Вопросы к рассказу аси петровой мама и манекен

Ася Петрова (р. 1988) – прозаик, переводчик французской литературы, член Союза писателей Санкт-Петербурга, кандидат филологических наук и обладатель докторской степени университета Сорбонна Париж IV. Преподает в СПбГУ. Автор нескольких книг для детей и юношества и двух романов, а также более 40 книг переводов, среди которых проза Гийома Аполлинера, Жюля Лафорга, Бернара Фрио, Марселя Эме. Лауреат первой премии «Книгуру» за сборник «Волки на парашютах» (2011) и премии имени С. Маршака за книгу «Короли мира» (2015). Финалист премии им. Бабеля (2018), премии «Новая детская книга» (2017).

Ася Петрова // Три рассказа

Мама и манекен

Недавно мы с мамой пошли в магазин, чтобы купить мне шорты для моря. В смысле – для каникул. Магазин был довольно-таки прикольный – с зеркалами на потолке, всякими блестками и стразами на стенах и крутыми черными манекенами в шортах, майках, купальниках и даже в солнечных очках. Ну, мы с мамой разглядывали всякое, а потом я маме говорю: «А давай я тебя сфоткаю, ты так прикольно выглядишь». Она действительно оделась в тот день как-то необычно ярко, и мне показалось, что на фоне черных манекенов и всяких блесток получится крутой снимок. В общем, мама встала как раз рядом с одним манекеном, улыбнулась, а я говорю: «Приобними манекена». Она приобняла. И тут меня осенило, я говорю: «О, слушай, а схвати её за грудь!». Манекен был без верха от купальника в одних трусах, и я даже не ожидал, но мама была в хорошем настроении, она засмеялась, положила руку манекену на грудь, и я сделал очень прикольную фотку.
Вечером я выложил фотку в Инстаграм и написал «мама пристает к манекену». И поставил смайлик. Все мои друзья поржали, следующий день прошел нормально, а вечером маме позвонила Марина Станиславовна, учительницы литературы, которая меня не любит, и сказала, что у неё на уроке половина класса не могла сосредоточиться, все разглядывали фотографию, где мама трогает за грудь манекена. И, «может быть, не стоит в присутствии детей никого трогать за грудь», – строго подытожила Марина Станиславовна. Это я знаю, потому что мама с воплями пересказала всё папе. Ну и на меня накричала здорово.
– Немедленно убери! У тебя что – совсем мозгов нет? Нет, всё-таки у нас ребёнок сумасшедший! Ты что вытворяешь? Как тебе в голову пришло? Я потрясена! Хоть бы спросил сначала!
Мама по-настоящему злилась.
– Но мам, это ведь шутка! Что такого?
– Это наши личные дела! – заорала мама.
– Но ведь мы ничего плохого не сделали!
– Не сделали! Но это наше дело, как мы веселились, и нечего было это выставлять на всеобщее обозрение! Люди себе потом в головах придумывают невесть что!
– И что теперь мне ничего не выставлять из-за того, что у людей нет чувства юмора? – сердился я. – Манекен даже не живой!
– Ой, да даже если бы был и живой… Это ерунда! – вмешался папа, оторвавшись от спагетти. – Но у людей и правда с чувством юмора не очень, они что угодно могут истолковать как угодно.
– Так что теперь вообще ничего не выставлять? – я не мог угомониться.
– Да, ничего не выставлять! – громко сказала мама, она устала кричать и уже была вся красная от напряжения.
– И не шутить? Никогда? Никак? – продолжал я.
Мама махнула рукой, чуть не расплакалась и ушла в спальню. Я посмотрел на папу.
– Что? – спросил папа. – Я не считаю, что в этом снимке есть что-то, за что можно ругаться. Я бы его тоже выставил.
– Только попробуй что-нибудь выставить! Я тебя убью! – заорала мама из спальни.
Папа развел руками.
– Просто не выставляй больше маму. Выставляй тех, кто на это согласен. Выставляй себя. Выставляй того, кто не боится, что его поднимут на смех, оскорбят, начнут ругать и поучать.
– А тебя можно?
– Можно.
– Хорошо, – я встал со стула и пошел в свою комнату.
– Погоди… – папа меня остановил. – Ту фотку с моря, где я в леопардовых плавательных шортах… не выставляй… Выставляй только те, на которых я в костюме… и никого не трогаю…

