравилось, а кто-то его носил пряжкой на ширинке. И ещё. При помощи ремня можно защищаться, захлестнув одним взмахом его на ладонь. Тогда пряжка со звёздочкой в умелой руке гуляет с большой скоростью, и попасть под неё нет резона. А пока новобранцы, немного расслабив ремни, шли докапывать проклятую траншею. Свою работу сопровождали матом и каждый выброшенный слой приближал к финишу. У того, кто никогда не держал в руках такой инструмент, но был в рукавицах-спецовках, появились на ладонях покраснения. Зато у тех, кто посчитал, что спецовки из-за своей грубости только мешают работать и не посчитал нужным их надевать, на ладонях пузырились кровяные мазали. У кого-то они лопнули и долго будут болеть. И всё же, поблажек на имевшие мозоли не будет и под освобождение от работы не попадут.
(дальнейший текст произведения автоматически обрезан; попросите автора разбить длинный текст на несколько глав)
Свидетельство о публикации (PSBN) 761
Все права на произведение принадлежат автору. Опубликовано 21 Мая 2016 года
Автор
66 лет. Бывший строитель. С 1981 года, после тяжёлой травмы позвоночника нахожусь в статусе инвалида 1-й группы пожизненно. Сотрудничаю с районной, областными..
«Королевские войска» или «стройбат» были настоящей легендой в СССР. Правда, скорее в плохом смысле слова – этого рода войск сторонились многие призывники, а военное руководство вообще выступало против его существования…
«Королевские войска»
Военно-строительные отряды (ВСО), или в просторечье – «стройбат», ведут свой отсчет с 13 февраля 1942 года, когда постановлением Совета народных комиссаров СССР было сформировано Военно-восстановительное управление, которое занималось ремонтом и строительством объектов на территориях, освобожденных от немецких оккупантов.
Термин «стройбат» был официально выведен из обращения в 1970-х годах, однако полностью из лексикона не ушел, сохраняясь как часть военного и гражданского жаргона. Также словосочетание «строительный батальон» продолжало использоваться в отношении некоторых групп зарубежных войск.
«Стройбатовцы» иронично называли себя «королевскими войсками».
По одной версии из-за многочисленности личного состава: в 1980-х годах он насчитывал приблизительно от 300 до 400 тыс. человек, что превышало количество военнослужащих в ВДВ (60 000), Морской пехоте (15 000) и Пограничных войсках (220 000) вместе взятых. По другой версии самоназвание было связано с именем конструктора Сергея Королёва (все космодромы СССР возводились строительными отрядами).
Условия службы
У советской молодежи стройбат считался не самым престижным местом для несения воинской службы. Его непопулярность во многом была вызвана тем, что непосредственно к военному делу он имел лишь формальное отношение.
Тем не менее, новобранцы, пополнявшие состав строительных отрядов имели определенные преимущества перед призванными в другие рода войск. Согласно приказу №175 министра обороны СССР от 30 мая 1977 года военному строителю за работу начислялась заработная плата, из которой, правда, вычиталась стоимость питания, обмундирования, банно-прачечных услуг, культурных мероприятий и других видов обеспечения – тех, что объединялись понятием «вещевая задолженность».
Как вспоминал один из служащих строительного батальона, ежемесячно у него удерживали около 30 рублей за бытовые услуги – «стирку, помывку, форму».
Зарплата в строительных войсках (на период 1980-х годов) колебалась в диапазоне от 110 до 180 рублей, но в некоторых случаях доходила и до 250 рублей. Все зависело от специальности. Больше других получали как правило работавшие на башенных кранах и экскаваторах. Деньги клались служащему на счет и выдавались при увольнении в запас. Правда, при острой необходимости разрешали пересылать деньги родным.
По окончании службы «стройбатовцы» иногда вывозили до 5 тыс. рублей.
Были у «стройбатовцев» и дополнительные источники заработка, в частности, на так называемых «халтурах», где платили в районе 10-15 рублей за один трудовой день. Полагались им и льготы. Их получали прапорщики и офицеры, которые имели возможность быстро решать свои жилищные проблемы.
Личный состав
ВСО комплектовались в основном из призывников, окончивших строительные учебные заведения. Часто стройотряды пополнялись за счет выходцев из сельских районов, «умеющих держать инструмент в руках». Туда же отправляли неблагополучную молодежь, иногда уже с судимостью.
Хоть говорить об этом было не принято, национальный признак был еще одним критерием отбора в стройбат. Так, доля кавказских и среднеазиатских народов в некоторых строительных батальонах, доходила до 90% личного состава.
Распространено мнение, что причиной, по которой выходцы из Средней Азии и Кавказа допускались в основном к строительным работам было плохое знание русского языка. Национальный состав стройотрядов отпугивал многих призывников.
Еще одна категория призывников, которым дорога в стройбат «была заказана» – юноши с ограничениями по состоянию здоровья. Их родители всеми правдами и неправдами искали всевозможные обходные пути, чтобы оградить детей от трудовой повинности.
Критика стройбата
Сам факт существования военно-строительных отрядов не раз подвергался критике высшим военным руководством, которое считало подобные формирования неэффективными и даже «нелегальными».
В 1956 году министр обороны Георгий Жуков и начальник Генштаба Василий Соколовский докладывали, что «использование в промышленности труда военнослужащих является нарушением Конституции СССР, так как согласно статье 132 Конституции воинская служба … должна проходить в рядах Вооруженных Сил СССР, а не в строительных организациях гражданских министерств СССР».
Специалисты обращали внимание на то, что производственная деятельность военно-строительных частей была плохо организована, а их материально-бытовое обеспечение находилось на крайне низком уровне.
Один из негативных примеров связан с военно-строительным отрядом №1052, который в ноябре 1955 года был размещен в недостроенном помещении. Комиссия выявила недопустимые бытовые и санитарные условия содержания служащих. Рабочим приходилось спать одетыми, так как температура в комнатах не превышала +3 градуса. В течение месяца они были лишены возможности мыться в бане, менять белье, в результате чего у многих завелись вши.
Опасные регионы
Вопреки сложившемуся мнению служба в строительных отрядах была отнюдь не безопасна. В 1986 году «стройбатовцы» были брошены на ликвидацию последствий Чернобыльской катастрофы – по некоторым данным они составляли не менее 70% контингента работавшего в зараженной зоне. Через два года стройотряды отправились в Армению разбирать завалы и отстраивать города после разрушительного землетрясения.
Служили они и в Афганистане. В 1979 году сразу после ввода советских войск в эту страну встал вопрос о расквартировании личного состава. В кратчайшие сроки от строителей требовалось создать и благоустроить военные городки со всей инфраструктурой, жилыми и военно-административными зданиями, построить склады для боеприпасов и техники, фортификационные сооружения по периметру воинских частей, аэродромы.
В 1982 году советский строительный батальон был направлен на Фолклендские острова в порт Стэнли удлинять бетонную взлетно-посадочную полосу. Именно в это время на острова вторглись британские войска, оспаривавшие с Аргентиной контроль над данными территориями.
По сведениям участника тех событий, советские солдаты заминировали все подходы к аэродрому, вооружились трофейным оружием и в течение трех дней выдерживали осаду со стороны британских военных. Только благодаря вмешательству Москвы локальный военный конфликт был остановлен – советским солдатам приказали сложить оружие.
Тарас Репин