Я хочу какать

У нас в школе недавно случилась странная история. Один мальчик из параллельного класса на уроке захотел какать. На самом деле, это совсем не странно. Сейчас объясню. Он поднял руку и сказал, что ему надо выйти. А Марина Станиславовна, учительница которой я не нравлюсь, не хотела его отпускать, занимается-то он не ахти. Она, наверное, думала, он пойдет по коридорам слоняться. Ну и привязалась к нему: зачем тебе выходить? Куда? Почему? Мальчик помялся и честно заявил: «Какать хочу». Что тут началось! Говорят, Марина Станиславовна покраснела, закричала, выбежала из класса, хлопнула дверью. Кто-то утверждал, будто она даже рыдала в учительской, но это не подтвердилось.
Зато она бегала по всей школе и всем учителям и детям рассказывала о случившемся и восклицала: какой позор! Собственно, так я и обо всем и узнал. В нашем классе Марина Станиславовна тоже рассказала о том, что мальчик посмел захотеть какать.
– Нет, ну представляете! – горячилась она. – Это как надо расслабиться! На моем уроке! Значит, он совсем меня не слушал! Какать захотел! Маленький негодяй.
Слов «маленький негодяй» она не произносила, это я додумал, но всё остальное сказала, честное слово.
Вся школа бедного мальчика заклеймила. Заклеймила за то, что он хотел какать. Эту постыдную потребность обсуждали который день.
Поскольку меня Марина Станиславовна всегда очень не любила, мне было особенно нечего терять, и я спросил:
– А что такого?
– В каком смысле? – спросила она.
– Ну, я имею в виду – что такого ужасного в том, что кто-то хочет какать?
Было видно, что вопрос Марине Станиславовне, мягко говоря, не понравился, но она почему-то решила на секунду задуматься и сердито ответила:
– Нет, в том, что кто-то хочет какать, нет ничего ужасного. Все люди какают.
– И писают, – подытожил я.
Класс заржал.
Марина Станиславовна крайне недовольно кивнула и хотела перейти к другой теме, но я спросил:
– Так что же всё-таки тогда плохого?
– Слушай, Витя, ну не моем же занятии! – возмутилась Марина Станиславовна.
– То есть, хотеть какать можно где угодно, только не на вашем занятии?
Мои одноклассники хохотали как ненормальные. Марина Станиславовна покраснела и смотрела на меня ненавидящим взглядом.
– К директору! – скомандовала она.
Я встал, и меня сопроводители к директору.
Директриса сидела в большом кресле и читала газету. Когда она спросила, что случилось, Марина Станиславовна сказала: «Витя грубит».
– Ты зачем учителю грубишь? – с любопытством спросила директриса.
– Я не грублю. Просто Марина Станиславовна сказала, что у нее на уроке нельзя попроситься в туалет.
Директриса вопросительно посмотрела на Марину Станиславовну.
– Я такого не говорила! – спокойна произнесла Марина Станиславовна. – Я сказала только про покакать!
– То есть, пописать можно? – не выдержал я.
– Вот опять! – Марина Станиславовна всплеснула руками и с негодованием посмотрела на директрису.
– Витя, – мягко сказала директриса, – не надо спрашивать Марину Станиславовну про такие вещи. Понимаешь, дорогой? – она по-доброму улыбнулась и подмигнула мне.
Я тоже улыбнулся и кивнул. Вздохнул: «Извините, пожалуйста, Марина Станиславовна». В тот день я, наконец, всё понял. Вот почему она такая злая! Вот почему с ней ни о чем нельзя поговорить. Просто-напросто моя учительница никогда не какает.

Плохой вопрос

Как-то раз нам в учебнике по русскому языку попался текст про день матери. Обычный текст для изложения. Мы его всем классом сначала вслух прочитали и прокомментировали – вместе с Мариной Станиславовной, учительницей, которая меня не любит. И вдруг мне стало любопытно, и я спросил:
– Марина Станиславовна, а у вас есть дети?
Я даже не знаю, как вопрос слетел с моего языка. Сам собой. Так бывает – от любопытства. И тут случилась такое, чего я не мог предвидеть и представить себе. Марина Станиславовна замолчала, сжала губы, посмотрела в учебник, кашлянула, правой рукой дважды нервно заправила волосы за ухо. Мы ждали, пока она что-нибудь скажет. Она молчала. Мы ждали, пока она поднимет глаза от учебника, но она не поднимала. Она положила учебник на стол, не глядя на нас, повернулась и сделала два шага к двери, остановилась. Мы увидели, как на пол закапала вода. Несколько капель упало на туфли Марины Станиславовны. Мы не видели ее глаз – она их так и не подняла. Потом она вышла из класса минут на десять, а когда вернулась, всё было по-прежнему. Она мне даже ответила:
– Детей нет.
И мы стали писать изложение.
Дома я всё рассказал маме, и она на меня рассердилась. Она сказала:
– Нельзя задавать такие вопросы! Некоторые женщины не могут завести ребёнка, даже если очень хотят, и такие вопросы их расстраивают, – мама всплеснула руками, как будто я совершил какую-то ужасную оплошность.
– Ясно… – я на секунду завис. – Но я сто раз слышал, как у разных людей спрашивают, есть ли у них дети. Ну может, не сто, но всё равно. Вот помнишь, у тебя как-то раз спросили, есть ли еще дети, кроме меня? Какая-то тётенька твоя знакомая на улице.
– Ну да, но это не очень хороший вопрос.
– Потому что ты не можешь больше завести детей?
– Я-то могу, но кто-то другой мог хотеть двоих, а получился только один. Или знаешь, бывает, что люди теряют детей, ты же это понимаешь? Представь, что кто-то умер, да хоть любимая собака, а у тебя спрашивают: а где твоя собака? Понимаешь?
Я понял, и мне это не понравилось. Я представил, сколько вопросов лучше никогда не задавать. А если спросить, кем работает папа, а папа умер? А если спросить, сколько лет бабушке, а она тоже умерла? А спросить, как дела в школе, а из школы выгнали? А если просто спросить, как дела, а у человека всё очень плохо? Неужели лучше вообще не задавать вопросов?
Я знал, что Паши не было в школе, потому что его родители сильно поссорились. Так поссорились, что мама плакала, и Паша решил остаться, ужасно переживал. Они давно хотели развестись и постоянно ссорились, но никак не разводились. Я боялся звонить и спрашивать, как дела. Вдруг родители окончательно решили развестись? Вдруг я Пашу ужасно расстрою? В общем, я помучился и так ему и не позвонил. На следующий день мы встретились по дороге в школу. Я ничего не спрашивал и молчал, Паша тоже молчал. Я подумал – ну всё, родители решили развестись, Паше так плохо, что он даже ничего не говорит, хорошо, что я решил ничего у него не спрашивать, а то еще хуже сделал бы. Так мы молча дошли до школы. В течение дня тоже не общались. Но я заметил, что с другими парнями Паша болтает. И смеется! И шутит! Я ничего не понял, подхожу после уроков и говорю:
– Пойдем ко мне футбол смотреть?
– Теперь ты решил со мной заговорить? – Паша посмотрел на меня злобно.
– В смысле? – я ничего не понял.
– Вчера мне было плохо, а от тебя ни звоночка, сегодня всё утро как воды в рот набрал, а теперь когда мне полегче, решил заговорить? Футбол пойдем смотреть? Друг называется!
– Да я… я… – я так отъехал, что не мог подобрать слова. – Я боялся задавать тебе вопросы! Боялся, что тебе еще хуже станет!
– Мне хуже станет, если делать вид, что ничего не произошло!
– Ну… я вчера у Марины Станиславовны спросил, есть ли у нее дети, так она расплакалась. Мама говорит, нельзя спрашивать людей про то, что может их так расстроить!
– Блин-батон, Витя! Тебе, что Марина Станиславовна лучший друг?
– Нет, – я улыбнулся.
– Вот ей и не задавай вопросов!
– Ладно. Тогда расскажи, как всё было, – вздохнул я.
– Расскажу. Только пойдем скорее домой. А что – Марина Станиславовна плакала настоящими слезами?
– Да-а…
– Бедняга… Слушай, а твоя мама крылышки сегодня сделала?

Не поздоровалась

Сразу после зимних каникул у нас в школьной библиотеке было собрание конкурса чтецов. Ну, собрались учителя, директриса, которая очень любит, как я читаю, Марина Станиславовна, которой я не нравлюсь, библиотекарь и несколько других ребят – три девчонки и ещё один парень. А на каникулах мы с родителями ездили на море, очень далеко, много часов летели, но зато так здорово – я ещё никогда не был в таком красивом месте! Я много плавал, загорел, волосы забавно отросли, в общем, вид у меня был отдохнувший, и все мне об этом говорили.

Ну, захожу я в библиотеку, там толкотня, я вижу, что за столом сидит директриса, рядом Марина Станиславовна, а рядом библиотекарь. Директриса меня издалека видит, улыбается, библиотекарь мне машет рукой. А Марина Станиславовна, мельком бросив на меня взгляд, вдруг начинает странно водить глазами, как будто меня не видит. Я ничего не понимаю, со всеми здороваюсь походя, пробираюсь через толпу – кучу детей и учителей, оказывается, согнали нас послушать, – подкрадываюсь прямо к директрисе, сгибаю ноги, чтобы быть с ней на одной высоте – она же сидит, – и здороваюсь. В эту секунду Марина Станиславовна, которая сидит прямо рядом с директрисой – пря-я-ямо рядом! – разворачивается на сто восемьдесят градусов и начинает говорить с библиотекарем. Директриса смотрит на меня с улыбкой, но как-то виновато.

«Вот зараза, – думаю я. – Марина Станиславовна, конечно, меня не любит, это все знают, но поздороваться-то можно!»

Я там в тот момент особо не рассуждал. Если честно, меня обуревали странные чувства – наверное, волнение и какая-то обида. Рядом с библиотекарем было место, я сел, поздоровался со всеми, кто сидел справа, всем улыбнулся, ну, с библиотекарем мы, ясно, обменялись репликами. А потом я резко наклонился влево и прямо через библиотекаря – а она довольно толстая тётя – попытался дотянуться до Марины Станиславовны. Библиотекарь милостиво откинулась чуть назад, чтобы мне не мешать. Я не знал, как Марину Станиславовну позвать. Даже сделал непонимающий взгляд и посмотрел на библиотекаря, она улыбнулась и пожала плечами. Ну я взял и потыкал Марину Станиславовну пальцем – прямо в плечо. И от ужаса онемел. А она не повернулась. И тогда я в каком-то странном ажиотаже ткнул её ещё два раза – и довольно сильно! Ну и… она обернулась. Смотрит на меня очень странно, смотрит не пристально, а примерно секунду и снова начинает водить глазами – молча! Я говорю:

– Марина Станиславовна, я с вами толком не поздоровался! Здравствуйте!

Все молчат. Наблюдают.

Марина Станиславовна секунду смотрит на меня, потом секунду на потолок. Я говорю:

– Это я, Витя!

Она, вращая глазами, нервно бормочет в ответ:

– А-а-а, да-а-а, – и тут же отворачивается обратно к директрисе.

Я в шоке. Никто мне ничего не говорит.

Потом – обсуждение конкурса чтецов, все участники читают, я читаю своё любимое стихотворение Мандельштама, учителя что-то говорят о стихах. Я вижу, что директриса и библиотекарь в восторге от моего чтения, это меня очень радует. Но Марина Станиславовна не смотрит на меня – вообще.

Когда собрание закончилось, все разошлись, я пошёл домой, рассказал маме, что Марина Станиславовна зачем-то делала вид, что меня не узнаёт, – так не хотела со мной здороваться. Мы с мамой даже посмеялись.

– А ты зачем лез, если она не хотела здороваться? – спросила мама.

– Ну, это же вежливо!

Я правда ничего не понимал. Заснул. А наутро мне стало так грустно, что я давай рыдать.

– Нет, ну мам, она меня так ненавидит, что уже узнавать не хочет! Хочет, чтобы другие учителя и вообще все думали, что я никто! Что меня нет! Она просто уже окончательно обалдела и делает вид, что меня нет.

– Ну и что теперь? – раздражалась мама.

– Защити меня! – вдруг выпалил я. – Позвони ей и скажи, что невежливо не здороваться с учениками! – Я протянул маме трубку.

– Да ты что, с ума сошёл? Не буду я ей звонить!

– Но, мам, она меня реально обижает, а меня вообще некому защитить! Просто скажи ей, скажи, что это невежливо!

Мама колебалась. Наконец мои слёзы и доводы её сломали. Она взяла домашний телефон. И… в эту секунду зазвонил её мобильник. Я посмотрел на экран.

– Ты смотри! Марина Станиславовна сама звонит! Давай, мам, скажи ей!

Мама сняла трубку и включила громкую связь. Я услышал, как Марина Станиславовна нервно выдохнула:

– Галина Владимировна, мне так стыдно, здравствуйте! Вы себе не представляете, какая я старая дура! Я вчера Витю не узнала! У меня с глазами проблемы в последнее время, а он за каникулы так изменился, что я вот не знаю, что на меня нашло! Не узнала! Простите меня ради бога! Он, наверное, говорил.

Мама отвечала очень сухо и по делу. Она была удивлена, и типа простила Марину Станиславовну, и типа обещала мне передать извинения. Я перестал плакать. Обнял маму. Пошёл в свою комнату. «Вот хитрюга, – подумал я, – с глазами у неё проблемы! Ха. Просто проснулась утром, поняла, как налажала накануне, и решила исправить ситуацию. Не узнала она меня. Тьфу».

Когда я всё рассказал Паше, он смеялся.

– Знаешь, а давай завтра тоже её не узнаем. Придём такие на занятие, ты руку подними и спроси, где наша старая учительница!

Я заржал:

– Ага! Приведите, пожалуйста, Марину Станиславовну, а то вас мы что-то не узнаём!

Моя жизнь – сериал

Я обожаю сериалы. Недавно видел сериал, в котором женщине по ошибке врачи сказали, что она умирает. Она продала дом, ушла от парня, послала подальше своего начальника и купила билет в один конец на Гавайи. И я вдруг подумал: а что бы я сделал, если бы у меня были развязаны руки? Ну может, я бы не умирал, но просто, например, у меня была бы полная свобода и я бы ничего-ничего не боялся. Я составил список своих самых смелых желаний:

1. Попросить родителей продать квартиру, которую завещала мне бабушка, и потратить все деньги на путешествия (лучше в морские страны).

2. Пойти к директору школы и сказать, что Марину Станиславовну надо уволить срочно.

3. Пойти к Марине Станиславовне и сказать, что она меня задолбала и пусть валит из школы срочно.

4. Каждый день заказывать еду на дом из «Макдоналдса» и пирожные из «Буше».

5. Лечь на кровать и сутками смотреть сериалы.

Я посмотрел на свой список и понял, что его можно резюмировать так: всех послать подальше, уехать в путешествие, лечь у моря и сутками смотреть сериалы, закусывая чикенами с картошкой фри.

Я внезапно стал мечтать о том, что у меня обнаружат смертельную болезнь, и рассказал об этом Паше. Паша сказал, что я кретин.

– Пойди в «Макдоналдс» и купи себе картошку фри, – ухмылялся Паша.

– Но дело не в картошке! А в свободе!

– На каникулах поедешь на море и смотри там сериалы сколько влезет! Да в чём проблема? – Паша действительно не понимал.

– Ну, предположим, это я и правда могу сделать. А другое?

– В смысле всех послать?

– Да!

– Да, с этим сложнее. Но давай подумаем. Что будет, если ты пойдёшь к нашей директрисе и предложишь ей уволить Марину Станиславовну?

– Все на меня жутко разозлятся, маму вызовут и будут ненавидеть, могут испортить аттестат.

Паша задумался. Я смотрел на него с интересом. Было видно, что у него появляются оригинальные мысли. Вот-вот он выдаст какую-нибудь гениальную идею, благодаря которой я смогу обрести тотальную идеальную свободу. Паша загадочно улыбнулся и вздохнул.

– Ну? Что? – с надеждой спросил я.

– Купи картошку фри и жди смертельной болезни. Мне тоже порцию возьми. И молочный коктейль! И бигмак!

Мама и манекен

Недавно мы с мамой пошли в магазин, чтобы купить мне шорты для моря. В смысле для каникул. Магазин был довольно-таки прикольный – с зеркалами на потолке, всякими блёстками и стразами на стенах и крутыми чёрными манекенами в шортах, майках, купальниках и даже в солнечных очках. Ну, мы с мамой разглядывали всякое, а потом я маме говорю:

– А давай я тебя сфоткаю, ты так прикольно выглядишь.

Она действительно оделась в тот день как-то необычно ярко, и мне показалось, что на фоне чёрных манекенов и всяких блёсток получится крутой снимок. В общем, мама встала как раз рядом с одним манекеном, улыбнулась, а я говорю:

– Приобними манекена.

Она приобняла.

И тут меня осенило, я говорю:

– О, слушай, а схвати её за грудь!

Манекен был без верха от купальника в одних трусах, и я даже не ожидал, но мама была в хорошем настроении – она засмеялась, положила руку манекену на грудь, и я сделал очень прикольную фотку.

Вечером я выложил фотку в «Инстаграм» и написал: «Мама пристаёт к манекену». И поставил смайлик. Все мои друзья поржали, следующий день прошёл нормально, а вечером маме позвонила Марина Станиславовна, учительницы литературы, которая меня не любит, и сказала, что у неё на уроке половина класса не могла сосредоточиться, все разглядывали фотографию, где мама трогает за грудь манекена. «И может быть, не стоит в присутствии детей никого трогать за грудь», – строго подытожила Марина Станиславовна. Это я знаю, потому что мама с воплями пересказала всё папе. Ну и на меня накричала здорово.

– Немедленно убери! У тебя что, совсем мозгов нет? Нет, всё-таки у нас ребёнок сумасшедший! Ты что вытворяешь? Как тебе в голову пришло? Я потрясена! Хоть бы спросил сначала!

Мама по-настоящему злилась.

– Но, мам, это ведь шутка! Что такого?

– Это наши личные дела! – заорала мама.

– Но ведь мы ничего плохого не сделали!

– Не сделали! Но это наше дело, как мы веселились, и нечего было это выставлять на всеобщее обозрение! Люди себе потом придумывают невесть что!

– И что, теперь мне ничего не выставлять из-за того, что у людей нет чувства юмора? – сердился я. – Манекен даже не живой!

– Ой, да даже если бы был и живой… Это ерунда! – вмешался папа, оторвавшись от спагетти. – Но у людей и правда с чувством юмора не очень, они что угодно могут истолковать как угодно.

– Так что, теперь вообще ничего не выставлять? – Я не мог угомониться.

– Да, ничего не выставлять! – громко сказала мама, она устала кричать и уже была вся красная от напряжения.

– И не шутить? Никогда? Никак? – продолжал я.

Мама махнула рукой, чуть не расплакалась и ушла в спальню. Я посмотрел на папу.

– Что? – спросил папа. – Я не считаю, что в этом снимке есть что-то, за что можно ругаться. Я бы его тоже выставил.

– Только попробуй что-нибудь выставить! Я тебя убью! – заорала мама из спальни.

Папа развёл руками:

– Просто не выставляй больше маму. Выставляй тех, кто на это согласен. Выставляй себя. Выставляй того, кто не боится, что его поднимут на смех, оскорбят, начнут ругать и поучать.

– А тебя можно?

– Можно.

– Хорошо. – Я встал со стула и пошёл в свою комнату.

– Погоди… – остановил меня папа. – Ту фотку с моря, где я в леопардовых купальных шортах… не выставляй… Выставляй только те, на которых я в костюме… и никого не трогаю…

Я у психолога

Я в «Инстаграме» читал блог одной тётеньки-психолога, и мне понравилось. Она там делала всякие видео про уверенность в себе, про страхи. Я подумал, что мне не помешало бы с ней поговорить. В общем, я попросил маму всё устроить. Мама любит психологов, коучей, психиатров, психотерапевтов и других сумасшедших. Так что она восприняла затею радостно. Мама считает, что детям полезно общаться с психологами.

Занятие мы проводили по «Вотсапу». Удобно. Даже из дома выходить не надо. Мне не очень понравилось, как психолог выглядела, – не так, как на видео в «Инсте». У неё были очень яркие рыжие волосы, какие-то прыщи на лице, странная помада, ярко-синее то ли платье, то ли кофта (я же только по пояс её видел), но самое ужасное: плохие ногти и много дурацких колец с разноцветными камнями. Ну так вот. Я ей говорю:

– Самая большая проблема в том, что я чувствую себя неуверенным.

А она такая:

– Когда ты чувствуешь себя неуверенным?

А я:

– Всегда!

А она:

– Когда ты чувствуешь наибольшую неуверенность?

А я:

– Ну, наверное, когда разговариваю с Мариной Станиславовной, учительницей, которая меня не любит.

– Та-а-ак, – обрадовалась психологиня. – А почему ты решил, что она тебя не любит?

– Просто знаю. Это всем ясно.

– Кому, например?

– Например, Паше, моему другу.

– Ладно. А ты знаешь, за что она тебя не любит?

– Я ей просто не нравлюсь.

– А она тебе?

– По-разному.

– Хорошо. Так почему ты чувствуешь неуверенность? – Психологиня сложила руки в кольцах на пузе.

– Потому что я, наверное, хочу ей нравиться.

– А зачем?

– Потому что я всем хочу нравиться.

– Но зачем тебе всем нравиться?

– Я же сказал: я не уверен в себе!

Психологиня прищурилась, засмеялась, что-то записала в тетрадь (я вновь обратил внимание на её ужасные ногти и кольца) и говорит:

– Я знаю один способ, который может сработать. Давай подумаем, есть ли хоть один человек в мире, из тех, с кем ты общаешься, кому ты совершенно, абсолютно не хочешь нравиться?

– Вам! – выпалил я безо всякого стеснения.

– Хм… – По её лицу было видно, что она удивилась и не знает, что сказать. Поэтому засмеялась. – И почему именно мне ты не хочешь нравиться?

– Честно? – Я немного смутился.

– Конечно. Мы с тобой с самого начала договорились быть честными.

– Ладно! Я не хочу вам нравиться, потому что у вас… – я задумался, – кольца дурацкие! Просто ужасные кольца!

Психологиня стиснула зубы, сжала губы. Её лицо на мгновение стало злым, затем она притворно улыбнулась:

– Витя, как ты сейчас себя чувствуешь?

Я чувствовал облегчение и небывалую уверенность в себе. Рыжая сказала моей маме, что не может продолжать сеансы, а я подумал, жаль – вообще-то она ничего, и беседы с психологом иногда отличная идея.

Плохой вопрос

Как-то раз нам в учебнике по русскому языку попался текст про День матери. Обычный текст для изложения. Мы его всем классом сначала вслух прочитали и прокомментировали – вместе с Мариной Станиславовной, учительницей, которая меня не любит. И вдруг мне стало любопытно, и я спросил:

– Марина Станиславовна, а у вас есть дети?

Я даже не знаю, как этот вопрос слетел с языка. Сам собой. Так бывает – от любопытства. И тут случилось такое, чего я не мог предвидеть. Марина Станиславовна замолчала, сжала губы, посмотрела в учебник, кашлянула, правой рукой дважды нервно заправила волосы за ухо. Мы ждали, пока она что-нибудь скажет. Она молчала. Мы ждали, пока она поднимет глаза от учебника, но она не поднимала. Она положила учебник на стол, не глядя на нас, повернулась и сделала два шага к двери, остановилась. Мы увидели, как на пол закапала вода. Несколько капель упало на туфли Марины Станиславовны. Мы не видели её глаз – она их так и не подняла. Потом она вышла из класса минут на десять, а когда вернулась, всё было по-прежнему. Она мне даже ответила:

– Детей нет.

И мы стали писать изложение.

Дома я всё рассказал маме, и она на меня рассердилась. Она сказала:

– Нельзя задавать такие вопросы! Некоторые женщины не могут завести ребёнка, даже если очень хотят, и такие вопросы их расстраивают. – Мама всплеснула руками, как будто я совершил какую-то ужасную оплошность.

– Ясно… – Я на секунду завис. – Но я сто раз слышал, как у разных людей спрашивают, есть ли у них дети. Ну может, не сто, но всё равно. Вот помнишь, у тебя как-то раз спросили, есть ли ещё дети, кроме меня? Какая-то тётенька твоя знакомая на улице.

– Ну да, но это не очень хороший вопрос.

– Потому что ты не можешь больше завести детей?

– Я-то могу, но кто-то другой мог хотеть двоих, а получился только один. Или, знаешь, бывает, что люди теряют детей. Представь, что кто-то умер, да хоть любимая собака, а у тебя спрашивают: а где твоя собака? Понимаешь?

Я понял, и мне это не понравилось. Я представил, сколько вопросов лучше никогда не задавать. А если спросить, кем работает папа, а папа умер? А если спросить, сколько лет бабушке, а она тоже умерла? А если спросить, как дела в школе, а из школы выгнали? А если просто спросить, как дела, а у человека всё очень плохо? Неужели лучше вообще не задавать вопросов?

Я знал, что Паши не было в школе, потому что его родители сильно поссорились. Так поссорились, что мама плакала, и Паша решил остаться, ужасно переживал. Они давно хотели развестись и постоянно ругались, но никак не разводились. Я боялся звонить и спрашивать, как дела. Вдруг родители окончательно решили развестись? Вдруг я Пашу ужасно расстрою? В общем, я помучился и так ему и не позвонил. На следующий день мы встретились по дороге в школу. Я ничего не спрашивал и молчал, Паша тоже молчал. Я подумал – ну всё, родители решили развестись, Паше так плохо, что он даже ничего не говорит, хорошо, что я решил ничего у него не спрашивать, а то ещё хуже сделал бы. Так мы молча дошли до школы. В течение дня тоже не общались. Но я заметил, что с другими парнями Паша болтает. И смеётся! И шутит! Я ничего не понял, подхожу после уроков и говорю:

– Пойдём ко мне футбол смотреть?

– Теперь ты решил со мной заговорить? – Паша посмотрел на меня злобно.

– В смысле? – Я ничего не понял.

– Вчера мне было плохо, а от тебя ни звонка, сегодня всё утро как воды в рот набрал, а теперь, когда мне полегче, решил заговорить? Футбол пойдём смотреть? Друг, называется!

– Да я… я… – Я так отъехал, что не мог подобрать слова. – Я боялся задавать тебе вопросы! Боялся, что тебе ещё хуже станет!

– Мне хуже станет, если делать вид, что ничего не произошло!

– Ну… я вчера у Марины Станиславовны спросил, есть ли у неё дети, так она расплакалась. Мама говорит, нельзя спрашивать людей про то, что может их так расстроить!

– Блин-батон, Витя! Тебе что, Марина Станиславовна лучший друг?

– Нет. – Я улыбнулся.

– Вот ей и не задавай вопросов!

– Ладно. Тогда расскажи, как всё было, – вздохнул я.

– Расскажу. Только пойдём скорее домой. А что, Марина Станиславовна плакала настоящими слезами?

– Да-а… Бедняга… Слушай, а твоя мама крылышки сегодня сделает?

Учительница делает ошибку

Однажды у нас с Мариной Станиславовной было занятие по русскому языку – на первом уроке, в девять утра. Она опоздала на целых пятнадцать минут, хотя обычно никогда не опаздывала и нас ругала за пятиминутное опоздание. Она забыла учебник по русскому и попросила его у одного из моих одноклассников, извинилась, хотя обычно никогда не извинялась. Она выглядела бледной и отёкшей, всё время прикрывала глаза и тёрла виски – казалось, она не выспалась и у неё очень болит голова.

Я разглядывал её довольно внимательно, как и всегда, но в тот день у меня было действительно много времени, потому что Марина Станиславовна совершенно не торопилась, каждое предложение произносила словно с трудом, вставала со стула медленно, через силу, писала на доске еле-еле. Один раз маркер выскользнул у неё из рук, упал и покатился по полу. Она испачкала пальцы и ладонь. Паша поймал маркер и положил ей на стол. Она поблагодарила сонным голосом.

А потом мы делали упражнение. Марина Станиславовна писала на доске разные словосочетания, а мы должны были вставлять пропущенные буквы. И вот она написала «накач…нный спортсмен». Я поднял руку и сказал, что надо вставить «е». Она вписала «е». Получилось «накаченный». Мы продолжили скучнейшее упражнение, и уже к концу урока, когда учительница всё стёрла и стала диктовать домашнее задание, Паша вдруг спросил:

– А почему там было «е»? Ну, в слове «накаченный»? Оно же не от «накатить», а от «накачать».

Марина Станиславовна не поняла вопроса, помотала головой. Паша повторил:

– Ну, вы написали «накаченный спортсмен» через «е». Разве это правильно?

– Д-а-а… – Марина Станиславовна опустила глаза и задумалась.

Затем достала словарь и стала перелистывать страницы. Довольно долго копалась. Наконец сказала:

– Да, да, ты прав. Исправьте, пожалуйста, все! Накача́нный! Молодец, Паша. – Она произнесла это очень быстро, хотя и уверенным голосом. И покраснела.

Паша тоже покраснел и не смог сдержать самодовольной улыбки. Точнее, улыбка нарисовалась в уголке рта, и он стёр её так быстро, как только смог, но я заметил. Думаю, Марина Станиславовна тоже.

– Слушай, – спросил я по дороге домой, – а зачем ты ей сказал, что она ошиблась? Она же расстроилась.

– Да не знаю, просто так. Я был рад, что знаю правильный ответ.

– То есть ты хотел, чтобы она порадовалась, что ты знаешь правильный ответ?

– Ну-у-у… Вроде того.

– Но ты её расстроил. Потому что учительницы типа… они типа не должны ошибаться.

– Почему? Все могут ошибаться.

Я махнул рукой.

– Такие, как Марина Станиславовна, этого не знают, – усмехнулся я.

– Так мне что, извиниться?

– Не-е-ет…

На следующем занятии мы писали проверочную работу. Паша получил тройку. Все суффиксы перепутал.

– Ну надо же! – радостно восклицала выспавшаяся Марина Станиславовна. – Паша, ты ведь это лучше всех знаешь! И «накаченный» написал через «е»! – Она всплеснула руками.

– Да-а, – тряхнул головой Паша. – Не надо была вчера до ночи смотреть «Войну миров».

И он подмигнул мне. Надеюсь, Марина Станиславовна не заметила.